Pахе. Ти - наше солнце, ти - наш любовь, ти - наше… сукр… сукр… Teufel!.. наше сокровищнице. Ти вистроил весь наш репертуар. Ти - душа дела. Теперь припоминай себе немножко, пожалуйста, was fur eine морда ти показал мне всякий раз, когда я давал тебе другая примадонна, а не Елена Сергеевна?
Берлога. Да, - если она на сцене понимает меня как никто? Если она своею холодною, умною, внимательною мыслью ловит налету каждую мою мысль, каждую мою интонацию, каждое намерение жеста и голоса? Елена Сергеевна, когда мы вместе на сцене, - мое второе "я". Мы с нею в дуэте, как парные лошади в дышле: на унос! Она меня дополняет и вдохновляет. Она досказывает недоговоренное мною, я - ею…
Pахе. So! Prachtvoll! Ausgezeichnet! И за всем тем ти делаешь мне свой каприз und eine schreckliche сцена, для чего она поет с тобою на опера Нордман!
Берлога. Согласись, Мориц, что это - в первый раз за двенадцать лет!
Pахе. Но не в последний, Андрей. О! Стоит только начать… Не в последний!
- Можно?
Мешканов постучал и приотворил дверь.
- Bitte, bitte… Ohne Komplimente!
Мешканов вошел.
- Да, знаем мы вас: ohne Komplimente… Войди без спроса в недобрый час, - так шугнете, хо-хо-хо-хо, - не знай, как и выскочить! Я к вам, достоуважаемый шеф и maestro, от друга нашего Александры Викентьевны Светлицкой с напоминанием, что вы имеете десять минут опоздания…
- Teufel!
Рахе спустил ноги с диванчика, положил сигару и, достав привычною рукою с полки клавираусцуг, принялся листать его, медленно следя нотные полосы сквозь золотое pince-nez.
- Что она репетирует, милейший Светлячок? - спросил, присаживаясь на подоконник, в табачном дыму, Берлога.
- Нет, это не она… - отозвался Рахе. - Она ученицу свою привела… Беседкина, Соседкина, Наседкина… eine unmögliche фамилия для сцена… Я делал ей одна проба с фортепиано, и мне казалось, что diese Наседкина имеет способность… Sehr grosse Stimme!.. Н-ню, я назначал ей две арии и один дуэт из "Мефисто" на сцене mit Orchester. Если сойдет хорошо, можно будет взять ее на вторые роли. Unsere Саня за нее очень хлопочет…
Берлога и Мешканов переглянулись с тою двусмысленною, нечистою улыбкою, которая у людей этой оперной труппы появлялась всегда, когда заходила речь об ученицах или учениках Светлицкой, пожилой певицы, известной по сплетням о разнообразии ее тайных пороков едва ли не больше, чем даже своим прелестным, мягким контральто.
- Эта госпожа Колпицына, - насмешливо сказал Берлога, - у нее как? Из платящих или из хорошеньких?
- Должно быть, из платящих, - загрохотал Мешканов, - потому что физиомордия не из значительных: так, всероссийская лупётка общеустановленного образца. Я, впрочем, ее все мельком видел, во мраке кулис или на сцене без рампы… Фигура, кажется, есть, и телеса в изобилии…
- Не для меня!
Берлога скорчил гримасу. Мешканов продолжал.
- И все конфузится и ахает… Говорит больше шепотом и, что ни скажет, потом ахнет: "Ах, что я? Ах как я? Ах какой вы? Ах, разве можно? Ах, я не так? Ах, я этак?.." Из купеческих дочерей; идет на сцену по случаю родительской несостоятельности. Образование получила в благородном пансионе с музыкою. Оттуда, надо полагать, и почерпнула эту свою столь великую невинность, что даже в собственный пол не верит…
Рахе, улыбаясь, обернулся к Берлоге от дверей, с клавираусцугом под мышкою:
- Ти, новатор, реформатор, искатель новых чудес! Не хочешь ли пойти со мною - послушай, посмотри, какие они бывают, эти приходящие к нам новенькие… Schreklich… Eine угнетенная невинность, и вульгарна, как горничная!
- Маша Юлович была когда-то и в самом деле горчичною!
- И какой школа! Oh, mein Gott, какой дурацкий школа! Этой Саня Светлицкой надо законом воспретить учить пению! Никакой понятия о классический метод.
Берлога рассмеялся.
- Мориц! Пощади: ты знаешь, что я сам учился петь что-то вроде трех месяцев с половиною, да и те считаю потерянными для карьеры.
- О, ти! ти!.. - даже как будто вспылил слегка Рахе. - Что ти всегда толкаешь мне в глаза со своим ти? Ти поступал очень скверно, не приобретя' классический метод, aber ein solcher, Берлога имеет свое извинение не знать классический метод… Aber - ein Берлога!.. А которая не есть Берлога, получает обязанность изучать классический метод. Без классический метод - keine Musik! Нуль! Мыльный пузырник! Артист не есть артист, и артистка не есть артистка!
Он торжественно поднял указательный палец.
- Елена Сергеевна имеет классический метод!
- Кто же в этом сомневается? - проворчал Берлога, сразу став не в духе, как человек, которого неловким напоминанием возвратили к неприятным мыслям.
Рахе, смотря на него остро и проницательно, кивнул головою и повторил:
- So! Она классический метод имеет!
* * *
Старая опытная театральная лисица, Мешканов сразу понял, что между столпами дирекции произошло объяснение не из веселых, догадался и о причинах, вызвавших объяснение. С дипломатически скромным лицом - "моя хата с краю, ничего не знаю" - открыл он бюро и уселся разбирать какие-то ведомости и записки.
- Репертуарчик изволили получить? - не глядя, спросил он Берлогу.
Тот продолжал громоздиться на подоконнике, как монумент, хмурый, мрачный и все более обставляясь недокуренными папиросами.
- Заняты на этой неделе три раза. Во вторник - "Борис Годунов", в четверг - "Вражья сила", а в воскресенье имеете изображать Демона Лермонтова, который был человек чувствительный, хо-хо-хо-хо!..
- И при этом каждый день репетиции оперы Нордмана?
- Tu l’as voulu, Georges Dandin!
- Недурно! Дирекции на меня жаловаться не приходится: даром хлеба не ем. Как у нас сборы?
- Битком. Если теперь еще будет иметь успех "Крестьянская война"…
- Конечно, будет! - почти вскрикнул Берлога и, швырнув папироску на пол, порывисто встал, руки в карманы. - Надо быть ослами, идиотами, чтобы не понять этой музыки. Нордман - гений, Мешканов!
- Да ведь что же-с - гений? - возразил режиссер, зарываясь в бумаги. - Что же-с гений? Гений в искусстве есть говядина без соуса… вещь прекраснейшая, но трудно приемлемая, а в большом количестве даже и нестерпимая-с. Зависит - как приготовить и подать… Очень может быть, что господин Нордман действительно гений: я, знаете, как раньше никогда не видал живого гения, то степеней сравнения не имею и судить не могу. Ну а все же я больше на вас уповаю, Андрей Викторович, на ваше участие… Поджио тоже с большою любовью работает… А при всем том, ежели чистую правду говорить… хо-хо-хо-хо!.. вы меня не предадите, милый человек?
- Валяйте, - отозвался, глядя на землю, угрюмый Берлога.
Мешканов подмигнул и жалобным, гнусливым голосом протянул:
- Примадонночку-то для Маргариты Трентской нам надо бы посильнее!
Берлога резко повернулся к нему спиною.
- А я что говорю?!
Мешканов тараторил:
- Не вытягивает наша Лелечка. Нет! Добросовестность образцовая, искусства, ума и старания много, но… Изабелла ослабела! Кишка тонка! Сразу слышно: хорошо поешь, барыня, но не за свое дело взялась… Помилуйте! Финал-то второго акта? А?
Берлогу даже передернуло.
- Э! Не раздражайте меня, Мешканов.