Тогда Купо сказал, что коли так, надо сначала рассчитаться за обед. Это избавит их от споров. Люди порядочные не обязаны платить за пьяниц. Бурдюк долго шарил по карманам, но нашел всего три франка семь су. Зачем они заставили его мокнуть на улице Сен-Дени? Ему надо было согреться, и он разменял свои пять франков. Они сами виноваты, больше никто! В конце концов он отдал Купо три франка, оставив себе семь су на курево. Взбешенный Купо дал бы ему по шее, если бы испуганная Жервеза не схватила его за сюртук, умоляя успокоиться. Он решил занять два франка у Лорийе, который сначала отказал, а затем одолжил ему деньги тайком от жены: она бы ни за что этого не позволила.
Мадинье тем временем взял пустую тарелку. Одинокие женщины - г-жа Лера, г-жа Фоконье и мадемуазель Реманжу - заплатили первыми, скромно положив на нее по пяти франков. Затем мужчины удалились в конец зала и принялись за подсчеты. Их было пятнадцать человек. Следовало собрать семьдесят пять франков. Когда семьдесят пять франков лежали на тарелке, каждый мужчина добавил по пяти су официантам на чай. Понадобилось добрых четверть часа, чтобы произвести этот сложный расчет и закончить его ко всеобщему удовлетворению.
Мадинье, пожелавший иметь дело с самим хозяином, вызвал его в зал, и все были потрясены, когда тот заявил с усмешкой, что собранных денег не хватит, чтобы уплатить по счету. К обеду были сделаны "добавления". Слово "добавления" было встречено гневными криками, но хозяин все подробно объяснил: выпили двадцать пять литров вина вместо условленных двадцати; снежки в яичном соусе он добавил от себя, видя, что десерт получился слишком скудный; к кофе был подан графин рома для любителей кофе с ромом. Тогда поднялся невообразимый гвалт. Теперь все напустились на Купо, и тот отбивался как мог: он не договаривался ни о каких двадцати литрах; крем входил в десерт, и если хозяин добавил его от себя - тем хуже для него; а этот графин рома - чистое вымогательство: желая увеличить счет, хозяин подсунул им ликеры, о которых никогда и речи не было.
- Ром был подан на одном подносе с кофе, - кричал Купо. - Ну и пускай идет в счет вместе с кофе… Оставьте нас в покое. Забирайте свои деньги и катитесь к чертям. Провалиться мне на этом месте, если мы еще хоть раз сунем нос в ваш грязный кабак!
- Вы должны еще шесть франков, - твердил хозяин, - отдайте мне шесть франков… Я даже не поставил в счет три хлеба, которые съел вон тот господин.
Компания сгрудилась вокруг хозяина, бешено размахивая руками, все громко вопили, задыхаясь от ярости. Особенно неистовствовали женщины и вне себя кричали, что не добавят ни сантима. Нечего сказать, хороша свадьба! Мадемуазель Реманжу заявила, что теперь ее силком не затащишь на званый обед. Нет уж, спасибо! Г-жа Фоконье ворчала, что ее очень плохо накормили: дома за сорок су у нее было бы такое угощение, что только пальчики оближешь. Г-жа Годрон жаловалась, что ее запихнули в дальний конец стола, рядом с Бурдюком, который не обращал на нее никакого внимания. Да и вообще такие сборища всегда кончаются плохо. Коли ты приглашаешь гостей на свадьбу, так угощай их на свой счет, черт возьми! Жервеза укрылась у окна, возле мамаши Купо, и не говорила ни слова, сгорая от стыда: она чувствовала, что все эти упреки падают на нее.
Наконец г-н Мадинье вышел вместе с хозяином. Было слышно, как они спорят внизу. Через полчаса он вернулся; пришлось добавить еще три франка, и дело было улажено. Но общество никак не могло успокоиться, гости были сердиты и обижены, они снова и снова заводили разговор о "доплате". Общий галдеж еще усилился после злобной выходки г-жи Бош. Ревниво следя за мужем, она увидела, как он тискал г-жу Лера в укромном уголке. Недолго думая она с маху запустила в него графином, который угодил в стену и разлетелся вдребезги.
- Сразу видно, что муж у вас портной, госпожа Бош, - сказала долговязая вдова, многозначительно поджимая губы, - он отъявленный юбочник… Впрочем, я здорово отделала его ногами под столом.
Вечер был испорчен. Настроение все падало. Мадинье предложил что-нибудь спеть. Но Биби Свиной Хрящ, у которого был хороший голос, куда-то исчез; мадемуазель Реманжу, сидевшая у окна, увидела его внизу под акациями: он отплясывал во дворе с какой-то толстой простоволосой девкой. Корнет-а-пистон и скрипки играли кадриль "Купи горчицы", которую все танцевали на деревенский лад, хлопая в ладоши. Тут гости стали постепенно разбредаться: Бурдюк и супруги Годрон спустились вниз, Бош незаметно улизнул. В окна были видны кружившиеся под деревьями парочки, и листья, при свете висевших на ветвях фонарей, казались слишком яркими, словно намалеванными. Ночь уснула без единого вздоха, как будто разморенная жарой. В зале Мадинье и Лорийе вели серьезную беседу, а дамы, не зная, на чем сорвать накопившуюся злость, принялись осматривать свои платья, отыскивая на них пятна.
Бахрома г-жи Лера, как видно, окунулась в кофе. Цветастое платье г-жи Фоконье было залито соусом. Зеленая шаль мамаши Купо свалилась со стула, и ее нашли в углу, скомканную и затоптанную. Но больше всех бушевала г-жа Лорийе: у нее пятно на спине, и пусть не врут, будто там ничего нет, она его чувствует. И, извернувшись перед зеркалом, она в конце концов отыскала пятно.
- Ну, что я говорила? - закричала она. - Это куриная подливка. Пусть официант заплатит мне за платье! Я подам на него в суд! Ну и денек, доложу я вам! Уж лучше бы я сидела дома. А теперь хватит - я ухожу. Пропади они пропадом с их поганой свадьбой!
И она ушла взбешенная, так громко топая каблуками, что дрожала вся лестница. Лорийе побежал следом за ней. Он еле уговорил ее подождать пять минут на тротуаре, чтобы идти всем вместе. Надо было ей вернуться домой сразу после грозы, как она хотела. Она еще попомнит Купо этот день! Купо был совсем подавлен, видя ее в такой ярости, и Жервеза, чтобы избавить его от неприятностей, согласилась сейчас же отправиться домой. Все стали наспех обниматься. Г-н Мадинье взялся проводить мамашу Купо. Г-жа Бош должна была на первую ночь увести к себе Клода и Этьена; Жервеза могла не тревожиться за них, они уже заснули за столом, объевшись тяжелым яичным соусом. Наконец молодые ушли вслед за супругами Лорийе, покинув остальных гостей в ресторане. И тут внизу вспыхнул новый скандал между их компанией и компанией других посетителей. Бош и Бурдюк отбили даму, пришедшую с двумя военными, и не хотели ее уступать; они грозились разнести все заведение, а скрипки и корнет-а-пистон бешено наяривали польку "Жемчужину".
Было еще только одиннадцать часов. На эту субботу пришелся день большой получки; на бульваре Ля Шапель и во всем квартале Гут-д’Ор шел пьяный разгул. Г-жа Лорийе поджидала остальных под газовым фонарем, шагах в двадцати от "Серебряной мельницы". Она взяла мужа под руку и пошла вперед, не оглядываясь, и так быстро, что Жервеза и Купо, запыхавшись, с трудом поспевали за ней. Порой они сходили с тротуара, чтобы обойти какого-нибудь пьяницу, валявшегося на земле, задрав копыта. Лорийе обернулся и сказал примирительно:
- Мы проводим вас до дому.
Но тут г-жа Лорийе заорала на всю улицу: этакая глупость устраивать брачную ночь в вонючей дыре, под самой крышей "Добро пожаловать". Неужели нельзя было повременить со свадьбой, скопить несколько су, купить кое-какую мебель и провести первую ночь в своем углу? То-то они повеселятся, когда заберутся вдвоем в эту десятифранковую скворешню, где и дышать-то нечем.
- Я отказался от комнаты наверху, - робко возразил Купо, - мы будем жить в комнате Жервезы, она гораздо больше.
Госпожа Лорийе резко обернулась, вскипев от злости.
- Час от часу не легче! - закричала она. - Так ты собираешься спать в комнате Хромуши?
Жервеза вся побледнела. Это прозвище, в первый раз брошенное ей в лицо, обожгло ее как пощечина. К тому же она поняла скрытый смысл восклицания: комната Хромуши, это та самая, в которой она прожила месяц с Лантье, где еще остались следы ее прежней жизни. Но Купо не понял. Его только обидела эта кличка.
- Нечего тебе обзывать других, - ответил он с сердцем. - Ты, может, не знаешь, что за твою прическу весь квартал зовет тебя Коровий Хвост? Ага, тебе это не по вкусу?.. А почему бы нам не остаться в комнате Жервезы? Сегодня дети не ночуют дома, и нам будет очень хорошо.
Госпожа Лорийе ничего не ответила и замкнулась в холодном достоинстве, но ее глубоко уязвила кличка Коровий Хвост. Чтобы утешить Жервезу, Купо тихонько пожимал ей руку и даже немножко развеселил ее, шепнув на ухо, что они начинают семейную жизнь с кругленькой суммой в семь су: у них три больших монеты и одна маленькая; и он принялся бренчать ими, засунув руку в карман. Дойдя до гостиницы "Добро пожаловать", все сухо распрощались. Купо назвал женщин дурами и стал подталкивать их друг к другу, чтобы они поцеловались, но в эту минуту какой-то пьянчуга, пытаясь обойти их, вдруг резко качнулся влево и втиснулся между обеими женщинами.
- Ишь ты, ведь это дядя Базуж, - сказал Лорийе. - Сегодня у него получка.
Испуганная Жервеза прижалась к двери гостиницы. Дядя Базуж, рабочий лет пятидесяти, служил в похоронном бюро. Его черные форменные брюки были заляпаны грязью, застежка черного плаща съехала на плечо, а черная кожаная шляпа, видно, не раз падала на землю и вся сплющилась.
- Не бойтесь, он совсем не злой, - продолжал Лорийе. - Это наш сосед, он живет в том же коридоре, через три двери от нас… Здорово бы он влип, если б начальство встретило его в таком виде!
Дядя Базуж обиделся, увидев, что Жервеза его испугалась.