- Не наш ли беглый дьякон-печатник Иоанн Батуре страницы эти тиснуть пособляет? - царь нахмурил лоб и осмотрел присутствующих бояр.
- Сказывают, что так и есть... А еще он литвинам придумал новые пушки-мортиры. Многоствольные, что под Полоцком били!.. Надо было самого добить, собаку! - в разные голоса прозвучал ответ.
В конце августа 1579 года Полоцк перестал быть московским. Войско Батуры заняло Сокол и ближайшие к нему крепости, князь Константин Острожский дошел с верными ему полками по Северской земле к Стародубу, оршанский староста Кмита своевал Смоленщину, а Иван с непослушным бедным войском, лишенным в опальные годы талантливых воевод, не имел сил на сопротивление.
Царь сбежал. Сначала в Новгород, затем в Псков. И послал литовскому канцлеру Воловичу и воеводе Радзивиллу письма о том, что отказался от защиты Полоцка, дабы не лить попусту братскую кровь. "Верую, что в свой черед и вы сделаете все, дабы на наших христианских землях восстановился мир", - мягко намекал Иван. И лютел до эпилептического припадка, прослышав, что за взятие Полоцка римский папа выслал Батуре освещенные на Рождественской мессе меч и копье, и тот безродный король снова сел на коня и выступил на Великие Луки.
Иван вынужден был послать Батуре в Вильно мирную эпистолу, в которой назвал короля братом. За мир предлагалась вся Ливония; если необходимо, Иван соглашался даже отказаться от своего титула, поскольку, как завершалось письмо, он - государь не со вчерашнего дня, а Богом помазанный царь - выше державы.
Но Батура рассчитал Иваново ехидство - и затребовал от Московии вместе с Ливонией Новгород со Псковом и Смоленском. И, получив ответ с оскорблениями, направился в Полоцк - готовить новую кампанию. А чтобы не проиграть войны словесной, королевская канцелярия подготовила Ивану ответ на сорока печатных страницах, ставший известным во многих европейских дворах. "Напоминаем тебе, кто повсюду хвалится своим Божьим избранием и родством с римскими императорами, что мать твоя была дочерью простого литовского предателя, а предки твои слизывали молоко с хвостов татарских кобыл. Кровь же свою ты навечно испакостил в поганых оргиях... И кура спасает цыплят своих, а ты, орел двуглавый, боязливо прячешься!"
А что ему, загнанному в ловушку между западом и югом, было делать - с пустой казной да без единого союзника? Отправил все полки на защиту Пскова, а сам с несколькими сотнями верных опричников спрятался в пьянках и загулах. И вымаливал хоть временного перемирия. И скрежетал зубами, когда витебский воевода захватил его крепости под Смоленском и Луками - и приказывал лучше отдать всю область, а не противиться врагу.
И всеми своими жилами и венами чувствовал он, что нет человеку на земле худшей кары, как пережить взлет свой поднебесный, изведав крах сотворенного! Сосед-король, о существовании которого он, царь и властелин большого земного пространства, еще несколько лет назад и не догадывался, способен отобрать у него не только добытое, но и затеянное - Батура жаждет доказать, что путь из Константинополя в Москву шел через Киев и Полоцк, что третьим Римом, как и новым Константинополем, является его, а не Московское государство!
Ивана добивали снаружи и изнутри, и страшные предчувствия уже не покидали царскую голову. Он разослал по всем монастырям грамоты с просьбой молиться за свои грехи - и сам возжелал монашеского пострига.
Царь искривился и стал меньше ростом. Некогда широкая грудь его ссохлась и выявляла тяжелое дыхание мученика. Нос изогнулся и заострился, глаза втянулись под потемневшие скулы. Он уже не брил голову, и на уши опадали тонкие седовато-рыжие пряди, сливаясь со скомканной бородой. Тело его распухло и покрылось незаживающими язвами. Ноги не держали, и царя вынуждены были носить.
Подобная слабость случалась еще несколько лет тому, но лекарь Бомелий снимал ее какой-то белой золой. Теперь же он сам - зола, поскольку был обвинен в крамольных связях с Батурой и сожжен. Новые же врачи ничем помочь не могли. Да и не доверял им царь, ел и пил только с рук нового выдвиженца Бельского, проверенного опричниной. Этот курчавый и не по времени растолстевший боярин с нервной краснотой на щеках и пухло-влажными губами в последние месяцы был с царем неотлучно...
Перед сном Иван восхотел посетить сокровищницу. Он долго рассматривал ценные камни и подарки, рассказывал, кто и когда их подарил или прислал.
- Этот алмаз - самый большой в мире. Он укрощает гнев и помогает человеку совладать с собой. Но я не дотрагивался до него... Теперь только... - Царь покрутил камень перед огнем светильни и положил назад в шкатулку. - А вот этот скипетр из слонового бивня, называемый "Единорог", отжалел мне некогда император Максимилиан. Послы говорили, что он лечит от тяжелых болезней, даже мор отгоняет.
- Так, может, государь прикажет его в опочивальню перенести? - предложил Бельский, и в его выпученных, как у рака, глазах блеснула надежда.
- Поздно... - царь облизнул губы и тяжело вздохнул. - Призывают отцы к себе. Да и Отец небесный вопросы готовит... Помнишь? - он поднял длинную голову и прошептал: - "Разошлось тогда известие меж братьями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему: "Не умрет", а только: "Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того?"... Многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг". - Вдруг царь встрепенулся, насторожился и, срывая до хрипоты голос, закричал: - Где книга?! Где книга?! По которой я перед Макарием читал, которая в Адашеву смуту у меня под головой лежала!..
Бельский недоуменно моргал красными глазищами, а царь аж задыхался:
- Где, спрашиваю, книга?.. Евангелие от Иоанна... рукописное... из Византии мне привезенное... где?!.
Ему сделалось дурно, лихорадочно задрожали руки и голова, в глазах потемнело.
- Худо мне... Худо... Несите отсель... В другой раз досмотрим...
Назавтра, 18 марта 1584 года, царю стало лучше. Вся дворня, архивники и писчий приказ испуганно искали византийский манускрипт, а Иван первый раз за неделю поел и велел нагреть баню. Позвал сына Федора - и долго поучал, как подобает управлять державой и народом: с благодетелью, любовью и добротой, избегать войны с христианами, уменьшать налоги-тягло, освобождать из тюрем пленников и узников. Больной на голову Федор внимательно слушал и, удовлетворенно покачиваясь, улыбался.
После бани царь возлег около невысокого шахматного столика и начал расставлять фигуры: короля, королевну, пешки. Ослабевшая рука подняла коня - и сделалась неподвижной.
"И вот конь синий, и на нем всадник, имя которому смерть", - то ли прошептал, то ли подумал Иван, провалившись в черный квадрат шахматной доски...
8.
- Не знаю, как и сказать... - по закрытой линии звучал напряженно-испуганный голос главы Службы госбезопасности Бадакина. - Заяц... захватил поезд в метро. Состав почти под вашей администрацией, а у него - бомба...
- Витя, ты что - укололся?! - президент удивленно провел пальцем по губам.
- Никакое не укололся! Что делать-то?!
Раньше подобным тоном говорить с хозяином председатель госбезопасности даже и в мыслях не осмеливался, и это - как нашатырь - отрезвило Мороза.
- Так он же ноги лечил... И как тогда захватил поезд?.. Зачем?! - во рту стало сухо и горько.
- Захватил, говорю же. Он не один. По электронке письмо пришло... И в диспетчерскую по рации сообщили. У Зайца бомба в кейсе! Проверили - не блефует. У него на хате нашли все причиндалы! Тротил, все такое... И несколько "эргэдэшек"... Мои пробили по номерам - начинка из Горно-Косовской автономии. Вероятно, помощники у него оттуда же...
- А чего он хочет? - Мороз переставал понимать действительность.
- С вами поговорить... Обменяю всех заложников, трындит, на президента.
- Он что, белены объелся?!
- Да кто б его знал…
Растянулась длинно-тревожная пауза.
- Свяжите меня с ним, - наконец очнулся президент, переждал горькие протяжные гудки в трубке и услышал Зайца:
- Слушаю.
- Николай Семенович, здрасьте! Это, я понимаю, шутка? - он даже через силу попробовал улыбнуться.
- А... Иван... Здоров будь, - тихо прошептала трубка. - Знаешь, я сожалею, что не научил тебя когда-то, что жизнь - не шутка. Она - вещь серьезная. Ну и рад я, конечно, что с тобой поговорить могу. Великим ты стал, занятым... Что тебе со мной время-то терять... Дороговато, правда, за такую связь платить - все запасы отдал, квартиру и дом над рекой заложил, чтобы бомбочку прикупить...
- И…
- До этого "и" были у нас с тобой, Ваня, еще и "а", и "бэ", и "вэ"… Помнишь, как я рассказывал о тезке твоем - царе Иване Грозном, о Евангелии от Иоанна и царстве слова?
- Ну… - заморгал президент. - Как там?.. Вначале было слово… Так?
- Нет! Не так. Не было слово, а - есть. Вначале было, есть и будет слово! И будет - даже когда и нас позабудут. Вот чего ты так и не понял…
Мороз недовольно чмокнул и скривился:
- Ну и чего ты хочешь?