Ботвид встал, и оба зашагали к тому месту, откуда взлетели вороны. Снег там был испещрен трехпалыми вороньими следами, похожими на капканы, а кое-где валялись клочья человеческих волос и обрывки черной шерстяной ткани. Молодые люди поискали вокруг, но больше ничего не нашли, хоть и под можжевеловыми кустами смотрели. Ботвид подошел к огромной пушистой ели, нижние ветви которой шатром нависали над самой землею. В ту же секунду раздался пронзительный визг, будто бы женский, однако ж не человеческий, - из-под ели вышмыгнула мохнатая лисица с лоскутьями мяса в зубах и вмиг исчезла. Собаки у них нет, о погоне и думать нечего; Джакомо, который слыл смельчаком, полез было под ветки, но тотчас выскочил оттуда, бледный, без шапки.
- Мертвяк! - простонал он, зажимая рукой нос. - А моя шапка! Как же ее достать?!
Ботвид, как услыхал про человека, который, может, и не помер еще, но несомненно помирает, превозмог свое прирожденное малодушие. Забрался под дерево, а немного погодя объявился снова, потрясенный, однако же более спокойный, нежели раньше, так как убедился, что помощь там уже бесполезна.
- Возьми шапку-то свою, - сказал он Джакомо с легкой укоризною. - И правда мертвяк! Судя по одежде, картезианец.
- Вот ему и награда за упрямство, - вставил Джакомо.
- По-твоему, это упрямство! Можно сказать и иначе - стойкость, - возразил Ботвид. - Но я не думаю, да и ты тоже не думаешь, что прежде всего чума поразила его за то, что он сохранил свою веру, сколь она ни простосердечна.
- Чума? - в ужасе вскричал Джакомо. - Он умер от чумы?
- Тело у него покрыто зелеными язвами, а это знак чумы, - отвечал Ботвид.
- Ты к нему прикасался? - спросил Джакомо и отпрянул.
- Пришлось - нужно было убедиться, что он мертв.
Джакомо попятился, испуганно глядя на Ботвида.
- Тебе необходимо окурить себя можжевеловым дымом и вымыться горячим уксусом! Чума! Откуда она пришла, откуда взялась тут? Не за нами же одними она явилась!
- Коли мы покрепче других, она нас не тронет, а в остальном ручаться нельзя, - ответил Ботвид, оттирая руки снегом, а затем направился в сторону дома. Джакомо последовал за ним, молча, на почтительном расстоянии.
Слышно было только, как хрустел снег под ногами, да свистел снегирь, да трещал дрозд-рябинник. Стемнело, и молодые люди сообразили, что до дома будет подальше, чем они рассчитывали. Джакомо предложил развести костер из можжевельника и хорошенько окурить себя дымом, а уж потом идти домой. Сказано - сделано, и скоро вокруг обоих заклубился густой дым, зыбкий отблеск пламени падал на белый снег, окрашивая его в кроваво-красный цвет. Предосторожности ради Джакомо сломал ветку и повесил на нее беличьи шкурки, чтобы над огнем очистить их от чумной заразы, которая могла к ним пристать.
Держа ветку над костром, он сказал:
- Дурным предзнаменованием были эти вороны!
- Странно, что люди больше верят в ворон, нежели в Бога, - отозвался Ботвид.
- Так предзнаменования и предвестия, верно, идут от Бога? Я чувствую огромную тяжесть в груди, гнетущие мысли одолевают меня. Помнишь, Мария просила нас остаться дома?
- Я помню, что ты ей ответил!
- Ох, не напоминай!.. С давними детскими представлениями обстоит так же, как с иными хворями, от них можно до некоторой степени избавиться, излечиться, но они возвращаются, да-да, возвращаются! - Джакомо неловко взмахнул рукою, ветка обломилась и вместе со шкурками упала прямо в костер. - Идем отсюда, этот лес заколдован. Видишь, мой подарок Марии горит в огне! Подумать только, так много веселых зверушек расстались с жизнью - ни за что ни про что! Скорей прочь отсель, пока с нами не приключилась еще какая беда!
Лишь поздно вечером они вышли к озеру возле Таксинге, откуда был виден свет в окнах Грипсхольма. Полмили по льду - и они дома. И оба двинулись в путь. Вечер был студеный, в небе ярко мерцали звезды. Вдали высилась старинная башня, и одно из оконцев светилось красноватым светом - путеводный огонь.
- Мария сидит сейчас у очага, - сказал Джакомо, мысли о хорошо знакомой, милой комнате согревали его. - Старик тоже сидит у огня, смотрит, как она помешивает кашу. Ты видел, какие у нее белые руки? Вот она снимает со стены туесок с солью и прелестными пальчиками берет большую щепотку. "Не соли чересчур, - говорит старик, - а то Джакомо слишком влюбится". Она улыбается и думает обо мне, о нас с тобою, как мы тут на морозе. Ты, Ботвид, небось думаешь, что я стал ровно дитя малое! Кошка мурлычет, лежа на овчине: мурр-мурр-мурр. Диана лижет ей спинку, хитрит, хочет занять ее место… Ой, что это? - Джакомо замер как вкопанный. - Ты ничего не слыхал? Мне почудился звук рога!.. Гляди, свеча в комнате двигается! И окошко погасло! Теперь огонек в другом окне. Двигается, да как быстро! Будто кто-то со свечою в руке мечется из одной комнаты в другую! Ботвид! Ботвид! Там что-то необычайное происходит! Вот увидишь!
Протяжный, глухой гул - будто лед трескается. Джакомо с испуганным криком схватил Ботвида за руку.
- Мороз крепчает, - сказал Ботвид, - оттого во льду и громыхает. Ты, никак, оробел?
- Не знаю, что со мной нынче вечером, трушу, как заяц. Все ж таки дома что-то стряслось, наверняка! Видишь, свет мечется в окнах, трепещет, ровно блуждающий огонь над могилой убиенного.
Ботвид лег, припал ухом ко льду, вслушиваясь.
- Тише! Замри! - сказал он. - Ворота захлопнулись!.. Вот и засовы закрыли!.. Скорей, надо спешить, не то наши друзья до смерти перепугаются.
Они прибавили шагу, не сводя глаз с путеводного огонька вдали.
- Удивительно, - заметил Джакомо, - прошлым летом мы плавали здесь на лодке, а сейчас идем пешком. Те самые волны, что плескались тогда о борта, сейчас замерзли в камень.
- Весной они оттают!
- Тогда в голубом небе сияло солнце, а сейчас - глянь в это беспредельное звездное пространство! Они вроде как смотрят на нас, а? Тебе не кажется, что ты их слышишь?
Оба остановились.
- Почему строят церкви? - продолжал Джакомо. - Потому что люди сделались такими маленькими, с тех пор как стали жить скученно, покинули природу. Отчего народ не собирается под открытым небом, как во времена наших предков? Разве не чудесно - запрокинуть лицо вверх и на мгновение забыть о земле, видеть разве только вершины лесных деревьев!
Тут мимо них почти беззвучно скользнула какая-то тень и поспешила дальше.
- Что это было? - прошептал Джакомо, прижавшись к Ботвиду.
- Мужчина, бегом бежал, вероятно, чтобы не замерзнуть!
- Почему же мы не слышали ничего?
- Мы разговаривали, а у него на ногах меховые сапоги.
После этого Джакомо на некоторое время умолк. Грипсхольмский берег приближался, они спешили, почти бегом бежали, как вдруг заметили впереди, у подножия старинной башни, мельтешение факелов. Потом донесся глухой шум голосов, вроде как от скопища людей, жалобно взвыла собака, и факелы пропали из виду.
Не говоря ни слова, оба помчались во весь дух. Джакомо, по причине дородства, не поспевал за Ботвидом и то и дело умолял его не убегать.
Когда они наконец добрались до лодочного сарая, все было тихо, только наверху в башне горел огонек. Ощупью они доковыляли до ворот. Джакомо высек огонь, чтобы отыскать замок. Заперто. Раз-другой он постучал, меж тем как Ботвид запалил трут. Изнутри не доносилось ни звука, но огонь осветил большой белый крест, известкой начертанный над воротами.
- Ангел Господень, - прошептал Ботвид.
Джакомо стоял безмолвный и дрожал всем телом, а по щекам ручьем катились слезы. Он словно бы в один миг стал меньше ростом, загорелое мужественное лицо осунулось.
Ботвид еще несколько раз стукнул в ворота. На лестнице послышались шаги. В створке отворилось маленькое оконце, и за решеткой появился старик привратник.
- Это вы, ребятушки? - срывающимся голосом сказал он. - Покиньте обитель смерти! Ангел-погубитель простер над нами руку свою!
- Она жива? - хрипло выдохнул Джакомо, вцепившись в замок.
- Жива, - отвечал старик, - но мы оба умрем! Вы же, молодые, должны жить!
- Впусти нас, я умру вместе с нею, ибо она душа моей души! - воскликнул Джакомо.
- Достаточно и одной жертвы, - сказал старик, - здесь чума, народ осаждал дом, кричал, что это кара осквернителям монастыря. Идите отсель, идите с миром!
Он захлопнул оконце, и шаги удалились вверх по лестнице.