- Видите ли это небольшое черное строение? - сказала незнакомка, указывая рукой на один из домов за забором Ботанического сада. - Там вы меня оставите.
- Слушаю, сударыня, приказывайте, я здесь для того, чтобы вам повиноваться.
- Вы сердитесь?
- Нисколько. Впрочем, что вам до того?
- Для меня это очень важно, у меня к вам еще одна просьба?
- Какая?
- Я желаю проститься с вами со всей искренностью и добросердечием… проститься как с другом.
- Проститься как с другом много чести для меня, сударыня. Странен тот друг, который не знает имени своего друга и от которого этот друг скрывает, где он живет, конечно, чтобы избежать скуки новой встречи.
Молодая женщина опустила голову и ни слова не ответила.
- Впрочем, сударыня, - продолжал Морис, - если я коснулся какой-то тайны, не сетуйте на меня, я ее не искал.
- Вот мы и пришли, сударь, - сказала незнакомка.
Они находились против старой улицы Сен-Жак, окаймленной высокими черными домами, уходили в глубину темные аллеи и переулки, занятые кожевниками и их мастерскими. Здесь рядом протекает небольшая речка Бевр.
- Здесь? - спросил Морис. - Как, вы здесь живете?
- Да.
- Не может быть!
- Однако это так. Прощайте! Прощайте, мой храбрый кавалер. Прощайте, мой великодушный защитник!
- По крайней мере, скажите ради моего спокойствия, что вам уже более не угрожает опасность!
- Нет, не угрожает.
- Тогда я удаляюсь.
И, отступив на два шага, Морис холодно поклонился.
Незнакомка не трогалась с места.
- Однако я не желаю так расстаться с вами, - сказала она. - Гражданин Морис, вашу руку.
Морис протянул ее и тотчас почувствовал, что молодая женщина надевает перстень на его палец.
- Ого-го, гражданка, что вы делаете? Вы не замечаете, что теряете один из своих перстней.
- О, сударь, - сказала она, - это дурно с вашей стороны.
- Мне как раз еще не хватало порока - быть неблагодарным, сударыня?
- Послушайте, умоляю вас, сударь… друг мой. Не расставайтесь со мной так холодно. Скажите, что вы хотите, что вам надо?
- Какой платы, не так ли? - скрепя сердце произнес молодой человек.
- Нет, - сказала незнакомка с очаровательным выражением, - нет, чтобы вы простили тайну, которую я вынуждена сохранить.
Морис, видя в темноте отблеск ее прекрасных глаз, увлажненных слезами, чувствуя в своей руке ее трепещущую, горячую ладонь, слыша звуки почти молитвенно звучавшего голоса, вдруг сменил гнев на чувство восторга.
- Что мне нужно? - вскричал он. - Мне нужно еще и еще видеть вас.
- Это невозможно.
- Хоть однажды, на час, на минуту, на секунду!
- Невозможно, повторяю вам.
- Как? - спросил Морис. - Вы серьезно говорите, что я никогда вас не увижу?
- Никогда! - раздался голос незнакомки, как скорбное эхо.
- О, сударыня, - сказал Морис, - вы смеетесь надо мной.
Тут он приподнял голову, тряхнув своими длинными волосами, подобно человеку, сбрасывающему с себя чары, которым невольно покорился.
Незнакомка смотрела на него с неизъяснимым выражением. Заметно было, что и она не чужда была того чувства, которое сама внушала.
- Послушайте, - сказала она после непродолжительного молчания, прерванного лишь невольным вздохом, который тщетно старалась заглушить, - послушайте, Морис, поклянетесь ли вы своею честью, что закроете глаза и не откроете, пока не сосчитаете 60 секунд… Даете слово чести?
- А если я поклянусь, что случится со мной?
- Случится то, что я докажу вам свою признательность так, как никому еще не доказывала, хотя отплатить вам чем-то большим, что вы для меня сделали-, очень трудно.
- Однако нельзя ли знать?..
- Нет. Доверьтесь мне, и вы узнаете.
- Признаюсь вам, сударыня, я не знаю, ангел вы или демон!
- Клянетесь ли вы?
- Извольте… клянусь.
- Что бы ни случилось с вами, вы не откроете глаз, что бы ни случилось, понимаете ли вы? Если б даже почувствовали удар кинжала.
- Вы изумляете меня вашим требованием, клянусь вам.
- Да клянитесь же, сударь, вы, кажется, ничему тут не подвергаетесь.
- Хорошо, клянусь, что бы ни случилось со мной… - сказал Морис, закрывая глаза.
Он остановился.
- Дайте мне еще, еще раз взглянуть на вас, - сказал он. - Умоляю вас!
Молодая женщина не без кокетства подняла мантилью, и при свете луны, скользившей в это время между облаками, он увидел во второй раз ее длинные, завитые кольцами волосы, черные, как смоль, брови и ресницы, будто нарисованные китайской тушью, два темных, как бархат, глаза, изящный носик и уста, свежие и блестящие, как коралл.
- О, как вы хороши, как вы прекрасны, бесподобны! - вскричал Морис.
- Закройте глаза, - сказала незнакомка.
Морис повиновался.
Молодая женщина схватила его за руки и повернула. Он вдруг ощутил благовонную теплоту, которая, казалось, все ближе и ближе двигалась к его лицу, и нежные уста, слившись с его устами, оставили между губ его тот перстень, от которого он отказался.
Это чувство было быстрым, как мысль, жгучим, как пламя. Морис ощутил что-то похожее на боль, так оно было неожиданно, непонятно, так сильно отдалось в глубине сердца, так потрясло самые глубокие тайники его души.
Он сделал внезапное движение и протянул руки.
- А ваша клятва, - произнес уже удалившийся голос.
Морис через силу прикрыл глаза пальцами, чтобы победить искушение нарушить клятву. Он не считал секунды, он ни о чем не думал и стоял молча, неподвижно.
Минуту спустя он услышал как бы скрип затворяемой двери в пятидесяти или шестидесяти шагах от него, и снова все погрузилось в тишину.
Тут он отнял руку, открыл глаза, оглянулся вокруг, как человек, пробудившийся ото сна, а может быть, и подумал бы, не сон ли в самом деле все, что случилось, если бы губы его не сжимали перстень, доказывавший, что все необыкновенное действительно случилось с ним.
IV. Нравы времени
Когда Морис Лендэ очнулся и глянул вокруг, он увидел лишь глухие и темные переулки, которые тянулись вправо и влево от него. Он пытался как-то сориентироваться в этой глуши, но его рассудок был в смятении; ночь была темна, луна, выглянувшая на мгновение, чтобы осветить прелестное лицо незнакомки, снова скрылась за облака. Молодой человек, после ужасной минуты недоумения, побрел к своему дому, находившемуся на улице Руль.
Достигнув улицы Сент-Авуа, Морис удивился множеству патрулей, разъезжавших в квартале Тампля.
- Что тут случилось, сержант? - спросил он начальника одного из патрулей, очень занятого и только что сделавшего осмотр на улице Фонтен.
- Что случилось? - повторил сержант. - А вот что, господин офицер. Нынешней ночью хотели похитить жену Капета и все ее семейство.
- Кто же?
- Патруль из аристократов, как-то узнавший пароль, пробрался в Тампль в мундирах национальной гвардии и намеревался их увести. К счастью, тот, кто исполнял роль капрала, назвал караульного офицера "сударь"; аристократ сам себя выдал!
- Черт возьми! - сказал Морис. - А задержали злоумышленников?
- Нет, патруль сумел выбраться на улицу, а там и след его простыл.
- А есть ли надежда поймать всех этих молодцов?
- О, достаточно было бы схватить их главаря, высокого, сухощавого… который втерся между гвардейцами муниципальной стражи. Уж заставил же он нас побегать за собой, разбойник! Вероятно, он пробрался через задние двери и бежал переулком Маделонет.
В других обстоятельствах Морис на всю ночь остался бы с патриотами, оберегавшими благоденствие республики. Но уже с час любовь к отечеству перестала быть его единственной мыслью. Итак, он продолжал свой путь. Новость мало-помалу рассеивалась в его мыслях, все больше заслонялись события, случившиеся с ним. К тому же эти мнимые попытки похищения стали так часты, что сами патриоты поняли - кое-кто начал их использовать как политическое средство. Так что новость нисколько не потревожила молодого республиканца.
Вернувшись домой, Морис застал своего служащего - в эту эпоху не было слуг, - спящим; ожидая его, тот во сне громко храпел.
Он разбудил его со всей внимательностью, которую должно иметь к себе подобному, велел снять с себя сапоги и отпустил спать, чтоб служащий не отвлек его мысли. Лег в постель и, так как было уже поздно, то, в свою очередь, несмотря на тревожные мысли, заснул спокойно - сном молодости.
Утром он увидел письмо на ночном столике.
Оно было написано мелким, красивым и незнакомым ему почерком. Он взглянул на печать, на ней было вырезано лишь одно английское слово, служившее девизом, - "Nothing" - "Ничего".
Он распечатал письмо; в нем были эти слова:
"Благодарю!
Вечная признательность взамен вечного забвения".
Морис позвал слугу. Истинные патриоты не заставляли их являться по звонку - звонок напоминал рабство; к тому же многие из "служащих", вступая в должность, оговаривали это условие.
Служащий Мориса за тридцать лет до того получил при святом крещении имя Жан, но в 92-м году взял и раскрестился; имя Жан попахивало аристократизмом и деизмом; он назвал себя Сцеволой.
- Сцевола, - спросил Морис, - не знаешь ли ты, что это за письмо?
- Нет, гражданин.
- Кто тебе его передал?
- Привратник.
- А ему кто принес?
- Конечно, посыльный; на нем нет штемпеля.
- Спустись к привратнику и попроси его сюда.