Конечно, она как жена очень богатого человека могла стать "светской львицей". Но что это значило в такой стране, как Канада? Светская жизнь в ее старом понимании - визиты, чаепития, ужины, уик-энды, костюмированные балы - уже не существовала. Женщины, которым не приходилось работать, посвящали себя добрым делам. С живописью и музыкой связана масса утомительной нетворческой работы, которую профессионалы любезно передоверяют богатым доброволицам. Есть еще великая лестница сострадания, на которой общество располагает различные болезни в соответствии с их социальным престижем. Светские дамы трудятся на благо увечных, хромых, слепых, больных раком, паралитиков, прочих калек и, конечно, страдальцев, пораженных новой модной хворью, СПИДом. И еще жертв общественного неустройства: избиваемых жен, избиваемых детей, изнасилованных девушек. Их как будто прибавилось за последнее время, а может быть, их крик о помощи стал лучше слышен. Подлинно светская дама демонстрирует неравнодушие к язвам общества и терпеливо продвигается вверх по лестнице сострадания, лавируя в сетях различных комитетов, советов, должностей вице-президента, президента и бывшего президента, губернаторских комиссий по расследованию. Порой многолетний труд светской дамы увенчивается орденом Канады. Время от времени светская дама и ее муж съедают неимоверно дорогой ужин в обществе равных им по положению людей, но ни в коем случае не для удовольствия. Это делается для сбора денег на какое-либо достойное дело или на "исследования". Сто лет назад деньги точно так же собирали на поддержку заморских миссий. Обладание богатством влечет за собой ответственность, и горе богачу, который попытается ее избежать. Все это весьма достойная работа, но веселья в ней мало.
У Марии была вполне уважительная причина не крутить ступальное колесо благотворительности: Мария была научным сотрудником и занималась научной работой и таким образом оправдывала свое место на корабле общества. Но раз Артур серьезно заболел, Мария точно знала, что ей делать: она должна поддерживать мужа всеми доступными ей способами.
Она проводила у постели Артура все время, какое позволял распорядок больницы, и щебетала под молчание мужа. Он очень страдал, так как у него опухла не только челюсть; доктора называли это орхитом, и каждый день, когда медсестры не было поблизости, Мария приподнимала простыню и горевала над чудовищно разбухшими яичками. Опухоль причиняла Артуру сильную боль в паху и животе. Мария впервые увидела мужа больным, и от этого зрелища он стал ей по-новому дорог. Когда она была не с ним, она думала о нем - так много, что не могла работать.
Но мир не испытывает пиетета к подобным чувствам. Марии нанесли визит, который ее сильно встревожил. Она сидела у себя в красивом кабинете - впервые в жизни у нее появился собственный отдельный рабочий кабинет, и она обставила его красиво, даже, может быть, чересчур. Вошла экономка-португалка и сказала, что с Марией хочет поговорить какой-то мужчина.
- О чем?
- Он не захотел мне сказать. Он говорит, что вы его знаете.
- Кто это, Нина?
- Ночной консьерж. Тот, который сидит в вестибюле с пяти вечера до двенадцати ночи.
- Если это связано с домом, пусть он обратится к мистеру Калдеру в конторе Корниш-треста.
- Он говорит, что по личному вопросу.
- Черт! Ну ладно, пусть войдет.
Мария не узнала вошедшего мужчину. Если не обращать внимания на униформу консьержа, он мог оказаться кем угодно. Он был маленький, не очень приятный с виду, все время как-то ежился, и Мария его сразу невзлюбила.
- Спасибо, что приняли меня, миссис Корниш.
- Простите, я не знаю вашего имени.
- Уолли. Я Уолли, ночной консьерж.
- А фамилия?
- Кроттель. Уолли Кроттель. Моя фамилия вам ничего не скажет.
- Зачем вы хотели меня повидать?
- Ну, не буду ходить вокруг да около. Я пришел насчет книги маво папки.
- Ваш отец подавал заявление в фонд по поводу книги?
- Нет. Он помер. Вы его знали. И книгу знаете. Маво папку звали Джон Парлабейн.
Джон Парлабейн покончил с собой чуть больше года назад и тем самым ускорил ухаживание и женитьбу Артура Корниша. Но, глядя на Кроттеля, Мария не находила в нем черт покойного Парлабейна - мощного костяка, большой головы, злокозненного ума, который светился в глазах и неминуемо привлекал к себе внимание. Мария слишком хорошо знала покойного Парлабейна и понимала, что нужно быть настороже. Парлабейн - англиканский монах-расстрига, полицейский осведомитель, торговец наркотиками, нахлебник человека, неприятнее которого Мария в своей жизни не встречала. Парлабейн, который вторгся в ее отношения с научным руководителем, - когда-то Мария надеялась, что этот научный руководитель, Клемент Холлиер, станет ее возлюбленным. Когда Парлабейн убил своего мерзкого господина и сам покончил с собой, Мария решила, что избавилась от него навсегда. Она забыла слова Холлиера, который предупреждал: "Ничего не кончилось, пока все не кончилось". Книга Парлабейна! Здесь нужна была тонкая хитрость, а Мария боялась, что ей такой хитрости недостает.
- Я никогда не слышала, что у Парлабейна были дети.
- Об этом мало кто знает. Все из-за моей мамки. Ради мамки это держали в тайне.
- Вашу матушку звали миссис Кроттель?
- Нет, миссис Уистлкрафт. Она была супругой Огдена Уистлкрафта, великого поэта. Вы наверняка про него слыхали. Он уже давненько помер. Надо сказать, он хорошо ко мне относился, для приемного-то отца. Но не хотел дать мне свою фамилию. Понимаете? Не хотел, чтобы кругом него околачивались ненастоящие Уистлкрафты. Не от истинного семени, как он говорил. Потому меня вырастили под мамкиной девичьей фамилией - Кроттель. Как будто я ихний племянник. Сирота-племянник.
- И вы думаете, что вашим отцом был Парлабейн.
- Я знаю. Мамка проговорилась. Перед тем как помереть, она мне сказала, что с Парлабейном с одним изо всех мужиков у нее бывал первоклассный организм. Я, конечно, извиняюсь за такое, но это ее подлинные слова. Она была очень эмансипированная и много говорила про организм. Уистлкрафту, видать, организм никак не давался. Наверно, у поэтов кишка тонка.
- Понимаю. Но о чем вы хотели со мной поговорить?
- О книге. Книге маво папки. Он написал большую, важную книгу и поручил ее вам, когда скончался.
- Джон Парлабейн оставил мне и профессору Холлиеру большой объем материала. И письмо оставил, когда покончил с собой.
- Да, но когда он отдавал богу душу, то наверняка не знал, что у него есть натуральный наследник. Я то есть.
- Послушайте, мистер Кроттель. Я вам сразу скажу, что Джон Парлабейн создал огромный, весьма несвязный философский труд. Чтобы хоть как-то оживить книгу, он добавил биографического материала. Но писателя из него не вышло. Эту книгу прочитали несколько знающих людей - точнее, прочитали, сколько смогли, - и сказали, что она не годится для публикации.
- Слишком откровенная, а?
- Не думаю. Скорее, слишком бессвязная и скучная.
- Ой-ёй-ёй, миссис Корниш, мой папка был мозговитый человек. Не говорите мне, что он написал скучную книгу.
- Именно это я вам и говорю.
- А я слыхал, что в ней было много всякого про разных важных людей, правительство, все такое - про ихние похождения в юности, и они не хотели, чтобы это стало всем известно.
- Я ничего подобного не помню.
- Это вы так говорите. Не хочу вас обижать, но, может, это заговор. Я слыхал, что много кто хотел эту книгу напечатать.
- Ее видели несколько издателей и решили, что она им не подходит.
- Жареные факты, э?
- Нет, просто издатели решили, что книги из этого не выйдет.
- У вас есть их письма, чтобы это доказать?
- Мистер Кроттель, ваша настойчивость неуместна. Слушайте меня: человек, которого вы безо всяких доказательств называете своим отцом, оставил машинописную копию книги непосредственно профессору Холлиеру и мне. И у меня есть его письмо, где об этом говорится. Мы должны были распорядиться книгой по собственному усмотрению, и мы ею распорядились. Больше говорить не о чем.
- Я хочу видеть эту книгу.
- Это невозможно.
- Тогда мне придется принять меры.
- Какие меры?
- Законные! Я имел дело с законом и знаю свои права. Я наследник. Вы думаете, что крепко сидите, а это, может, вовсе и не так.
- Конечно, вы можете прибегнуть к закону, если считаете нужным. Но если вы надеетесь заработать на этой книге, то я могу сразу сказать, что вас ждет разочарование. Простите, наш разговор окончен.
- Хорошо. Будь по-вашему. Мой законный представитель с вами свяжется.
Кажется, Мария победила. Артур всегда говорил: если тебе угрожают законом, соглашайся, пусть подают в суд. Такие разговоры - как правило, блеф.
Но Мария была неспокойна. Когда вечером пришел Даркур, она приветствовала его давней фразой:
- Парлабейн вернулся.