- Спрашиваю у вас: что вы с ним сделали?
- Я то же самое спрошу у вас. Если ваш отряд хорошо охранял выходы, то должен был арестовать его, потому что кавалера уже не было в доме, когда мы вошли сюда.
- Что вы говорите! - вскричал взбешенный генерал. - Так вы дали ему убежать?
- Мы не могли дать ему убежать, потому что не поймали его.
- В таком случае, я ровно ничего не понимаю, - сказал Сантер.
- Чего вы не понимаете?
- Того, что вы передали мне с посланным.
- Мы?.. Посылали к вам?.. Когда это?
- Разумеется. Человек в коричневом фраке, черноволосый, в зеленых очках пришел уведомить нас с вашей стороны, что вы были на волосок от того, чтобы схватить кавалера Мезон Ружа, но что он защищался, как лев. Вот почему я поспешил сюда.
- Человек… в коричневом фраке… черноволосый… в зеленых очках? - повторил Лорен.
- Конечно, да еще под руку с женщиной.
- Молодая она, хорошенькая? - закричал Морис, подбежав к генералу.
- Да, молодая, хорошенькая.
- Это он самый… и с гражданкой Диксмер!..
- Кто он самый?
- Мезон Руж… Зачем я, мерзавец, не убил их обоих!..
- Успокойтесь, гражданин Лендэ, - сказал Сантер, - их поймают.
- Как же, черт возьми, вы пропустили их? - спросил Лорен.
- Очень просто, - отвечал Сантер, - они знали пароль.
- Пароль! - вскричал Лорен. - Значит, между нами был изменник?
- Нисколько, гражданин Лорен, - отвечал Сантер. - Вы люди испытанные, и между вами не может быть изменников.
Лорен посмотрел вокруг себя, как будто ища изменника, о присутствии которого он объявил так решительно, и увидел нахмуренный лоб и сверкавшие глаза Мориса.
- О-го, - прошептал Лорен, - чтобы это значило?..
- Человек этот, вероятно, недалеко отсюда, - сказал Сантер. - Поищем хорошенько в окрестностях. Может быть, он натолкнулся на патруль, который был половчее нас и не поддался обману.
- Да, да, поищем, - сказал Лорен, схватив Мориса за руку, и под предлогом, чю идет на поиски, потащил его в сад.
- Да, будем искать! - сказали солдаты. - А наперед не мешает…
И один из них бросил факел в сарай, набитый хворостом и сухими досками.
- Иди же, - говорил Лорен. - Иди!
Морис не прекословил, пошел, как ребенок, за Лореном. Потом они, не обменявшись ни словом, добежали до моста и там остановились; Морис обернулся.
Небо побагровело на горизонте предместья, и из-за домов поднимались облаком бесчисленные искры.
XXXII. Клятва
Морис задрожал и протянул руку по направлению к улице Сен-Жак.
- Пожар! - сказал он. - Пожар!
- Ну, так что же, пожар… Далее? - произнес Лорен.
- Боже мой! Боже мой! Если б она вернулась!
- Кто же она?
- Женевьева.
- Женевьева, то есть мадам Диксмер, не правда ли?
- Да, она.
- Не беспокойся, не затем она ушла, чтобы вернуться.
- Лорен, мне необходимо отыскать ее, необходимо отомстить.
- Ого! - заметил Лорен.
- Ведь ты поможешь мне отыскать ее? Не правда ли?
- Разумеется, дело нетрудное.
- Почему?
- Если, насколько мне известно, тебя так интересует судьба гражданки Диксмер, то ты должен знать ее, а зная ее, узнать и ближайших ее друзей. Она, по всей вероятности, не оставила Париж - они все помешались на Париже - и скрылась у какой-нибудь искренней приятельницы, а завтра поутру - смотришь - к тебе придет записочка в этом роде:
Si Mars veut revoir Cytheree,
Qu il emprunte a la Nuit son echarpe azuree.
И пусть означенный Марс явится к превратнику… в такую-то улицу, такой-то номер… и спросит мадам. Ясно?
Морис пожал плечами; он очень хорошо знал, что Женевьеве не у кого скрыться.
- Нет, нам не найти ее, - проговорил он.
- Позволь заметить тебе одну вещицу, Морис, - сказал Лорен.
- Что именно?
- А то, что, может быть, не велика беда, если ты и не найдешь ее.
- Не найду, Лорен? - сказал Морис. - Да это убьет меня!
- Так, значит, от этой-то любви ты чуть не умер?
- Да, - отвечал Морис.
Лорен призадумался на минуту и потом сказал:
- Морис, теперь около одиннадцати часов: улицы пусты… Вот каменная скамейка, как будто нарочно поставленная для двоих друзей. Позволь поговорить с тобой наедине. Даю слово, что я буду говорить чистейшей прозой.
Морис посмотрел вокруг себя и сел на скамейку. Лорен тоже осмотрелся и сел возле своего друга.
- Говори, - сказал Морис, опуская отяжелевшую голову на ладонь.
- Послушай, друг мой: без всяких предисловий, перифраз и комментариев скажу тебе одно: мы гибнем, или, вернее, ты нас губишь.
- Каким образом?
- Есть, мой нежный друг, некая статья Комитета общественной безопасности, объявляющая изменником отечества каждого, кто находится в сношениях с врагами вышеозначенного отечества. Гм!.. Знакома тебе эта статейка?
- Без сомнения.
- Знаешь ее?
- Да.
- Мне кажется, ты порядочно-таки изменил отечеству. Что скажешь на это? - спрашиваю словами Манля.
- Лорен!
- Да… если только ты не считаешь величайшими патриотами тех, кто дает жилье, стол и постель кавалеру Мезон Ружу, каковой, выражаюсь деловым слогом, вовсе не исступленный республиканец, по крайней мере на мой взгляд, и едва ли не принимал участие в сентябрьских событиях.
- Ах, Лорен! - вздохнув, произнес Морис.
- Вследствие всего этого, - продолжал моралист, - кажется мне, что ты немножно слишком дружен с врагами отечества… Пожалуйста, не горячись, любезный друг, и признайся лучше, что ты не из числа ревностных.
Лорен произнес эти слова так нежно, как только позволяла его натура, и проскользнул под своим замечанием с ловкостью, чисто цицероновскою.
Морис возразил ему только жестом.
Но жест этот был признан недостаточным, и Лорен продолжал:
- О, если б мы жили в оранжерейной температуре благородства, которая неизменно стоит на шестнадцати градусах, я сказал бы тебе: "Любезный Морис, это прекрасно, деликатно, так и приличествует порядочному человеку; будем немножко аристократами: это хорошо и отзывается приятным букетом" - но… мы жаримся теперь в температуре тридцати пяти или сорока градусов! В этой жаре поневоле кажешься льдиной; если же ты холоден - тебя подозревают: сам это знаешь, Морис, а если уж сделался подозрительным… тебе должно хватить мудрости, Морис, чтобы понять, чем ты вскоре будешь или, вернее, что вскоре будешь ничем…
- Ну, хорошо! Пускай убьют меня - и концы в воду! - вскричал Морис. - Ты знаешь, что мне надоела жизнь.
- Четверть часа назад, - перебил Лорен. - Значит, еще не слишком давно, чтобы я позволил тебе исполнить свою затею. Притом, если уж умирать в наше время, то надо умирать республиканцем; а ты умрешь аристократом.
- О-го-го! - вскричал Морис, у которого кровь начала кипеть от боли, происходящей от сознания своей вины. - О, да ты зашел, мой друг, слишком далеко!
- И пойду дальше; потому, что, предупреждаю тебя, если ты сделаешься аристократом…
- Ты донесешь?..
- Фи!.. Нет, я запру тебя в погреб и пошлю искать тебя с барабанным боем, как потерянную редкость, а потом объявлю, что аристократы, зная, что ты говорил им, скрутили тебя, измучили, чуть не уморили голодом; так что, когда отыщут тебя, как судью Эли де Бомона, мосье Латюда и других, рыночные торговки и тряпичники квартала Виктуар публично увенчают тебя цветами.
- Лорен, я чувствую, что ты прав, но я увлекся и скольжу по скату. Неужели ты негодуешь на меня за то, что меня увлекает слепая судьба!
- Не негодую, а просто хочу поссориться с тобой. Вспомни ежедневные сцены между Орестом и Пиладом, торжественно доказывающие, что дружба - чистейший парадокс, потому что эти образцовые друзья ругались с утра до вечера.
- Оставь меня, Лорен, сделаешь гораздо лучше.
- Никогда!
- В таком случае предоставь мне любить, быть безумцем сколько мне угодно, пожалуй, даже сделаться преступником, потому что я не ручаюсь за себя и в состоянии убить ее, когда опять увижу…
- Или упасть к ее ногам, - перебил Лорен. - Ах, Морис, Морис! Влюбиться в аристократку… Вот уж этого я никогда бы не подумал!
- Довольно, Лорен, умоляю тебя!
- Морис, я вылечу тебя, или черт меня побери! Не хочу, чтобы ты выиграл в лотерею гильотину, как выражаются наши лавочники… Берегись, Морис! Не выводи меня из терпения, не сделай из меня кровопийцу! Я чувствую непреодолимое желание поджечь остров Сен-Луи… Скорее факел, головешку!
Морис невольно улыбнулся.
- Кажется, мы условились говорить в прозе, - сказал он.
- Сам виноват, зачем своей глупостью доводишь меня до крайности, - сказал Лорен. - Послушай, Морис: будем пьяницами, будем делать предложения в собрании, изучать политическую экономию, но, умоляю Юпитером, любить только независимость.
- Или Разум.
- Ах, да; Богиня Разума кланяется тебе и находит, что ты очаровательный смертный.
- И ты не ревнуешь?
- Морис, чтобы спасти друга, я способен на самопожертвование.
- Спасибо, мой бедный Лорен, и я умею ценить твою преданность. Но лучшее средство утешить меня - дать мне насытиться моей горестью. Прощай, Лорен, сходи к Артемизе.
- А ты куда?
- Домой.
И Морис сделал несколько шагов к мосту.
- Так ты живешь нынче на улице Сен-Жак?
- Нет, но мне хочется пройти по ней.
- Чтобы еще раз взглянуть на место, где жила твоя жестокосердная?