- Да, если быть более точным - сюда, в Черногору. - И старик, словно что-то вспомнив, заговорил о другом: - Так вот, архиереи русийского Синода и обвиняли митрополита Петра в том, что он то чудодейственное Евангелие продал купцу из Боки Которской. А если вырученные деньги пошли на еду голодным детям?!. Что может быть важнее здоровья души христианской?! Митрополит же не продал свою веру или слово Божье...
- Ну да... - поддержал его Заяц и неожиданно переспросил: - И все же он продал то Евангелие?
- А кто ж его сейчас знает… - через настороженную паузу пожал плечами старший Янкович и подытожил: - Не понимаю я суеты вокруг той книги. Евангелие и Евангелие. Вон их теперь сколько современной печатью размножено! И все они одинаковую силу имеют, ведь через одного Христа даны.
- Да, - опять согласился Заяц и, напряженно шевельнув головой, спросил: - А почему именно евангелиста Иоанна выбрали своим патроном афонские книжники?
- Потому что на него, - старший Янкович словно ждал этого вопроса, и лицо его радостно изменилось, - на него первого, хоть и был неграмотным, снизошел дар духа Святого: Иоанн провозгласил то, чему другие три евангелиста вначале не научили. Он говорил об утелесновении Слова: "И Слово стало плотью".
- А почему Иоанна называют любимым учеником Иисуса? - расспрашивал дальше Заяц.
Старший Янкович улыбнулся:
- Чудны деяния твои, Господи... Только не обижайтесь, пожалуйста... Я и представить не мог, что советский профессор, коммунист, проявит столь глубокий интерес к "опиуму народа", как называл религию Маркс. У Господа, дорогой друг, все чада паствы Его - любимые. Среди них - и святой евангелист Иоанн. Он, если хотите знать, родственник Христу... Его племянник. Да! Иосиф имел от первой жены семеро детей: четырех мальчиков и трех девочек: Марфу, Эсфирь и Саломею. Саломея родила Иоанна. А затем Иосиф помолвился с Марией, от которой с Божьей тайной и родился Христос. Ко всему, святой Иоанн, о котором вы спросили, упоминается во всех Евангелиях как один из самых приближенных к Господу апостолов. На тайной вечере он первым, прислонившись к груди Христа, спросил: "Господи, кто выдаст тебя?" А затем, после распятия Иисуса, он был выслан царем Трояном за провозглашение слова Господнего на остров Патмос, где и продиктовал святое Евангелие...
- Ну вот... - перед ними появилась чернявая хозяйка, а с ней - пахнувшее тимьяном, лавром, бибером и всевозможными восточными пряностями жаркое. - Ой, забыла... - Красавица метнулась и выставила на стол литровую бутыль коньяка местной марки "Рубин" с изображением на розово-фиолетовой этикетке едва ли не древней литовской "Погони" - всадника-витязя на коне перед развалинами будто бы Новогрудского замка, только в руке всадника вместо меча - наполненный бокал, чаша по-сербски.
- Прошу в честь нашего гостя испиты здравицу! - улыбнувшись жене, предложил младший Янкович.
- Простите, это много... - попробовал отказаться Заяц и отставить наполненную чашу, на что услышал от хозяйки озорное:
- Ну что вы, после этого даже за руль садиться можно!..
- Да-да! - поддержал старший Янкович. - Садиться можно, только… не ехать. Это я как водитель с большим стажем - и дорожным, и коньячным - свидетельствую.
Выпили, вкусно закусили.
- Да-да… - старший Янкович опять стал серьезным. - Вы не обижайтесь, профессор, если что-либо из моих рассказов не по душе пришлось.
- Нет, почему же…
- Разное, сами знаете, и сейчас, и раньше совершалось… - И через напряженную паузу: - Я вам на прощание одну притчу хочу напомнить - о большом столе, составленном из маленьких. Участники застолья через несколько стопок перестали слышать, а потом - и слушать своего тамаду. Так вот, у каждого стола должен быть свой тамада-правитель. Чего, по-видимому, дождутся и наша, и ваша страны… - Янкович остро-внимательно взглянул на гостя и снова поднял чашу: - Хочу предложить тост-здравицу в честь новых "водителей" наших земель, которых будут слышать!..
II.
1493-1547.
С падением Константинополя словно земля перевернулась под ногами афонских монахов. Они неутомимо молили Господа вразумить их и ниспослать святые знаки. Но… то ли не замечали, то ли знаков тех не было.
И монахи - кто не связал свою судьбу с иоаннитами - подавались в скиты. Афонские монастыри почти пустовали. Болела от этого у Максима Грека душа, и он благодарил Бога, что мог отдавать свои силы на распространение Его слова. Монах за несколько лет работы в Киевской лавре переписал семь книг и многие помог перевести. Он уже привык к своему новому месту, сжился с ним, как некогда - с Падуей и Флоренцией, где учился, и только в мягких снах, забываясь над книжными строками и страницами, изредка возвращался на родину - вот как в этом, с сочной травой, солнечным виноградником за спиной, дорогой... длинной дорогой... выбежавшей из воды в лес... старый кудесный лес с большими незнакомыми деревьями... белыми, холодными... и дорога белая, даже глаза заболели...
- Евлогите! - неожиданно послышалось за спиной, и он очнулся.
Еще неосознанно - между видением и явью - вскочил над залитым воском столиком, перекрестился и ответил:
- О Кириос... Господь благословит...
И смутился, увидев перед собой брата-иоаннита, земляка по Афону, своего тезку - Максима Спартанца, в черном хитоне, с наброшенной на плечи овечьей шкурой.
- Вот я и отыскал тебя. Собирайся...
Инок, который привел гостя в келью, поклонился и вышел.
А они долго не могли наговориться. Услышанное никак не успокаивало книжника Максима - мир и действительно переворачивался: в Риме господствует немецкая армия, Священная Империя спорит с Францией за светскую власть... И осколки династии Палеологов, после того как Венецианский сенат напомнил московскому властелину о его правах на наследство византийского титула, решили идти на восток. Между тем князь московский Иван ІІІ якобы принял императорского посла и условился на союз с Максимилианом против ислама, но развязал войну с ляшскими христианами. А теперь готовится к женитьбе на племяннице Константина Зое Палеолог и согласен принять герб Византийской империи - двуглавого орла. И вот он, брат Максим, явился сюда в сопровождении брата базилевса Фомы Палеолога и будущей императрицы Зои, а в посажном обозе - с полсотни древних манускриптов…
- А еще московиты желают умножения церковных книг византийской традиции, посему - собирайся и ты, брат Максим, в новое путешествие. Вот тебе и письмо от нашего наместника о том... - закончил гость.
Вот тебе и дорога... Белая, глаза колет. Снегу насыпало столько, что, казалось, он не растает и за всю весну. А еще - мороз и ветер, от которых не спасали овечьи шкуры и сбитые на санях шалаши-балаголы. Когда лошади выбивались из сил, обоз останавливался в более-менее тихом месте. Сани расставляли кругом, в центре раскладывали костер, грели в котле что-то поесть, затем, когда были не в степи, притягивали несколько сухостоин, обычно елей, и поджигали. Радовались теплу вместе с людьми и кони, сладко ржали, словно встревая в монотонные разговоры монахов.
- Так скоро ль она, та Московия? И правда ли, что тамошний базилевс, князь по-ихнему, не дождался патриаршей буллы и приказал называть себя императором, царем? - спрашивал, энергично потирая ладони, Максим Спартанец. - Не было ли то заявлением на византийское наследство?
- Увидим, - спокойно вздохнул Максим Грек и спрятал в накладной карман четки - келейные, не на сто "зерен", напоминаний о молитве Иисусовой, а на тысячу. Куколь монах опустил на спину и пригладил свои непокорно-курчавые, с русым оттенком, волосы. - В Киеве от монашества я много чего слышал. Он, московский князь Иван, присвоил себе титул властителя всей Руси, этим самым заявив свое право на Киев и Полоцк. Неизвестно, что будет со свободными городами Псковом и Новгородом. Но человеку - человечье, а Богу - Богово. - Монах поднял свою продолговатую голову, открыв острый кадык, и наблюдал, как от костра отрываются и кружат в поднебесье розовые бабочки-искры.
- Эх, раньше мы и не слыхали о той Московии, а теперь вот приходится снега к ней тереть, - вздохнул, ковыряясь палкой в углях, молодой и крепкий прислужник Зои Палеолог Силуан, сын константинопольского литейщика. И без того громадный, в шкурах он выглядел великаном. Только мелкий, чуть вздернутый нос свидетельствовал о его хорошем и мягком характере. Снова вздохнув, Силуан неожиданно вспомнил: - Я, когда в кузнице отцу помогал, в самый солнцепек, мечтал, бывало, чтобы во льду полежать, а тут вот...
- Краток век человеческий, как и всякого государства, помимо Небесного, - не отрывая глаз от огня, заговорил Максим Грек. Горячие языки пламени отображались в его васильковых зрачках и, казалось, вот-вот готовы были расплавить их. - Я прочитал несколько летописей и хроник о той стороне. Разных. Москва рождалась как колония, основанная русами в чужой финской земле. Еще два-три столетия тому Московия полыхала в войнах между потомками Владимира Мономаха. Юрий Долгорукий возглавил армию-колонию и подался на северный восток искать новые земли. Шел той же дорогой, по которой и мы: через леса, между долинами Днепра и Волги. Подчинял себе другие племена. И соорудил походный лагерь переселенцев, который и стал Москвой... Затем, словно Божье наказание за пролитую кровь - долгое нашествие Орды…
...Догорел костер. Яркие угли насыпали в котлы и глубокие железные мисы: еще с час-два будут греть в дороге. Впрягли коней - и санный караван снова двинулся заснеженной поймой реки.