- Давай подмогу, командир, а то… А то худо наше дело. Немцы большими силами наступают… Комиссар отряда убит…
- Проскуров? Я же совсем недавно разговаривал с ним, - волнуясь, сказал Воронов.
- Убит. Начальник штаба…
- Тоже убит?
- Ранен. Тяжело. Считай, что один Данилыч из командиров и остался… Совсем умаялся человек… А немцы прут и прут. Ну, словно ошалели они нынче…
Комиссар медленно встал, протер платком очки, водрузил их на нос, взял из угла свой автомат и двинулся к двери.
Александр бросил ему вслед:
- Ты куда?
- К Пастухову. Посмотрю, что там у него.
Он это сказал таким тоном, будто речь шла не о том, чтобы идти туда, где создалось трудное положение, а как о самом обыкновенном деле - выйду, мол, погляжу, как там погода.
- Тебе нельзя туда, Антоныч. Ты ранен.
- А ты? - обозлился Воронов.
Командир и комиссар в упор посмотрели друг на друга.
- Не спорь, к Пастухову направим резервную роту, - сказал Кожин.
- Вот я с ней и пойду.
Воронов и Митрич скрылись за дверью. Кожин, выйдя вслед за ними, стоял в ходе сообщения и прислушивался к перестрелке, доносившейся с правого фланга. Смотрел туда, где московские рабочие вели тяжелый, неравный бой с гитлеровцами.
12
Митрич говорил правду. За три часа боя в отряде ополчения выбыло из строя не менее одной трети личного состава.
Блиндажи, окопы, ходы сообщения - все было разрушено. Всюду виднелись вывороченные из перекрытий бревна и расщепленные сосны, валялись под ногами сучки, сбитые с деревьев, зияли глубокие воронки.
Три раза подряд атаковали немцы передний край отряда и столько же раз отбрасывались назад.
В уцелевших блиндажах, полуразваленных окопах - всюду лежали и сидели, прислонившись к стенкам, тяжелораненые. Санитары не успевали их выносить.
Обескураженный Степан Данилович стоял в траншее и, пропуская мимо себя санитаров, заглядывая в изменившиеся лица, совсем не по-командирски спрашивал:
- И тебя, Лазуткин? Ах ты, горе-то какое!.. Как же я теперь жене твоей скажу об этом?.. - Потом обратился к Катюше: - Ты быстрей поворачивайся, дочка, а то не успеешь всех раненых перевязать и отправить в тыл.
Катюша за эти несколько часов, пока шел бой, натерпелась такого страху, что у нее до сих пор не сходила с лица меловая бледность. Она никогда до этого не видела столько человеческой крови. В первые минуты боя девушка так растерялась, что не могла ничего делать. Трясущимися руками она хваталась то за бинты, то за вату; чтобы успокоить раненых, говорила им какие-то невнятные слова. На нее со всех сторон кричали, ругались, а она никак не могла перебороть свой страх и приступить к делу.
В самое трудное для нее время к ней подошел Степан Данилович и, указывая на свою левую руку, совсем просто, по-отцовски, попросил:
- А ну-ка, дочка, перевяжи. Зацепила-таки, проклятая.
Девушка неуверенно приступила к перевязке.
- Ты смотри, как у тебя ловко получается, - похвалил он девушку. - Вот спасибо. А теперь другими займись. И не бойся. Мы немцев все равно не пустим сюда.
- Да я вовсе не немцев боюсь… Я на кровь смотреть не могу, - чуть не со слезами отвечала она. - Очень уж ее много…
- А ты сделай так, чтобы ее не было. Ты же умеешь.
- Хорошо, я постараюсь, - неуверенно ответила Катюша, но с ранеными стала обращаться смелее.
Когда она перевязывала одного бойца, к ней, хромая на правую ногу, подошел Гирей. Это был тот самый парень, с которым она на заводском митинге ругалась, называя его мазилой и вообще человеком, который не может попасть из винтовки даже в фанерный щит.
- Султанчик, милый, подожди немного. Я сейчас… - вытирая рукавом шинели со лба бисеринки пота, попросила девушка.
- Ты опять со своими штучками? - со злостью спросил Гирей.
- Какими штучками? - не поняла Катюша.
- Такими. Почему понапрасну обзываешь человека? Я не Султанчик, а Гирей Юсупов. Понимаешь?
- Ты не сердись, я совсем не хотела… - ответила девушка и подошла к Гирею. - Садись…
Юсупов нехотя опустился на пустой патронный ящик. Катюша стала ощупывать ногу. Потом она стащила с его ноги сапог, разрезала штанину и начала обрабатывать рану.
- А он с тобой был? - тихо, чтобы никто не слышал, спросила она.
- Кто "он"?
- Будто сам не знаешь!..
- Не знаю. Я не пророк, - блеснул глазами Гирей.
- Ну, Коля… Сычев… - вынуждена была признаться Катюша.
- А, Коля?.. Жив твой Коля!
- Да не кричи ты!.. - шепнула обрадованная Катюша.
Пока она перевязывала раненых, Пастухов обходил позиции, своего отряда и готовил людей к новому бою. Он знал, что гитлеровцы не успокоятся до тех пор, пока не добьются своего.
- Товарищ командир, смотрите! - вдруг крикнул Николай Сычев, указывая рукой вдаль.
Степан Данилович обернулся к брустверу окопа и стаз всматриваться в надвигающиеся цепи фашистов. Но сколько ни напрягал он зрение, ничего не мог понять.
- Что за черт!.. Ну-ка еще разок посмотри ты, Сычев, у тебя глаза позорче. Вроде бы это совсем и не немцы.
Сычев еще раз внимательно посмотрел вперед. Вместе с ним настороженно вглядывались в даль и другие бойцы.
- Ур-ра-а-а!.. - вдруг радостно воскликнул рябой парень, которому Катюша только что перевязала руку. - Наши это! Честное слово, наши! Смотрите, и форма, и…
- Наших там не может быть, - с тревогой в голосе сказал Евгений Хмелев. Он стоял рядом с Сычевым и от напряжения кусал сухие, посиневшие губы.
- Это немцы, товарищ командир, - сообщил Сычев. - Переоделись, гады.
Пастухов не хотел верить этому. Он видел, что люди, быстро надвигающиеся на передний край его отряда, не похожи на переодетых немцев.
- Плохо смотришь, Сычев. Как же они идут в атаку, если у них нет оружия? Не на прогулку же они собрались?..
- Товарищи, это наши, пленные… - с тревогой произнес Гирей Юсупов, который только что подошел к Николаю.
- Верно, Гирей. Теперь и я вижу, что наши! - сказал Сычев.
- Да что вы, ослепли, что ли?! - нервничал Хмелев. - Впереди наши, а сзади немецкие автоматчики.
- Как же это, а? - растерянно спросила Катюша. - Ведь они же погибнут…
По всему было видно, что люди не до конца понимали коварный замысел гитлеровцев. Они сейчас беспокоились только о судьбе военнопленных, совсем не думая о том, в какое безвыходное положение попадали сами. А когда поняли - растерялись, не знали, что делать.
Немцы под прикрытием советских военнопленных подходили все ближе. Уже хорошо были видны русские пилотки без звездочек, командирские фуражки с красными и черными околышами, хмурые, настороженные лица, порванные и измятые гимнастерки. Среди всех особенно выделялся рослый, молодой парень со светлой шевелюрой. Он был в одной нижней рубашке.
Степан Данилович, нахмурившись, вместе со всеми смотрел на эту необычную процессию, а сам мучительно думал, искал выход из создавшегося положения.
Когда до переднего края отряда осталось метров полтораста, русоволосый пленный вдруг закричал надрывным, хрипловатым голосом:
- Стреляйте, товарищи, стреляйте! Позади нас фаш…
Парень не успел договорить. Ему в спину ударила автоматная очередь. Он схватился обеими руками за грудь, спотыкаясь, сделал еще несколько шагов и упал на землю вниз лицом.
- Ах, сволочи!.. - зло, сквозь зубы процедил Сычев и одним прыжком выскочил из окопа. Гирей Юсупов рванулся за ним.
- На-за-ад! - крикнул Степан Данилович и, ухватившись за шинель Сычева, стащил его в окоп. - Я тебе покажу, как самовольничать!
- А что делать?! - все больше бледнея, огрызнулся Сычев. - Пока мы будем думать да гадать!..
- Не паниковать прежде времени, - сердито ответил Пастухов и обернулся к телефонисту: - Командиры рот на линии?
- На линии… - протягивая трубку Пастухову, дрожащими губами прошептал телефонист.
Степан Данилович взял трубку:
- Разин, Вавилов, Грачев!.. Слышите меня? - И, услышав их торопливые, взволнованные ответы, приказал: - Как только пленные дойдут до кустов рябины… Все видите их? Вот и ладно. После этого открывайте огонь по фашистам. Попробуем отсечь их от наших…
Другого выхода Пастухов не находил. Вначале он хотел две фланговые роты поднять в контратаку и отрезать гитлеровцев от пленных, потом вынужден был отказаться от этой мысли. Немцы шли вплотную за пленными. Бойцы отряда не успели бы сделать и нескольких шагов, как автоматчики перестреляли бы людей, идущих впереди них.
"И связь с полком, как назло, не работает, - глядя на приближающиеся цепи, лихорадочно думал Пастухов, - и Митрич как в воду канул. Надо было кого-нибудь помоложе послать".
Нестройные ряды пленных были уже совсем близко от кустов рябины. Пастухов, напрягая зрение, настороженно смотрел на них из-под седых, нависших на глаза бровей. Смотрели на пленных и все бойцы отряда. Сычев, Юсупов и другие ополченцы, стоявшие вблизи от Пастухова и слышавшие его разговор с командирами рот, приободрились. Они считали, что решение Степана Даниловича правильное, что только таким образом можно отразить атаку фашистов и хоть как-то помочь пленным.
Вот наступающие цепи сделали вперед еще шаг, еще, и… над полем из конца в конец пронесся громкий и немного хрипловатый голос командира отряда:
- Ложи-и-ись!