Однако в карете, среди безмолвия ночного леса, мысли его невольно обратились к прошлому, к самым ранним юношеским годам, еще подцвеченным нежными тонами уходящего детства. Казалось, грядущие времена не сулят ему ничего, сравнимого с былыми отрадами; чем более его тянуло в прошлое, тем меньше хотелось думать о том будущем, которое он против собственной воли должен был себе готовить.
По неровной дороге карета передвигалась черепашьим ходом, и все же, как представлялось Фердинанду, конец путешествия близился с пугающей быстротой; белые часовые столбы, которых все больше оставалось за спиной, сходствовали с белыми привидениями, возникавшими на обочине, дабы возвестить беду.
Кучер успокоился, поскольку половину пути они уже почти миновали, а кроме того, скоро должен был показаться самый удаленный от столицы княжеский замок для увеселений, за которым пролегала достаточно гладкая дорога. Фердинанд, тем не менее, приказал слуге сделать в ближайшей деревне остановку на ночь и отослать лошадей обратно.
Путь в деревенскую гостиницу шел мимо садов. До слуха Фердинанда донеслись обрывки музыки, и он решил уже, что застанет в деревне шумное празднество, за которым будет любопытно понаблюдать, благо это поможет развеять наконец мрачные мысли. Вскоре, однако, Фердинанд заметил, что мелодия отличается от тех, какие нередко слышишь в деревенских гостиницах; когда же он обратил взгляд к ярко освещенным окнам нарядного дома, откуда лились звуки, сомнений не осталось: здесь услаждает себя концертом не обычное для этого сурового времени года деревенское общество, а круг людей более образованных.
У маленькой, изрядно обветшавшей гостиницы карета наконец остановилась. Предвидя скуку и неудобства, которые его здесь ожидали, Фердинанд спросил, кто владеет деревней. Оказалось, замок владельца расположен в соседнем имении; приходилось довольствоваться лучшей комнатой из тех, что мог предложить хозяин гостиницы.
Ради развлечения Фердинанд решил прогуляться по деревне. Неосознанно юношу потянуло в ту сторону, где он слышал музыку, и в скором времени заманчивые звуки вновь достигли его ушей. Он медленно приблизился и остановился под окном флигеля.
В открытых дверях сидела девочка и играла с собакой. Лай отвлек Фердинанда от музыки, и он спросил ребенка, кто живет в доме.
- Здесь-то? - приветливо отозвалась девочка. - Мой папа. Я вас отведу! - С этими словами она запрыгала вверх по лестнице.
Фердинанд замер на месте, не решаясь принять столь поспешное приглашение, но вскоре на лестнице показался хозяин дома.
- Не иначе как вас привлекла наша музыка, - предположил он дружелюбно. - Это дом пастора, добро пожаловать. Мы с соседями устраиваем раз в неделю музыкальные ассамблеи, - продолжал он, сопровождая гостя на верхний этаж, - и сегодня моя очередь. Если вам угодно принять участие в музицировании или просто послушать, присоединяйтесь к нам. Но, может быть, вы привыкли к лучшему, нежели любительское исполнение? В соседней комнате, у моей жены, тоже собралось небольшое общество, музыкальным упражнениям они предпочитают упражнения в устной речи.
Тут хозяин отворил одну из дверей, отвесил гостю легкий поклон и уселся за пюпитр. Фердинанд хотел было попросить прощения, но собравшиеся не мешкая продолжили прерванную было игру. Учтивая молодая хозяйка пригласила его присоединиться к обществу либо своему, либо мужа, и Фердинанд, произнеся несколько любезных фраз, проследовал в ее комнату.
Перед софой были расставлены полукругом стулья; при появлении Фердинанда, досадуя, как ему показалось, на помеху, с них поднялись несколько женщин и двое-трое мужчин. В середине, на низком кресле, спиной к двери сидела юная, легкая в движениях девушка; когда все встали, она обернулась, при виде незнакомца несколько смутилась, покраснела и тоже встала. Фердинанд настоятельно попросил собравшихся не прерывать беседу, все снова сели, а хозяйка указала гостю на почетное место - на софе, подле двух пожилых дам, и придвинула к нему свой стул.
- Вас, вероятно, привлекла к нам музыка, - сказала она, прикрывая дверь в музыкальную комнату. - Я и сама люблю слушать концерты, однако, в отличие от мужа, не так уж привержена простым квартетам и квинтетам. Многие мои приятельницы настроены так же, а потому, пока наши мужья сидят за пюпитрами, мы занимаем себя беседой - слишком громкой беседой, как кажется частенько нашим виртуозам. Сегодня я, выполняя свое давнее обещание, устраиваю чаепитие с привидениями: каждый должен рассказать историю о призраках или что-нибудь в этом роде, и, как вы можете убедиться, у меня собралось куда больше народу, чем в музыкальной комнате.
- С вашего позволения, я пополню ваш круг еще одним участником, - подхватил Фердинанд. - Правда, я не такой мастак объяснять чудеса, как Хеннинге или Вагенер…
- Никто и не сказал бы вам за это спасибо, - прервала его миловидная брюнетка. - Мы как раз условились не предлагать никаких объяснений, даже если они напрашиваются. Объяснять - только портить удовольствие от рассказа.
- Тем лучше, - согласился Фердинанд. - Но я, несомненно, прервал какое-то интересное повествование. Позвольте попросить вас…
Стройная девушка со светлыми волосами (та самая, которая встала с кресла) снова покраснела, однако бойкая миниатюрная хозяйка с улыбкой схватила ее за руку и вывела в середину кружка.
- Не стесняйся, дитя, - сказала она, - садись в кресло и рассказывай свою историю. А господину гостю придется в свой черед тоже что-нибудь рассказать.
- Ну, если вы обещаете… - проговорила блондинка, и Фердинанд наклонил голову в знак согласия. Девушка заняла место, предназначавшееся для рассказчиков, и начала:
- Одна моя подруга (ее звали Юлиана) обычно проводила лето в отцовском поместье вместе с родителями, братом и сестрой. Расположено оно в живописной местности, окруженной горами, среди дубовых лесов и красивых рощ.
Сам замок - старый-престарый, и отцу Юлианы он достался от многих поколений его предков. Поэтому владельцу трудно было решиться на какие-либо новшества, и он, по примеру праотцев, оставил все в том виде, в каком унаследовал.
В числе наиболее дорогих его сердцу древностей замка выделялся фамильный зал - сумрачное помещение с высокими готическими сводами и темными стенами, которые были увешаны старинными портретами предков, выполненными в натуральную величину. В зале, по обычаю, также заведенному предками, ежедневно совершались трапезы, причем Юлиана неоднократно жаловалась мне, что ей при этом бывает ужасно не по себе, особенно во время ужина; иной раз она даже сказывалась нездоровой, только бы не переступать порог страшного зала.
Среди картин имелась одна, изображавшая, по всей вероятности, женщину, которая не принадлежала к семейству. Даже отец Юлианы не мог объяснить, кто был запечатлен на картине и каким образом та попала в зал, где собраны портреты его предков, но, поскольку обосновалась она здесь давно, он не помышлял о том, чтобы исключить ее из семейной коллекции.
Всякий раз, бросая взгляд на этот портрет, Юлиана невольно содрогалась; по ее словам, она втайне боялась его с самого раннего детства, предчувствуя что-то недоброе, хотя не представляла себе почему. Отец называл это детскими страхами и время от времени велел ей сидеть в зале одной и заниматься каким-нибудь делом. Юлиана взрослела, но страх перед непонятной картиной рос вместе с нею; бывало, она со слезами умоляла отца не оставлять ее одну в фамильном зале. Портрет, говорила она, смотрит на нее светящимися глазами, но не с мрачной угрозой, а удивительно приветливо и печально, словно притягивая ее к себе, а губы, кажется, вот-вот раскроются, чтобы ее подозвать. Девушка была совершенно уверена, что когда-нибудь картина ее убьет.
В конце концов отец отчаялся победить страхи Юлианы. Как-то за ужином моей подруге почудилось, будто у дамы на портрете дрогнули губы, и с Юлианой случился припадок, после чего врач предписал ее отцу впредь оберегать дочь от подобного испуга. Страшную картину вынесли прочь и повесили в верхнем этаже, над дверью задней необитаемой комнаты.
Два года Юлиана жила благополучно и, к всеобщему удивлению, расцветала, как запоздавший цветок: если раньше под гнетом постоянного страха она выглядела бледно и жалко, то теперь, когда внушавшую трепет картину убрали с глаз, Юлиана…
- Ну же, невинное дитя, продолжай, - подбодрила бойкая хозяйка рассказчицу, когда та запнулась. - Юлиана обрела поклонника своей расцветшей красоты, не так ли?
- Да, - слегка краснея, подтвердила рассказчица, - она заключила помолвку, и как-то, за несколько дней до свадьбы, жених явился ее навестить. Юлиана провела его по всему замку и предложила полюбоваться видом дальних, окутанных дымкой гор из окон верхнего этажа. Незаметно для себя она очутилась в той самой комнате, где висела над дверью злосчастная картина. Жених, ранее здесь не бывавший, обратил внимание на портрет и спросил, с кого он писан. Юлиана подняла глаза, узнала страшное изображение и тут же с душераздирающим криком кинулась к выходу; но в тот самый миг, когда несчастная, стремясь избегнуть своей судьбы, толкнула дверь, портрет - то ли от сотрясения, то ли по воле рока, в предначертанный час отдавшего Юлиану ему в жертву, - сорвался с крюка. Девушка, поверженная на пол страхом и тяжелой рамой, впала в беспамятство, от которого так и не очнулась!
Долгая пауза, прерываемая только возгласами изумления и сочувствия несчастной невесте, свидетельствовала о том, как глубоко впечатлила слушателей эта история; лишь Фердинанд, в отличие от других, не выглядел столь уж удивленным. Наконец одна из пожилых дам, сидевших подле него, заговорила.