- Ну, ладно. Не важно... Так они тут во флигеле?
- Ей-Богу, - сказал Николка.
- Ну, идем вместе.
Братья заскрипели по снегу. Захлопнули калитку.
- А ты, Алеша, здесь тоже был?
- М-да, - послышалось в воротнике.
- По делам или к больному?
- К... угу, - ответил воротник.
- Оригинальный сад, - начал занимать Николка брата разговором, - все ярусы, ярусы, флигеля.
- Угу.
___________
Турбин дал себе слово не читать газет, тем более украинских. Сидел дома, смутно слышал о том, что творится в Городе; за вечерним чаем, лишь только начинался разговор о Петлюре, начинал речь о том, что это, конечно, миф и что продолжаться это долго не может.
- А что же будет? - спросила Елена.
- А будут, кажется, большевики, - ответил Турбин.
- Господи, Боже мой, - сказала Елена.
- Пожалуй, лучше будет, - неожиданно вставил Мышлаевский, - по крайней мере сразу поотвинчивают нам всем головы, и станет чисто и спокойно. Зато на русском языке. Заберут в эту, как их, че-ку, по матери обложат и выведут в расход.
- Что ты гадости какие-то говоришь?
- Извини, Леночка, но, кажется, что-то здорово с Москвы ветром потянуло.
- Да, будьте любезны, - присоединился к разговору и Демон-Шервинский и выложил на стол газету - "Вести".
- Вот сволочь, - ответил Турбин, - как же она уцелела?
Действительно, эта бессмертная газета была единственной уцелевшей на русском языке. Полмесяца жила газета тем, что поносила покойного гетмана и говорила о том, что Петлюра имеет здоровые корни и что мобилизация идет у нас блестяще. Вторые полмесяца она печатала приказы таинственного Петлюры на двух языках - ломаном украинском и параллельном ломаном русском, а третьи - передовые о том, что большевики негодяи и покушаются на здоровую украинскую государственность, и еще какие-то таинственные и мутные сводки, из которых можно было при внимательном чтении узнать, что какая-то чепуха вновь закипает на Украине и где-то, оказывается, идет драка с поляками, где-то идет драка с большевиками, причем...
- Позвольте... позвольте...
Р-раз... и нарушил Турбин свое честное слово. Впился в газету...
...врачам и фельдшерам явиться на регистрацию... под угрозой тягчайшей ответственности...
- Начальник санитарного управления у этого босяка Петлюры доктор Курицкий...
- Ты смотри, Алексей, лучше зарегистрируйся, - насторожился Мышлаевский, - а то влипнешь как пить дать. Ты на комиссию подай.
- Покорнейше благодарю, - Турбин указал на плечо, - а они меня разденут и спросят, кто вам это украшение посадил? Дырки-то свежие. И влипнешь еще хуже. Вот что придется сделать. Ты, Никол, снеси за меня эту идиотскую анкету, сообщишь, что я немного нездоров. А там видно будет.
- А они тебя катанут в полк, - сказал Мышлаевский, - раз ты здоровым себя покажешь.
Турбин сложил кукиш и показал его туда, где можно было предполагать мифического и безликого Петлюру.
- В ту же минуту на нелегальное положение, и буду сидеть, пока этого проходимца не вышибут из Города.
- Уберут, - сказал уверенно Карась.
- Кто?
- Об этом товарищ Троцкий позаботится, можешь быть уверен, - пояснил мрачный Мышлаевский.
___________
- Пожалуйте, - сказал Турбин.
С кресла поднялся худенький и желтоватый молодой человек в сереньком френче. Глаза его были мутны и сосредоточенны. Турбин в белом халате посторонился и пропустил его в кабинет.
- Садитесь, пожалуйста. Чем могу служить?
- У меня сифилис, - хрипловатым голосом сказал посетитель и посмотрел на Турбина и прямо и мрачно.
- Лечились уже?
- Лечился, но плохо и неаккуратно. Лечение мало помогало.
- Кто направил вас ко мне?
- Настоятель церкви Николая Доброго отец Александр.
- Как?
- Отец Александр.
- Вы что же, знакомы с ним?
- Я у него исповедался, и беседа святого старика принесла мне душевное облегчение, - объяснил посетитель, глядя в небо. - Мне не следовало лечиться... Я так полагал. Нужно было бы терпеливо снести испытание, ниспосланное мне Богом за мой страшный грех, но настоятель внушил мне, что это я рассуждаю неправильно. И я подчинился ему.
Турбин внимательнейшим образом вгляделся в зрачки пациенту и первым долгом стал исследовать рефлексы. Но зрачки у владельца козьего меха оказались обыкновенные, только полные одной печальной чернотой.
- Вот что, - сказал Турбин, отбрасывая молоток, - вы человек, по-видимому, религиозный?
- Да, я день и ночь думаю о Боге и молюсь Ему. Единственному прибежищу и утешителю.
- Это, конечно, очень хорошо, - отозвался Турбин, не спуская глаз с его глаз, - и я отношусь к этому с уважением, но вот что я вам посоветую: на время лечения вы уж откажитесь от вашей упорной мысли о Боге. Дело в том, что она у вас начинает смахивать на идею фикс. А в вашем состоянии это вредно. Вам нужен воздух, движение и сон.
- По ночам я молюсь.
- Нет, это придется изменить. Часы молитвы придется сократить. Они вас будут утомлять, а вам необходим покой.
Больной покорно опустил глаза.
Он стоял перед Турбиным обнаженным и подчинялся осмотру.
- Кокаин нюхали?
- В числе мерзостей и пороков, которым я предавался, был и этот. Теперь нет.
"Черт его знает... а вдруг жулик... притворяется; надо будет посмотреть, чтобы в передней шубы не пропали".
Турбин нарисовал ручкой молотка на груди у больного большой знак вопроса. Белый знак превратился в красный.
- Вы перестаньте увлекаться религиозными вопросами. Вообще поменьше предавайтесь всяким тягостным размышлениям. Одевайтесь. С завтрашнего дня начну вам впрыскивать ртуть, а через неделю первое вливание.
- Хорошо, доктор.
- Кокаин нельзя. Пить нельзя. Женщины тоже...
- Я удалился от женщин и ядов. Удалился и от злых людей, - говорил больной, застегивая рубашку, - злой гений моей жизни, предтеча антихриста, уехал в город дьявола.
- Батюшка, нельзя так, - застонал Турбин, - ведь вы же в психиатрическую лечебницу попадете. Про какого антихриста вы говорите?
- Я говорю про его предтечу Михаила Семеновича Шполянского, человека с глазами змеи и с черными баками. Он уехал в царство антихриста, в Москву, чтобы подать сигнал и полчища аггелов вести на этот Город в наказание за грехи его обитателей. Как некогда Содом и Гоморра...
- Это вы большевиков аггелами? Согласен. Но все-таки так нельзя... Вы бром будете пить. По столовой ложке три раза в день... Какой он из себя... этот ваш предтеча?
- Он молод. Но мерзости в нем, как в тысячелетнем диаволе. Жен он склоняет на разврат, юношей на порок, и трубят уже, трубят боевые трубы грешных полчищ, и виден над полями лик сатаны и идущего за ним.
- Троцкого?!
- Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион, что значит губитель.
- Серьезно вам говорю: если вы не прекратите это, вы смотрите... у вас мания развивается...
- Нет, доктор, я нормален. Сколько, доктор, вы берете за ваш святой труд?
- Помилуйте, что у вас на каждом шагу слово "святой"? Ничего особенно святого я в своем труде не вижу. Беру я за курс, как все. Если будете лечиться у меня, оставьте часть в задаток.
- Очень хорошо.
Френч расстегнулся.