Но все четверо-двое молодых людей и две девушки - успели вскочить в распахнувшиеся двери вагона, которые захлопнулись перед самым носом рассерженной не на шутку дежурной.
А потом белокурая девушка и капитан Трофимов отправились в театр имени Ленинского Комсомола. Шел знаменитый в те времена "Тиль" с Караченцовым в главной роли.
А потом был зал Консерватории, где звучала Шестая симфония Бетховена. Белокурую девушку, так вовремя уронившую сумочку на рельсы, звали Леной.
А потом был Первый концерт для фортепьяно с оркестром. И Лена с Иваном, затаив дыхание, слушали Вана Клиберна.
Теплым летним вечером из Концертного зала расходилась публика.
- У меня никогда не было такой счастливой сессии, - сказала Лена Ивану, когда они вышли на площадь Маяковского. - И на экзаменах мне - тьфу-тьфу - везет, и… И вообще.
Она смущенно засмеялась и взяла Ивана под руку.
- У меня тоже, - сказал он. - Жаль, что дня на три-четыре нам придется расстаться.
- Ты уезжаешь к родным?
- Нет, в деревню. Ненадолго.
- Командировка? Или это секрет?
- Просто я получил письмо от бабушки. После долгой переписки с архивами ей все же удалось узнать, где погибла моя мама.
- Я понимаю, - она помолчала. - Но все же рискну показаться бестактной. Возьми меня с собой, Ваня. Пожалуйста. Может быть, тебе будет хоть чуточку легче.
- А как же очередной экзамен? - Иван остановился и взял ее за плечи.
- Я договорюсь. Ты как-то сказал, что ничего нет на свете важнее дружбы.
- Ленка! - он благодарно прижал ее к груди. - Завтра я беру три билета.
- Почему три?
- Потому что ничего нет на свете важнее дружбы…
Кто из них первым поцеловал другого, они так никогда и не смогли вспомнить…
Летний вечер. В сторону заходящего солнца шел пассажирский поезд.
Маленькая смоленская деревенька затерялась среди бедных полей и бесконечных березняков. Серые, кое-как отремонтированные, а то и вовсе заброшенные избы, среди которых новые постройки можно пересчитать по пальцам одной руки, потому что заросших пожарищ с остатками печей куда больше.
В деревенской избе сидели Иван, Лена, Алексей и сама хозяйка - весьма пожилая женщина, постаревшая не столько от прожитых лет, сколько от пережитых бед. Пили чай из самовара, а на столе, кроме скромного деревенского, красовалось и непривычное для этих мест московское угощение: печенье, конфеты, вафельный торт, что-то еще.
- Наша земля издавна на костях стоит, - говорила хозяйка. - Сынку моему Бог германскую землицу уготовил, а муж - здесь, в родной своей.
Она помолчала, и все молчали, понимая, что это как бы пролог к рассказу об общей беде.
- Много мы тут повидали, а девушку ту помню, - вздохнула хозяйка. - Конец марта был, поля протаивать начали, ручьи побежали, когда ее привезли. До того бои были, немцы Семин лес со всех сторон обложили, а в ту ночь стрельба закончилась. Тихо стало, и вышла я, помню…
Немцы сгоняли народ на площадь перед бывшим зданием колхозного правления. Больше всех усердствовал переводчик из русских.
Посреди площади уже стояла Маша. Почерневшая и измученная, босиком на талом снегу. А за редкой цепочкой окружавших ее немцев в темную единую массу сгрудились жители. Громко плакали дети и тихо, приглушенно - женщины.
Офицер о чем-то спросил Машу, но она медленно покачала головой, отказываясь отвечать.
И тогда ее повели по деревне, что-то громко кричал переводчик. Может быть, он кричал, что она радистка и диверсантка, может быть, просто партизанка. Следом гнали народ с плачущими детьми и судорожно рыдающими женщинами. Остановились за последним гумном. Дальше начинались поля.
И опять офицер что-то сказал Маше. И опять она отрицательно покачала головой.
Офицер пожал плечами и отошел. А переводчик развязал Маше руки и протянул лопату. Но Маша, словно не заметив ее, медленно пошла к бревенчатой стене.
Она шла по талому снегу, и следы ее маленьких босых ног тут же заполнялись водой. Подошла к гумну и стала у стены, повернувшись лицом к немцам. Коротко ударила автоматная очередь.
- Вот как маму вашу убили, детки. Я ивушку посадила там, чтоб могилка ее не затерялась.
Иван сидел, закрыв ладонью глаза. По лицу Лены текли слезы. Алексей встал, прошел к лавке у входа, где сложили они свои пожитки, достал бутылку водки. Молча налил в чайные стаканы.
Все встали.
- Есть такая профессия: защищать свою родину, - тихо сказал он.
- Вечная память им, - тихо всхлипнула хозяйка. - Лесу в России не хватит, чтоб каждому крест поставить.
Все молча, торжественно выпили и тихо поставили стаканы на стол.
За околицей под большой пышной ивой Иван и Лена старательно обкладывали дерном могильный холмик. Дерн подносили парнишки и девчата, а немногочисленные мужики резали его на самом зеленом и свежем месте луга.
Поодаль стоял председатель в темном костюме с орденами и медалями в обязательной шляпе на голове. Рядом с ним - баян и две балалайки - весь местный оркестр.
- Удастся ли Алексею? - тихо вздохнула Лена.
- Прошибет, - сквозь зубы процедил Иван без тени сомнения в способностях друга.
Холмик был уже обложен дерном, и теперь не только они двое, но и все девчата укладывали дерн вокруг могилы.
- Едут!.. - закричали издалека мальчишки.
Подъехал грузовик с пятью вооруженными карабинами солдатами под командованием лейтенанта, с какими-то торжественно и строго одетыми представителями райкома. Из кабины вылез Алексей, солдаты сгрузили выкрашенный белой эмалью обелиск со звездочкой и понесли к могиле.
Иван и Алексей установили обелиск на могиле, воткнув в землю четыре штыря.
На обелиске была надпись:
"МАША БЕЛКИНА. 1923-1943
ПАРТИЗАНСКАЯ РАДИСТКА".
И ниже: "СПАСИБО, МАМА".
Троекратно грохнул салют из карабинов.
Последняя квартира Трофимовых. И мебель в ней - уже без инвентарных номеров.
На звонок в прихожую спешит постаревшая Любовь Андреевна. Открыла дверь.
- Знакомься, ба, - сказал капитан Трофимов, пропуская в квартиру смущенную девушку. - Это - Лена. Моя жена. Пока будет жить с вами.
- Ванечка! - Любовь Андреевна бросилась к внуку, как-то не очень обратив внимание на юную жену. - А почему ты сказал - "пока"?
- Потому что я обрываюсь: самолет через час пятнадцать.
- Куда, Ванечка?
- Служба, бабуля, служба. Где деды?
- Служба, Ванечка, служба, - в тон ему ответила Любовь Андреевна.
- Ясно, - сказал внук. - Звонят?
- Регулярно: Алексей - по вторникам, Иван - по четвергам.
- Значит, мой день - среда, - Иван поцеловал бабку, потом жену. - Не горюйте, солдатки!
И вышел.
- Вот сумасшедший, - скорее с удовольствием, чем с осуждением произнесла Лена.
Это были ее первые слова, и Любовь Андреевна посмотрела на девушку с особым вниманием.
- Оставь вещи. Идем.
Они прошли в комнату. Любовь Андреевна сразу направилась к окну, выглянула.
- Мужу помаши, - не оглядываясь, сказала она.
Лена поспешно кинулась к окну. У такси стоял Иван и смотрел на окна. Увидев женщин, улыбнулся, помахал им и сел в машину.
А в комнате тихо плакала Любовь Андреевна.
- Зачем же вы плачете, Любовь Андреевна? - удивленно спросила Лена.
- Никакая я тебе не Андреевна. Я тебе бабка, поняла? А реву потому, что ты - дура, и мне тебя, дуру, жалко.
- Почему? - упавшим голосом спросила Лена.
- Потому что не знаешь ты их, Трофимовых этих, а я знаю. Нахлебаешься ты с ним горя, второй-то женой быть совсем невесело.
- Отчего же - второй?
- А оттого, что первая у них - армия. Чуть поманила - и упорхнул твой муженек неизвестно куда. А ты одна в подушку плакать будешь. Реветь и ждать - вот и вся радость.
- А я не боюсь ждать! - вдруг взорвалась Лена. - И не пугайте меня! А реветь все равно не буду!
- Так ведь уже ревешь.
- Это не считается. Это в последний раз.
И Лена замолчала, увидев, что Любовь Андреевна ласково улыбается ей.
На военном аэродроме в трюмы огромных транспортных самолетов вползают танки.
В самолеты садятся десантники в полной боевой выкладке. У трапа стоит в такой же выкладке капитан Трофимов и пропускает мимо себя своих солдат.
Вечерело. Любовь Андреевна и Лена пили в комнате чай.
- Когда-то нас, жен офицеров, называли боевыми подругами, - продолжала разговор Любовь Андреевна. - Мы умели перевязать раненого, расседлать коня, набить пулеметную ленту. Конечно, сейчас другие времена, но суть осталась прежней. Ты понимаешь меня, Леночка?
- Понимаю, бабушка.
- Нет, пока не понимаешь, - грустно улыбается Любовь Андреевна. - Но надеюсь, поймешь правильно. Поймешь, почему твоего мужа будут будить среди ночи и посылать неизвестно куда. Поймешь, почему он никогда не скажет тебе, где был и что делал. Поймешь, что означает тревожный чемоданчик, который всегда будет у него под рукой и с которого дай тебе Бог всю жизнь только стирать пыль. Не думай, что так просто привыкнуть к такой жизни.
- Привыкнем, - беспечно улыбается Лена. - Мы еще так молоды.
- Молоды?..
Любовь Андреевна вдруг встала и вышла в другую комнату. Лена встревоженно смотрела ей вслед.
Любовь Андреевна вернулась быстро. В руках ее были две красные орденские коробочки.
- Они были моложе вас, отец и мать Ивана. Это их ордена. Этот - Егора, этот - Машеньки. Я хранила их - теперь настала твоя очередь. Придет время, и ты передашь их другой женщине: жене твоего сына. И скажешь: есть такая профессия - защищать свою родину.
Лена открыла коробочки и бережно достала из них тяжелые ордена Отечественной войны…