- Приговорена к смерти! - вскричала мать. - Моя дочь осуждена!.. Элоиза моя погибла!.. Значит, он не спас ее! Значит, не мог спасти!.. Значит, поздно!.. А, а!
- Бедняжка, верьте, что мне вас искренне жаль, - сказала королева.
- Тебе, - закричала Тизон, и глаза у нее налились кровью. - Тебе!.. Ты жалеешь меня! Никогда! Никогда!
- Вы ошибаетесь; я жалею вас от всего сердца… Но дайте мне пройти.
- Пропустить тебя!.. - И Тизон залилась смехом. - Нет, нет! Я позволяла тебе бежать, потому что он обещал спасти мою дочь, если я попрошу у тебя прощения и дам тебе бежать; но теперь моя дочь осуждена, моя дочь умрет - и ты не убежишь!..
- Господа, помогите! - закричала королева. - Боже мой! Боже мой! Вы видите, что эта женщина сумасшедшая.
- Нет, я не сумасшедшая; знаю, что говорю!.. - кричала Тизон. - Тут действительно был заговор… Симон открыл его… Моя дочь, моя бедная дочь продала букет… Она призналась перед судом… Букет гвоздики… в нем были бумажки…
- Милая, бога ради… - проговорила королева.
На улице снова послышался крик:
"Суд и решение над Элоизой Тизон, приговоренной к смерти за заговор!"
- Слышишь? - простонала безумная, около которой сгруппировалась национальная стража: - Слышишь? Приговорена к смерти! Это ты, ты убиваешь мою дочь, слышишь ли! Ты, австрийское племя!
- Господа, бога ради, если вы не хотите избавить меня от этой безумной, - сказала королева, - то, по крайней мере, позвольте мне возвратиться наверх… Я не могу сносить упреков этой женщины; как бы ни были они несправедливы - от них разрывается мое сердце.
И королева отвернулась, рыдая.
- Да, да, плачь, притворщица! - кричала помешанная. - Дорого стоит ей твой букет… И то сказала: она должна была ожидать этого… так умирают все, кто только служил тебе. Ты приносишь несчастье, австрийское отродье; убили твоих друзей, твоего мужа, твоих защитников, наконец, убивают мою дочь!.. Когда же ты расплатишься, чтобы никто не погибал за тебя?..
И несчастная горланила, сопровождая свои слова угрожающими жестами.
Королева закрыла лицо руками.
- Несчастная, - проговорила принцесса Елизавета, - ты забыла, что говоришь королеве.
- Королеве!.. Она!.. Королева? - повторила Тизон, в которой бешенство возрастало с каждой минутой. - Если она королева, то пускай запретит палачам убивать мою дочь!.. Пускай велит помиловать мою бедную Элоизу!.. Короли милуют!.. Полно! Возврати мне дочь, и я буду признавать тебя за королеву… А до тех пор ты женщина… и женщина, которая вносит в дом несчастье!
- О, пощадите, пощадите! - вскричала Мария-Антуанетта. - Вы видите мое горе, видите мои слезы!
И Мария-Антуанетта пыталась прорваться мимо, чтобы не видеть как ужасно беснуется Тизон.
- Нет, не уйдешь! - горланила старуха. - Не убежишь, мадам Вето!.. Все знаю, человек в плаще все рассказал мне!.. Ты хочешь соединиться с пруссаками… Но не убежишь, - продолжала Тизон, ухватив королеву за платье. - Не позволю бежать! Стой, мадам Вето! Граждане, сюда!.. Морис!
И помешанная, с растрепанными седыми волосами, багровым лицом и налившимися кровью глазами, упала навзничь, разорвав в клочки платье, за которое ухватилась.
Королева, перепуганная, но по крайней мере избавленная от безумной, хотела было бежать в сад, как вдруг ужасный крик, смешанный с лаем и сопровождаемый странным шумом, вывел из оцепенения национальную стражу, которая окружала Марию-Антуанетту, привлеченная описанной сценой.
- К оружию! Измена! - кричал человек, которого королева по голосу приняла за сапожника Симона.
Возле этого человека, охранявшего с саблей в руке дверь харчевни, неистово лаял Блек.
- Сюда! Весь караул! - кричал Симон. - Нам изменили… Верните мадам Вето!
Прибежал офицер. Симон поговорил с ним, сверкая глазами, и указал на харчевню. Офицер закричал: "Караул!"
- Блек! Блек! - крикнула королева, сделав шаг вперед.
Но собака не отвечала и продолжала лаять во все горло.
Национальная стража сбежалась с оружием и бросилась к харчевне, а муниципалы схватили королеву, ее сестру и дочь и втолкнули в дверь, которая тотчас захлопнулась за ними.
- Готовь ружья! - закричали муниципалы караульным.
И раздался стук заряжаемых ружей.
- Там, там… под люком! - кричал Симон. - Я видел, как шевелился люк… Я уверен!.. Собака не участвовала в заговоре и лаяла на заговорщиков… Они, верно, в погребе! Слышите, все еще лает!..
Действительно, Блек, воодушевленный криком Симона, залаял пуще прежнего.
Офицер схватил кольцо люка. Два здоровых гренадера, видя, что он не в силах его приподнять, начали помогать ему, но безуспешно.
- Дело ясное, снизу держат, - сказал Симон. - Пали, друзья мои! Прямо в люк, так и стреляй сквозь доску!
- Эй, вы! - кричала Плюмо. - Перебьете бутылки.
- Пали! Пали! - повторял Симон.
- Замолчи, горлан! - сказал офицер. - Принеси топор, будем ломать доски. Взвод, готовься! И как откроем люк, стрелять туда.
Стук доски и сотрясение показали национальной страже, что внизу пока произошло движение. Вскоре из-под земли послышался шум, как будто задвигают железную решетку.
- Смелей, - сказал офицер прибежавшим саперам.
Топором разрубили доски; двадцать ружейных дул опустились к отверстию, которое расширялось с каждой секундой.
Но в отверстии не видно было ни души.
Офицер зажег факел и бросил в погреб; погреб был пустой.
Приподняли люк, и на этот раз он уступил без всякого сопротивления.
- За мной! - крикнул офицер, кинувшись по ступеням.
- Вперед! - кричала национальная стража, бросившись вслед за офицером.
- А, вот как, почтеннейшая Плюмо? Ты отдала свой подвал аристократам? - сказал Симон. - Ну, ладно!..
Проломили стену. На влажной земле были следы, и по направлению к улице Кордери показался проход фута в три шириной и около шести в вышину, похожий на колено траншеи.
Офицер влез в это отверстие, решив преследовать противников хоть в недра земли. Но едва сделал три-четыре шага, как был остановлен железной решеткой.
- Стой! - сказал он тем, которые толкали его сзади. - Дальше нельзя - загорожено наглухо!..
- Что там, посмотрим! - сказали муниципалы, которые уже успели запереть узницу и прибежали разнюхать новости.
- Что? Да тут целый заговор! - отвечал офицер, выползая из подземного хода. - Аристократы хотели похитить королеву во время прогулки, и, вероятно, у нее был с ними сговор.
- Черт побери! - вскричал муниципал. - Бежать сейчас же за гражданином Сантером и предупредить Коммуну.
- Солдаты, - сказал офицер, - оставайтесь в этом погребе и стреляйте во всякого, кто сунет сюда нос.
И, отдав этот приказ, офицер вышел наверх, чтобы составить рапорт.
- Ага! - кричал Симон, потирая руки. - Ага! Пускай теперь называют меня сумасшедшим! Пускай попробуют!.. Блек, Блек! О, да ты настоящий патриот… Блек спас республику… Поди сюда, Блек, поди ко мне!..
И мерзавец, приласкав бедную собаку, дал ей такого пинка ногой, что животное отлетело на двадцать шагов.
- О, как я люблю тебя, Блек! - сказал он. - По твоей милости отрубят голову твоей хозяйке. Подойди сюда, Блек, подойди!
Но на этот раз Блек завизжал и бросился к тюрьме.
XXVII. Франт
Прошло часа два после того, как совершились описанные нами события.
Лорен прохаживался в комнате Мориса, а тем временем Сцевола чистил в прихожей сапоги своего господина; но для удобства разговора дверь оставалась растворенной, и Лорен, шагая взад и вперед, останавливался перед ней и обращался с вопросами к слуге.
- И ты говоришь, Сцевола, что господин твой уехал сегодня утром?
- Ну, да, утром!..
- А когда он обычно уезжает?
- Минут десять раньше, минут десять позже, как случится.
- А ты не видал его с тех пор?
- Нет, гражданин.
Лорен молча раза три или четыре прошелся по комнате и опять остановился.
- А как ушел он, с саблей?
- Разумеется, он всегда ходит на службу с саблей.
- А уверен ты, что он ушел на службу?
- По крайней мере, так он сказал.
- В таком случае я пойду к нему, - сказал Лорен. - Если мы разминемся, скажи, что я был и вернусь.
- Постойте, - сказал Сцевола.
- Что такое?
- Я слышу его шаги на лестнице.
- Право?
- Будьте уверены.
И почти в то же мгновение дверь отворилась и вошел Морис.
Лорен быстро взглянул на него и, видя, что в нем нет ничего необыкновенного, сказал:
- Наконец-то!.. Я жду тебя битых два часа.
- Тем лучше, - с улыбкой отвечал Морис, - ты успел за это время наделать двустиший или четверостиший.
- Ах, любезный Морис, - произнес импровизатор, - я перестал сочинять.
- Двустишья и четверостишья?
- Да.
- Ого! Значит, скоро конец света?
- Морис, друг мой, я скучаю…
- Ты скучаешь?
- Я несчастен.
- Ты несчастен?
- Что делать! Упреки совести.
- Упреки совести?
- Да, да, - сказал Лорен. - Или ты, или она - середины не было. Ты или она… Ты знаешь, я не колебался. Но видишь ли, Артемиза в отчаянии: это была ее подруга.
- Бедная девушка!
- И так как Артемиза дала мне ее адрес…
- Гораздо лучше бы ты сделал, если б дал всему идти своим чередом.
- И значит, вместо нее теперь ты был бы приговорен к смерти? Умное рассуждение! А еще я приходил к тебе советоваться.
- Все равно говори, в чем дело?