Китти несколько раз пыталась заговорить, но, кроме бессвязного шепота, ничего не могла выдавить. Слишком глубоко сидел в ней ужас тех лет. Она бросила сигарету в воду и посмотрела на Марка. Он прав, и к тому же это единственный человек на свете, которому можно довериться.
- Это было ужасно, - начала она. - Я получила извещение о Томе. Я так любила его. Ровно… ровно два месяца спустя умерла Сандра от полиомиелита. Я… почти ничего не помню. Родители забрали меня в Вермонт и поместили в санаторий.
- В сумасшедший дом?
- Нет… так говорят, когда речь идет о бедных. Это место называлось санаторием для перенесших душевное потрясение. Не знаю, сколько месяцев я там пробыла. Я вообще многое забыла. День и ночь была словно в тумане. Мне объясняли, что это депрессия.
Голос Китти окреп. Дверь приоткрылась, и боль нашла себе выход.
- В один прекрасный день туман рассеялся, и я вспомнила, что Тома и Сандры больше нет. Боль пронизала меня и больше уже не отпускала. Все ежеминутно напоминало мне о них: песни, чей-то смех, дети на улице… Каждое дыхание причиняло мне боль. Я молилась, чтобы на меня снова опустился туман. Да, я с радостью лишилась бы рассудка, лишь бы больше ничего не помнить.
Она встала, высокая и прямая, слезы текли по ее щекам.
- Я удрала в Нью-Йорк. Пыталась спрятаться в толпе, в гостинице - четыре стены, стул, стол, качающаяся электрическая лампочка. - Она иронически засмеялась. - За окном мигающая неоновая реклама. Я часами бесцельно бродила по улицам, пока все лица не сливались в одно, или целыми днями сидела, глядя в окно. Том, Сандра, Том, Сандра… они не покидали меня ни на минуту.
Марк подошел к ней, обнял за плечи. Со стороны моря траулер подползал к входу в гавань. Она потерлась щекой о руку Марка.
- Однажды ночью я напилась. Ты ведь знаешь меня… я не умею пить. Встретила парня в зеленой форме, как у Тома. Он был высокий, стройный - как Том. И одинокий. Мы пили вместе… Проснулась я в дешевом, грязном номере какой-то гостиницы, Бог знает где. Я была все еще полупьяная. Подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Я была голая. Парень - тоже голый - валялся на кровати.
- Китти, ради Бога!
- Все в порядке, Марк, дай досказать. Я долго стояла и смотрела в это зеркало… не помню, сколько. Поняла, что опустилась на самое дно. Дальше некуда. И тогда я почувствовала, что это конец. Парень лежал в забытьи - странно, я даже не помню, как его звали. Я увидела его бритву в ванной и увидела газовый кран. Потом долго стояла у окна и смотрела с десятого этажа вниз на тротуар. Это был конец, но у меня не хватало сил принять его. И тут произошло что-то странное, Марк. Вдруг я поняла, что буду жить, жить без Тома и Сандры. И как только я это поняла, боль исчезла.
- Китти, дорогая! Я так долго искал тебя, мне так хотелось помочь тебе!
- Знаю. Но наверное, я должна была сама справиться со всем этим. Я вернулась к своему делу и вся ушла в работу. Когда война в Европе кончилась, приняла этот греческий приют. Пришлось работать круглые сутки; как раз то, что мне нужно - работать до изнеможения. Марк, я… я сотни раз принималась писать тебе. Но все же почему-то боялась этой минуты. И я рада теперь, что она уже позади.
- А я рад, что нашел тебя, - сказал Марк.
Она круто обернулась и посмотрела ему в лицо:
- Вот и вся история Китти Фремонт.
Марк взял ее за руку, и они зашагали по молу обратно к набережной. Из гостиницы доносилась музыка.
ГЛАВА 4
Военный комендант Кипра, пятидесятипятилетний бригадный генерал Брюс Сазерленд сидел за массивным письменным столом в своем доме на углу Гиппократа в Фамагусте. Если не считать некоторых предательских признаков - наметившегося брюшка, седины в висках, - он выглядел моложе своих лет. Выправка сразу выдавала военного. Раздался резкий стук в дверь, и вошел адъютант, майор Фред Колдуэлл.
- Добрый вечер, Колдуэлл. Уже вернулись из Кирении? Садитесь. - Сазерленд отодвинул бумаги, потянулся и положил очки на стол.
Он выбрал на полочке прямую английскую трубку и, погрузив ее в коробку с данхилловской смесью, стал набивать табаком. Колдуэлл взял сигару, поблагодарил, и вскоре комната наполнилась дымом. Сазерленд надавил на кнопку звонка, и в комнату вошел слуга-грек.
- Два джина с тоником.
Сазерленд встал и вышел из-за стола. На нем была темно-красная домашняя бархатная куртка. Он удобно устроился в кожаном кресле у доходящих до самого потолка книжных полок.
- Видели Марка Паркера?
- Да, сэр.
- И что вы думаете?
Колдуэлл пожал плечами.
- Формально к нему не придерешься. Он следует в Палестину… Здесь остановился, только чтобы повидаться с этой американкой, медсестрой Китти Фремонт.
- Фремонт? Ах да, симпатичная женщина, с которой мы познакомились у губернатора.
- Я и говорю, сэр. Вроде бы все выглядит вполне невинно. Однако Паркер - журналист, и я никогда не забуду, какие он нам доставил неприятности тогда в Голландии.
- Ну, будет вам, - ответил генерал. - У кого во время войны не было ошибок? А он случайно наткнулся на одну из них. К счастью, мы победили, и я не думаю, чтобы кто-нибудь помнил еще об этом деле.
Слуга принес джин.
- Ваше здоровье!
Сазерленд поставил стакан и погладил вислые, как у моржа, усы. Колдуэлл не унимался.
- Сэр, - сказал он, - если Паркер что-нибудь почует и начнет разнюхивать… Не считаете ли вы, что следовало бы поручить парочке ребят из Си-Ай-Ди присмотреть за ним?
- Послушайте, Фред, оставьте Паркера в покое. Стоит ограничить газетчика хоть в чем-то, и вы разворошите осиное гнездо. Репортажи о беженцах сегодня не в моде, и я не думаю, что здешние лагеря вызовут у него интерес. Тем более не следует возбуждать его любопытство какими бы то ни было ограничениями. Ваш сегодняшний визит к нему был ошибкой.
- Но, генерал, после той истории в Голландии…
- Принесите шахматный столик, Фредди!
Сазерленд произнес "Фредди" так, словно давал понять, что разговор на эту тему закончен. Колдуэлл что-то пробормотал себе под нос, и они сели играть. Сделали несколько ходов, но Сазерленд видел, что его помощник чувствует себя не в своей тарелке. Он отложил трубку и откинулся в кресле.
- Колдуэлл, я уже пытался разъяснить вам, что здесь не концентрационные лагеря. Беженцы просто находятся в Караолосе до тех пор, пока эти тугодумы в Уайтхолле не решат, как им быть с мандатом на Палестину.
- Но ведь эти евреи такие беспокойные, - проворчал Колдуэлл. - Все-таки немного доброй старой дисциплины, по-моему, им бы не помешало.
- Нет, Фредди, в данном случае нет. Эти люди не преступники, и симпатии всего мира на их стороне. Наше с вами дело - только чтобы не было бунтов, насилия или еще чего-то, чем могла бы воспользоваться враждебная пропаганда. Вы меня поняли?
Колдуэлл не понимал. Ему казалось, что генералу следовало бы быть с беженцами построже, черт возьми. Но с генералами не спорят, если только ты сам не генерал повыше. Все это было так запутано. Колдуэлл двинул пешку.
- Ваш ход, сэр, - напомнил он и поднял голову от доски. Сазерленд, казалось, забыл и об игре, и о нем самом. В последнее время это случалось с ним все чаще.
- Ваш ход, сэр, - повторил Колдуэлл.
На лице Сазерленда была тревога. Бедный старик, подумал Колдуэлл. Был женат на Недди Сазерленд без малого тридцать лет, и вдруг она бросила его и удрала с любовником, лет на десять моложе ее, в Париж. Это был скандал, взбудораживший на многие месяцы военные круги, и Сазерленд до сих пор, видно, еще не оправился от удара. Ужасный удар для генерала, всегда такого корректного. Бледное лицо старого вояки покрылось морщинами, на носу проступили красные прожилки. Сейчас он и впрямь выглядел пятидесятипятилетним, а то и старше.
Брюс Сазерленд думал не о Недди, как полагал Колдуэлл. Он думал о лагерях для беженцев в Караолосе.
- Ваш ход, сэр.
- Да погибнут все твои враги, Израиль! - пробормотал Сазерленд.
- Что вы сказали, сэр?
ГЛАВА 5
Марк вел Китти к столу. Оба тяжело дышали.
- Знаешь, когда я… последний раз танцевала самбу, - сказала она.
- Для твоего преклонного возраста ты это делаешь совсем не дурно.
Марк оглянулся. Зал был забит английскими офицерами в мундирах защитного цвета и белых флотских кителях. Все кругом говорили с четким британским выговором. Марку нравились такие места. Официант принес им еще по стакану, и они чокнулись.
- За Китти, куда бы ее ни занесло! - провозгласил он. - Кстати, мэм, куда вы теперь держите путь?
Китти пожала плечами.
- Ей-Богу, не знаю. В Салониках делать больше нечего, и я места себе не нахожу. Впрочем, есть десятки предложений от Объединенных Наций - во все концы Европы.
- Это была та еще война, всюду полно сирот.
- Что есть, то есть, - согласилась Китти. - Только вчера я получила заманчивое предложение остаться здесь на Кипре.
- На Кипре?
- У них какие-то лагеря для беженцев в окрестностях Фамагусты. Ко мне обратилась одна американка. Кажется, лагеря переполнены, планируется построить новые вдоль шоссе на Ларнаку. Она хочет, чтобы я взяла на себя заботы о детях, их там уйма.
Марк нахмурился.
- Это одна из причин, из-за которых я не смогла приехать в аэропорт. Должна была съездить в Фамагусту, чтобы повидаться с ней.
- И что же ты ей ответила?
- Отказалась. Это евреи. Конечно, еврейские дети, в общем такие же, как все, но мне бы не хотелось иметь с ними дело. Кажется, эти лагеря теснейшим образом связаны с политикой, к тому же они не под контролем ООН.
Марк задумался. Китти шаловливо подмигнула и помахала пальцем перед его носом.