- Не совсем. Не забудь, что он был законником. Весьма уважаемым судьей - когда Наполеон не мешал. Думаю, именно потому его сказки так чудесны: все вокруг такое обыкновенное, и вдруг - бабах! - и ты в волшебном мире. Я сейчас пытаюсь осилить его совершенно невообразимый автобиографический роман, половина которого написана от лица кота, гадкого обывателя, презирающего все, что Гофману было дорого.
- Настоящего кота или человека в образе кота?
- Настоящего. Его зовут кот Мурр.
- Ах да, ты ведь читаешь по-немецки. Я-то нет. Так что же с его музыкой?
- Ее оценивают невысоко. Музыканты не любят дилетантов, а литераторы не любят тех, кто пересекает границы, особенно границу со стороны музыки. Если ты писатель, ты писатель. Если композитор - композитор. Перебежчиков не терпят.
- Но многие композиторы прекрасно писали.
- Да, исключительно письма.
- Давай надеяться, что музыка Гофмана лучше его репутации. А то Шнак попадет в хорошенькое положение, да и мы вместе с ней.
- Я подозреваю, что бедняга Гофман как раз собирался обрести музыкальный голос, когда умер. Вдруг эта опера окажется шедевром?
- Мария, ты небеспристрастна. Ты уже за Гофмана.
- А почему бы и нет? Кстати, я уже не зову его по фамилии. Его звали Эрнст Теодор Амадей Гофман. Он сам взял имя Амадей, потому что боготворил Моцарта. Получается Э. Т. А. Г. Я мысленно зову его ЭТАГ. Очень милое прозвище.
- ЭТАГ. Да, неплохо.
- Да. Тебе удалось что-нибудь раскопать про Кроттеля?
- Пока нет. Но мои шпионы рыщут повсюду.
- Поторопи их. Он нехорошо поглядывает на меня, когда я возвращаюсь по вечерам.
- Охранник и должен нехорошо поглядывать. А как он смотрит на Ерко?
- Ерко ходит через другую дверь, через черный ход, как вся обслуга здания. У них с мамусей особый ключ.
Даркур решил, что настала пора предложить визит к Лаутаро. Мария колебалась:
- Я знаю, это выглядит, как будто я ужасная дочь. Но мне не хотелось бы поощрять хождения туда-сюда.
- А что, было много хождений сюда? Нет? Тогда давай совершим хождение туда, ну хоть один раз. Мне ужасно хочется послушать, что твоя мать скажет обо всем этом деле.
Мария еще немного помялась, и они спустились на лифте в самые глубины здания - в подвал, где стояли машины жильцов кондоминиума.
- Лира Орфея открывает двери подземного мира, - тихо сказала Мария.
- Что это? - спросил Даркур.
- Цитата из ЭТАГа.
- Правда? Интересно, в самом деле отворила? У нас в фонде нет музыкантов. Направляемся ли мы в подземный мир? Может быть, твоя мать нам скажет.
- Уж она точно что-нибудь скажет. По делу или нет - другой вопрос.
- Ты не права. Ты же знаешь, твоя мать - удивительно талантливая гадалка.
В зловещем свете, характерном для подземных стоянок, они прошли весь подвал насквозь, свернули за незаметный угол и постучали в безликую металлическую дверь. Она преграждала путь в неиспользуемую часть подвала, где архитектор собирался сделать спортзал и парилку, но передумал.
Стук остался без ответа. Они забарабанили. Дверь чуть-чуть приоткрылась на цепочке, и голос Ерко в самом глубоком басовом регистре сказал:
- Если вы пришли по работе, воспользуйтесь входом на один этаж выше. Я вас встречу у двери.
- Мы не по работе, а по дружбе, - сказал Даркур. - Ерко, это я, Симон Даркур.
Дверь распахнулась. Ерко, в лиловой рубашке и вельветовых штанах, когда-то бывших алыми, по-медвежьи облапил Даркура в знак приветствия. Ерко был рослый мужчина впечатляющей внешности - с лицом большим, как одна из его скрипок, и цыганской гривой черных волос.
- Поп Симон! Мой очень дорогой друг! Входи, входи же! Сестра, поп Симон пришел. И твоя дочь, - добавил он подчеркнуто более холодным тоном.
Только Лаутаро могли превратить допотопный бетонный мешок, в высшей степени безличный и холодный, в подобие пещеры Аладдина - сочетание мастерской и хаоса человеческого жилья. Здесь воняло клеем, испарениями кузнечного горна, едой, залежавшейся вне холодильника, смердели две шкуры енота, растянутые на стене для просушки, и дивно пахло драгоценным старым деревом. Некоторые из бетонных стен остались голыми - на них кто-то делал вычисления мелом и стирал их, поплевав на стенку. На других стенах висели восточные ковры. Над жаровней пылающих углей бдила мать Марии, сама тури дай. Она мешала что-то пахучее в сковородке. Дым от жаровни уходил по трубе, выведенной через окно прямо под потолком.
- Вы как раз к ужину, - сказала мадам Лаутаро. - Мария, достань еще две миски. Они в шкафу. Я готовлю ринджу с пихтей. Просто замечательно помогает от этого гриппа, который сейчас повсюду ходит. Ну что ж, дочь моя. Давненько я тебя не видела, но все же добро пожаловать.
Даркуру было странно видеть, как прекрасная Мария съеживается в присутствии матери. Уважение к родителям проявляется в самых разных формах. Мария вдруг стала цыганской дочерью, надевшей для маскировки дорогие современные одежды. Туфли она сбросила сразу, как вошла в квартиру.
Цыгане редко целуются, но Мария поцеловала мать, и Даркур тоже поцеловал измазанную сажей руку мадам Лаутаро; он знал, что ей это приятно - напоминает о молодости, когда она была знаменитой венской цыганкой-скрипачкой.
Они стали есть ринджу с пихтей - это оказался рубец, вымоченный в очень крепком бульоне из свиных ножек и вполне съедобный. Даркур ел с большим аппетитом, как от него и ожидали: тому, кто пришел просить совета у оракула, не пристало воротить нос от угощения. За рубцом последовало что-то тяжелое, с творожным вкусом, под названием савьяко. Даркур благодарил Бога за рюмку крепкой домашней сливовицы Ерко - от нее немело нёбо, но зато она прожигала дыры в этой еде, которая тяжелым грузом легла в желудке.
После того как они оказали надлежащее почтение богу гостеприимства, последовала получасовая беседа на общие темы. Если хочешь вопрошать оракула, отринь торопливость. Наконец настала пора Даркуру задавать вопросы. Он рассказал мамусе - именно так Мария звала свою мать - о Фонде Корниша; у нее было о нем лишь отдаленное и превратное представление.
- Да, да; это Блюдо изобилия, - сказала она.
- Блюдо изобилия - это просто шутка, - поправила Мария.
- Звучит не как шутка, - возразила мамуся.
- Да, это шутка, - сказал Даркур. - Так называется большое серебряное многоярусное блюдо, которое Мария ставит на стол, когда мы собираемся. В нем лежат всякие закуски - оливки, анчоусы, маринованные устрицы, сладости, печенья и все такое. Блюдом изобилия его в шутку прозвал один из директоров фонда. Он валлиец. Он говорит, что это блюдо напоминает ему валлийскую легенду про вождя, у которого на столе было волшебное блюдо; его гости могли просить у этого блюда чего угодно и получали просимое.
- Я слыхала ту же историю в других краях. Но это хорошее название. Разве ваш фонд не то же самое? Полное блюдо, из которого каждый может взять, что ему нужно?
- Мы об этом как-то не думали.
- У вашего валлийца, видно, есть голова на плечах. Вы - охранители изобилия, верно ведь? Все просто.
Может быть, чуточку слишком просто, подумал Даркур, вспомнив о том, что Блюдо изобилия обещало Шнак. Он рассказал мамусе про незавершенную оперу, Шнак и свои сомнения, стараясь говорить как можно проще, чтобы она поняла. Он сделал распространенную ошибку - слишком упрощал свою речь, разговаривая с человеком хоть и не получившим формального образования, но очень умным и с развитой интуицией. Мария ничего не говорила - в присутствии матери ей полагалось молчать, пока ее не спросят. Мамуся переводила взгляд с дочери на Даркура и обратно и - в своей системе представлений - хорошо поняла их; они и не догадывались, насколько хорошо.
- Значит, вы хотите знать, что случится. И думаете, что я могу вам рассказать. Вам не стыдно, а, отец Даркур? Вы не настоящий католик, но все же в своем роде священник. Разве Библия не велит вам держаться подальше от таких, как я?
- Библия в нескольких местах предостерегает против тех, кто вызывает мертвых, против волшебников и чародеев, шептунов и вещателей. Но мы живем в падшем мире, мадам Лаутаро. В прошлый раз, когда я зашел к своему епископу, у него был финансовый консультант - епископ советовался с ним по поводу церковных инвестиций. Он не смог меня принять, потому что говорил с консультантом, который шептал и вещал ему про рынок облигаций. Если, обратившись к вам за советом, я ставлю под угрозу спасение души, я с радостью заплачу эту цену.
Итак, мамуся достала карты Таро из красивой черепаховой шкатулки и ловко перетасовала их. Ловко, но осторожно, потому что это была прекрасная старинная колода, уже ветшающая от старости.
- Думаю, следует сделать расклад на девять карт, - сказала мамуся.