- У вас, может быть, денег мало? - пробурчал Турбин, глядя на потертые колени. - "Нет, он не жулик... нет... но свихнется".
- Нет, доктор, найдутся. Вы облегчаете по-своему человечество.
- И иногда очень удачно. Пожалуйста, бром принимайте аккуратно.
- Полное облегчение, уважаемый доктор, мы получим только там. - Больной вдохновенно указал в беленький потолок. - А сейчас ждут нас всех испытания, коих мы еще не видали... И наступят они очень скоро.
- Ну, покорнейше благодарю. Я уже испытал достаточно.
- Нельзя зарекаться, доктор, ох нельзя, - бормотал больной, напяливая козий мех в передней, - ибо сказано: третий ангел вылил чашу в источники вод, и сделалась кровь.
"Где-то я уже слыхал это?.. Ах, ну, конечно, со священником всласть натолковался. Вот подошли друг к другу - прелесть".
- Убедительно советую, поменьше читайте Апокалипсис... Повторяю, вам вредно... Честь имею кланяться. Завтра в шесть часов, пожалуйста. Анюта, выпусти, пожалуйста...
___________
Открыв рты, Шервинского слушали все, даже Анюта прислонилась к дверям.
- Какие такие звезды? - мрачнейшим образом расспрашивал Мышлаевский.
- Маленькие, как кокарды, пятиконечные. На всех папахах. А в середине серп и молоточек. Прут, как саранча, из-за Днепра.
- Да откуда это известно? - подозрительно спросил Мышлаевский.
- Очень хорошо известно, если уже есть раненые в госпиталях в Городе.
- Алеша, - вскричал Николка, - ты знаешь, красные идут! Сейчас, говорят, бои идут под Бобровицами.
Турбин первоначально перекосил злобно лицо и сказал с шипением:
- Так и надо. Так ему, сукину сыну, мрази, и надо. - Потом остановился и тоже рот открыл. - Позвольте... это еще, может быть, так, утки... небольшая банда...
- Утки? - радостно спросил Шервинский. Он развернул "Весть" и маникюренным ногтем отметил:
"На Бобровицком направлении наши части доблестным ударом отбросили красных".
- Ну, тогда действительно гроб... Раз такое сообщено, значит, красные Бобровицы взяли.
- Определенно, - подтвердил Мышлаевский.
___________
Эполеты на черном полотне. Старая кушетка.
- Ну-с, Юленька, - молвил Турбин и вынул из заднего кармана револьвер Мышлаевского, взятый напрокат на один вечер, - скажи, будь добра, в каких ты отношениях с Михаил Семеновичем Шполянским?
Юлия попятилась, наткнулась на стол, абажур звякнул... дзинь... В первый раз лицо Юлии стало неподдельно бледным.
- Алексей... Алексей... что ты делаешь?
- Скажи, Юлия, в каких ты отношениях с Михаил Семеновичем? - повторил Турбин твердо, как человек, решившийся наконец вырвать измучивший его гнилой зуб.
- Что ты хочешь знать? - спросила Юлия, глаза ее шевелились, она руками закрывалась от дула.
- Только одно: он твой любовник или нет?
Лицо Юлии Марковны ожило немного. Немного крови вернулось к голове. Глаза ее блеснули странно, как будто вопрос Турбина показался ей легким, совсем нетрудным вопросом, как будто она ждала худшего. Голос ее ожил.
- Ты не имеешь права мучить меня... ты, - заговорила она, - ну хорошо... в последний раз говорю тебе - он моим любовником не был. Не был. Не был.
- Поклянись.
- Клянусь.
Глаза у Юлии Марковны были насквозь светлы, как хрусталь.
Поздно ночью доктор Турбин стоял перед Юлией Марковной на коленях, уткнувшись головой в колени, и бормотал:
- Ты замучила меня. Замучила меня, и этот месяц, что я узнал тебя, я не живу. Я тебя люблю, люблю... - страстно, облизывая губы, он бормотал...
Юлия Марковна наклонялась к нему и гладила его волосы.
- Скажи мне, зачем ты мне отдалась? Ты меня любишь? Любишь? Или же нет?
- Люблю, - ответила Юлия Марковна и посмотрела на задний карман стоящего на коленях.
___________
Когда в полночь Турбин возвращался домой, был хрустальный мороз. Небо висело твердое, громадное, и звезды на нем были натисканы красные, пятиконечные. Громадное всех и всех живее - Марс. Но доктор не смотрел на звезды.
Шел и бормотал:
- Не хочу испытаний. Довольно. Только эта комната. Эполеты. Шандал.
В три дня все повернулось наново, и испытание - последнее перед началом новой, неслыханной и невиданной жизни - упало сразу на всех. И вестником его был Лариосик. Это произошло ровно в четыре часа дня, когда в столовой собрались все к обеду. Был даже Карась. Лариосик появился в столовой в виде несколько более парадном, чем обычно (твердые манжеты торчали), и вежливо и глухо попросил:
- Не можете ли вы, Елена Васильевна, уделить мне две минуты времени?
- По секрету? - спросила удивленная Елена, шурша поднялась и ушла в спальню.
Лариосик приплелся за ней.
- Придумал Ларион что-то интересненькое, - задумчиво сказал Николка.
Мышлаевский, с каждым днем мрачневший, мрачно оглянулся почему-то (он разбавлял на буфете спирт).
- Что такое? - спросила Елена.
Лариосик потянул носом воздух, прищурился на окно, поморгал и произнес такую речь:
- Я прошу у вас, Елена Васильевна, руки Анюты. Я люблю эту девушку. А так как она одинока, а вы ей вместо матери, я, как джентльмен, решил довести об этом до вашего сведения и просить вас ходатайствовать за меня.
Рыжая Елена, подняв брови до предела, села в кресло. Произошла большая пауза.
- Ларион, - наконец заговорила Елена, - решительно не знаю, что вам на это и сказать. Во-первых, простите, ведь так недавно еще пережили вашу драму... Вы сами говорили, что это неизгладимо...
Лариосик побагровел.
- Елена Васильевна, я вычеркнул ту дурную женщину из своего сердца. И даже карточку ее разорвал. Кончено. - Лариосик ладонью горизонтально отрезал кусок воздуху.
- Потом... Да вы серьезно говорите?
Лариосик обиделся.
- Елена Васильевна... Я...
- Ну простите, простите... Ну если серьезно, то вот что. Все-таки, Ларион Ларионыч, вы не забывайте, что вы по происхождению вовсе не пара Анюте...
- Елена Васильевна, от вас с вашим сердцем я никак не ожидал такого возражения.
Елена покраснела, запуталась.
- Я говорю это только вот к чему - возможен ли счастливый брак при таких условиях? Да и притом, может быть, она вас не любит?
- Это другое дело, - твердо вымолвил Лариосик, - тогда, конечно... Тогда... Во всяком случае, я вас прошу передать ей мое предложение...
- Почему вы ей сами не хотите сказать?
Лариосик потупился.
- Я смущаюсь... я застенчив.
- Хорошо, - сказала Елена, вставая, - но только хочу вас предупредить... мне кажется, что она любит кого-то другого...
Лариосик изменился в лице и затопал вслед за Еленой в столовую. На столе уже дымился суп.
- Начинайте без меня, господа, - сказала Елена, - я сейчас...
В комнате за кухней Анюта, сильно изменившаяся за последнее время, похудевшая и похорошевшая какою-то наивной зрелой красотой, попятилась от Елены, взмахнула руками и сказала:
- Да что вы, Елена Васильевна. Да не хочу я его.
- Ну что же... - ответила Елена с облегченным сердцем, - ты не волнуйся, откажи и больше ничего. И живи спокойно. Успеешь еще.
В ответ на это Анюта взмахнула руками и, прислонившись к косяку, вдруг зарыдала.
- Что с тобой? - беспокойно спросила Елена. - Анюточка, что ты? Что ты? Из-за таких пустяков?
- Нет, - ответила, всхлипывая, Анюта, - нет, не пустяки. Я, Елена Васильевна, - она фартуком размазала по лицу слезы и в фартук сказала, - беременна.
- Что-о? Как? - спросила ошалевшая Елена таким тоном, словно Анюта сообщила ей совершенно невероятную вещь. - Как же ты это? Анюта?
___________
В спальне под соколом поручик Мышлаевский впервые в жизни нарушил правило, преподанное некогда знаменитым командиром тяжелого мортирного дивизиона, - артиллерийский офицер никогда не должен теряться. Если он теряется, он не годится в артиллерию.
Поручик Мышлаевский растерялся.
- Знаешь, Виктор, ты все-таки свинья, - сказала Елена, качая головой.
- Ну уж и свинья?.. - робко и тускло молвил Мышлаевский и поник головой.