- Я не верю его показаниям. Откуда солдат может знать все это? - недовольно проворчал генерал и нервно забарабанил по столу тонкими, сухими пальцами. "Черт возьми, неужели мне и здесь, у какого-то никому не известного Березовска, так же как под Ельней и Смоленском, придется топтаться целыми неделями?" Генерал тут явно кривил душой. Из истории он знал, что через этот город шли на Москву войска Наполеона, что невдалеке от него произошло большое сражение с русскими войсками, что именно здесь был надломлен хребет французской армии.
Командир армейской группы, оторвавшись от карты, подошел к окну. Он сразу же обратил внимание на то, что через дорогу на большом, приземистом доме развевался флаг с красным крестом. К этому и соседним домам то и дело подъезжали санитарные машины. Генерал видел, как из них выгружали раненых и на носилках уносили в помещения.
- И большие потери? - не оборачиваясь от окна, спросил генерал.
- Да, отец. Особенно сильно пострадал полк Хубе.
Генерал еще долго стоял у окна и молча смотрел через улицу на деревянные домики с заколоченными ставнями, на небольшие скамеечки, прижавшиеся к дощатым заборам. Особенно удручающе на него действовали трубы. Ни одна из них не дымила. Вся деревня словно вымерла. Мизенбаха злило это безмолвие. Злило то, что ни один из жителей деревни не пожелал остаться и жить рядом с ним и его соотечественниками. "Ушли, мерзавцы!.. А ведь, наверное, немало было здесь мужчин, способных держать в руках оружие. Не они ли сейчас там, впереди, сражаются против моих солдат?.."
- Вот что, Макс, - обернувшись, сказал генерал. - Необходимо взять еще нескольких пленных, желательно офицеров. Надо точнее разведать, какими силами располагают русские в полосе нашего наступления. Я не хочу верить, что советское командование так быстро сумело создать перед нами новый фронт обороны.
- Хорошо, отец, я постараюсь.
- И не останавливайся, Макс. Ни на одну минуту не останавливайся. - Генерал склонился над картой. - Сегодня, видимо, нам не удастся достигнуть Березовска, а завтра… Завтра к вечеру я жду твоего доклада о взятии этого города.
10
К полудню напряжение боя достигло своей высшей точки. Над передним краем обороны батальона Кожина и других подразделений полка стоял сплошной гул и треск. Все впереди затянуло черным дымом, и Потапенко из своего НП уже не мог видеть, что делается на поле боя. Семен Петрович вышел из блиндажа на воздух и, остановившись на высотке, возле расщепленной сосны, стал всматриваться в сторону автострады. По всему было видно, что основной удар немцы наносили по первому батальону. Хотя Кожин несколько минут назад и доложил, что его батальон держится, но Потапенко понимал, что держится он из последних сил.
Сквозь непрерывный треск пулеметов и грохот рвущихся снарядов командир полка услышал приглушенный, все нарастающий гул. Семен Петрович поднял голову и увидел, как из густых, свинцово-сизых облаков вываливались самолеты с черными крестами на крыльях.
Они начали бомбить передний край обороны и тылы его полка. Свистели и рвались бомбы, а Семен Петрович смотрел вперед, туда, где истекал кровью первый батальон. Кожину нужно было немедленно помочь. Но чем? В резерве не было ни одного взвода. Все брошено на передний край.
- Семен Петрович, ты что, не в уме?! - крикнул Воронов, появившийся в ходе сообщения, и потянул Потапенко за полу.
- Сейчас, Антоныч, - ответил Потапенко и начал спускаться с высотки.
В это время недалеко от него разорвалась бомба. Семен Петрович пошатнулся, одной рукой схватился за грудь, а другую поднял вверх, как будто хотел дотянуться до вершины расщепленной сосны, сделал шаг, другой и… упал на бруствер.
Воронов и выскочивший из землянки адъютант подхватили его на руки и бегом внесли в блиндаж, уложили на топчан.
Вскоре туда же прибежали начальник санитарной службы полка Карпов и военфельдшер Светлова. Они осторожно сняли с него шинель и стали осматривать рану.
Здесь же находился недавно прибывший в полк заместитель командира полка, временно исполняющий обязанности и начальника штаба (тот неделю назад был тяжело ранен и отправлен в госпиталь), Сергей Афанасьевич Петров.
Воронов помогал раздевать командира, то и дело справлялся у доктора: "Ну как? Это очень опасно?" По каждому движению медиков, по выражению их лиц он пытался определить, насколько опасна рана для жизни командира.
Петров ходил из угла в угол. Несколько раз вынимал папиросы, пытаясь закурить, но, спохватившись, снова засовывал их в карман. Он хмурился, но не только потому, что случилось несчастье с командиром. Причина была и в другом. Уже целых два месяца Сергей Афанасьевич был молчалив, раздражителен, хотя и неплохо выполнял свои обязанности. Началось это со Смоленска. В то время он командовал полком. В одном бою, когда немецкие танки прорвали первую линию обороны, во втором батальоне поднялась паника, полк без приказа оставил позиции, отступил. За это подполковник Петров был снят с должности, понижен в звании до майора. Больше месяца находился он в резерве, а потом был послан к Потапенко заместителем.
Это строгое наказание Петров сперва принял как должное. Приехав в полк, он с головой ушел в работу. Все силы и знания отдавал делу. Но чем дальше, тем труднее было сознавать, что ему чуть ли не сначала приходится начинать свой путь, что его сверстники и однокурсники по академии уже дивизиями командуют, а он… Успокоение майор Петров находил только в самые горячие часы боя, когда было не до обид, не до честолюбия. Тогда все - от командира до солдата - казались ему хорошими, заботливыми людьми. А когда затихал бой и он оставался один со своими мыслями, все представлялось ему в мрачном свете. Он снова делался молчаливым, хмурым и думал только о том, как несправедливо обошлись с ним, как сильно обидели его. И ведь он понимал, что в такое время глупо думать о личных обидах, но ничего не мог поделать с собой.
- Его надо немедленно эвакуировать в госпиталь, - сказала Нина, когда Потапенко была оказана первая помощь.
Услышав эти слова, Петров подумал: "Если не умрет, то по крайней мере надолго выйдет из строя. Кто будет командовать полком? Кого назначат вместо него?"
- Перестаньте, Светлова! У человека перебит позвоночник, а вы… - тихо буркнул доктор и, вынув из кармана папиросы, пошел к двери.
У выхода его остановил комиссар.
- Почему вы против эвакуации? - с тревогой спросил он.
Военврач взял Воронова за руку, и они вместе вышли из блиндажа. Закурив и несколько раз подряд жадно затянувшись пахучим дымом, военврач наконец ответил:
- Ему осталось жить один, от силы два часа.
- Вы с ума сошли, Карпов! Вы!.. Я сейчас же вызову санитарный самолет! - рассердился Воронов.
- Иван Антонович, дорогой! Вы же знаете меня. То же самое вам скажет любой врач.
Но тут из блиндажа выбежала Нина и позвала комиссара:
- Командир пришел в сознание. Хочет видеть вас.
Все вернулись в блиндаж. Потапенко лежал на правом боку и почти не дышал. Лицо его было белое как полотно.
Воронов сел рядом с ним и с тревогой стал смотреть в болезненное лицо командира.
Вдруг до его слуха, как из подземелья, донеслись слова:
- Это ты, Ваня?
- Я, Петрович. Я, Семен.
- Прощай, друже… Жаль. Не довелось…
Комиссар молчал. Не хотел говорить лишних слов. Не хотел лгать, успокаивать командира, видя, что тот действительно доживает последние минуты.
- Ваня… Слышишь, Ваня? - снова заговорил командир. - Скажи моим хлопцам, щоб воны не журились… Щоб дрались як те черти… Скажешь?
- Скажу, Семен. Скажу.
- И еще скажи… нельзя нам отдавать Москву ворогу… Никак нельзя…
Силы оставляли командира, и он говорил все тише и тише. И все же ему хотелось сказать еще многое. В последние минуты жизни он хотел напомнить своим товарищам о самом главном, сделать то, что считал недоделанным.
- А зараз… покличь до мэнэ того "чубатого дьявола". Пускай он оставит за себя… Соколова.
Воронов на листке блокнота быстро написал одно слово: "Кожина" - и передал его адъютанту командира, сиротливо стоявшему у двери. Тот вышел.
Как только командир приказал позвать комбата, майору Петрову стало ясно, что не он, а этот мальчишка будет назначен командиром. "И опять в который уже раз судьба обходит меня", - думал майор. Он вытащил из кармана папиросы и, со злостью рванув на себя дверь, вышел из блиндажа.
Воронов недовольно посмотрел ему вслед.
- Ты поговори с ним, Ваня… - указал Потапенко глазами на дверь. - Он хороший. Но… муторно щось у него на душе… А разве можно командовать людьми, когда на сердце такое? Как ты, Ваня?..
- Правильно, Петрович. Правильно. Я согласен.
- Это добре… А чубатому помоги, Антоныч… Он хорошим командиром полка будет. Це я дюже добре знаю…
В блиндаж вбежал бледный, запыхавшийся Кожин.
Докладывая о своем прибытии, он вдруг осекся на полуслове и замолчал. Понял, в каком тяжелом состоянии находится командир.
- Что, чертов сын, волнуешься? - глядя на Кожина, спросил Семен Петрович.
- Батя… как же это вы?..
- Ну как ты там?.. Чи есть еще порох в пороховнице?.. Чи не гнутся казаки?
- Есть, батько. Есть порох в пороховнице, - дрожащими губами ответил Александр. - Не гнутся… держатся казаки…
- То добре… - ответил Потапенко и после продолжительного молчания, переведя затуманенный взгляд на комиссара, сказал: - Ты скажи ему, Ваня… все скажи, что мы тут порешили с тобой… Думаю, и комдив, и командующий… согласятся. Ты…
Воронов передал Кожину последнее желание командира.
Через десять минут Потапенко умер. Карпов был прав. Командир не прожил и одного часа.