Дядя Леопольд устроил так, что мы смогли долго беседовать наедине. Он говорил так же серьезно, как и архиепископ, но у него это звучало совсем по-другому! Он внушал мне сознание моей будущей ответственности, но напоминал мне снова и снова, что он всегда придет мне на помощь, стоит мне только написать ему. Он будет моим руководителем и помощником, как всегда. Я взрослела, я уже не ребенок. Мне нужно о многом задуматься. До него дошли слухи, очень обеспокоившие его. Король хотел, чтобы я вышла замуж за кузена Георга Кембриджа. Ему эта идея была не по вкусу. Некоторые мои родственники с отцовской стороны отличались странностями, тогда как родственники со стороны матери были серьезные, порядочные люди с правильными понятиями.
Я рассказала ему, что оба Георга - славные мальчики и Георг Кумберленд совсем не походил на своих родителей. Наоборот, он был очень милый, и так печально, что он терял зрение.
- Против этого нет никаких лекарств, - сказала я. - Это большое горе для его родителей, и хотя я знаю, что они нехорошие люди, они любят его.
- Мое милое дитя, - сказал дядя Леопольд, - ты склонна позволять своим эмоциям брать верх над собой. Конечно, тебе жаль Георга Кумберленда. Это большое несчастье.
В какой-то мере это может быть возмездие за грехи его отца. О нем ходили очень неприятные слухи.
- Георг слепнет за грехи отца! Это ужасно несправедливо!
- Милое дитя, не нам судить о путях Господних. Но довольно об этих кузенах. Они не идут ни в какое сравнение с твоими немецкими кузенами. Что ты думаешь об Эрнсте и Александре?
- Они замечательные.
- Куда интереснее, чем твои Кембриджи и Кумберленды.
- Они… совершенно другие.
- Ты находишь их замечательными, но ты еще не видела Саксен-Кобургских кузенов.
- Вы говорите об Эрнсте и Альберте.
- Самые прелестные мальчики, каких я видел в жизни.
- Я слышала о них.
- Если тебе понравились Александр и Эрнст…
- О да, дядя.
- Тогда эти двое тебя еще больше очаруют.
- А когда я их увижу?
- Скоро, дорогая, очень скоро.
- Мне очень хочется их увидеть, особенно Альберта.
- Да, Альберт и в самом деле изумителен. Я считаю его своим собственным сыном. Он так же близок мне, как и ты, моя милая. Если я могу быть немного нескромен…
- О пожалуйста, дядя.
Я думала, он расскажет мне о скандале, касающемся матери Альберта, о чем я хотела поговорить с ним, но что-то удержало меня. Я чувствовала, что Феодора, быть может, не должна была мне говорить об этом, и если бы я упомянула ее, ей бы досталось за такую несдержанность.
Очевидно, я была права, потому что дядя Леопольд не упомянул об этом. Все, что он сказал, было:
- Нехорошо с моей стороны иметь любимчиков, но очень трудно этому противостоять. Я скажу тебе, Виктория, но ты только никому не говори: Альберт - мой самый любимый из всех твоих кузенов.
- Тогда я уверена, что он будет и моим.
- Я надеюсь, дитя мое, я горячо на это надеюсь.
Он долго говорил об Альберте, как он ездит верхом на английских пони, как он собирает коллекции растений и минералов.
- Он больше ученый, чем спортсмен. Он как-то сказал мне, что не понимает, как это люди увлекаются охотой. Разве это не свидетельствует о тонкости его чувств? Я согласилась.
- Он очень умный? - спросила я.
- Он очень прилежен.
- Пожалуй, он сочтет меня легкомысленной.
- Твоя мама говорила мне, что в тебе это есть… и что ты склонна позволять своим чувствам управлять своим разумом. Дорогая моя, это не всегда так плохо. Ты преисполнена чувства, и когда ты любишь, то всем сердцем. Я уверен, Альберта это привело бы в восхищение. Ему не так легко выражать свои чувства. Ты могла бы ему помочь стать более открытым, а он бы помог тебе стать более сдержанной. Мысль, что я могу помочь Альберту, мне понравилась.
- У него такой хороший характер. Его сердит только несправедливость или нечестность. Я помню, как они играли в Розенау. Некоторые из них должны были защищать замок. Альберт был в числе нападающих. Один из мальчиков нашел способ пробраться в замок через задние ворота, но Альберт на это не пошел. Он сказал, что саксонскому рыцарю не подобает совершать низкие поступки и врага следует атаковать только спереди.
- Как благородно!
- Альберт благороден. Это самый достойный, благородный и прекрасный рыцарь, какой когда-либо существовал на свете.
- Я так хочу его увидеть.
- Ты и увидишь… очень скоро.
- Вы это устроите, дядя Леопольд?
- Да. Он приедет к тебе с моим благословением и моим настоятельным желанием, чтобы вы помогли друг другу проявить свои добродетели.
- Я надеюсь, что он скоро приедет. Дядя Леопольд привлек меня к себе и нежно поцеловал.
- Помни всегда, дитя мое, что твое благополучие - самое важное для меня в мире, твое и Альберта.
- Я чувствую, что уже люблю его, - сказала я.
- Я не сомневаюсь, что ты очень его полюбишь.
Потом дядя Леопольд стал объяснять, как необходимо для меня смирение, одна из величайших христианских добродетелей. Судьба поставила меня в затруднительное положение, и вскоре мне придется взять на себя большую ответственность. Я сказала ему, что все это мне известно, что архиепископ говорил мне об этом во время конфирмации.
- Остерегайся лицемерия. Это главный порок нашего времени. Я очень люблю добрую старую Англию, но само состояние общества и политика превращают многих здесь в лжецов и предателей. Предпочтение оказывается видимости, но не реальности. Оставайся всегда правдивой и верной себе. Будь благоразумна и осторожна… но в то же время будь честной и правдивой.
Его красноречие было изумительно! Правда, он давал слишком много наставлений, притом очень противоречивых. Я должна быть откровенной и в то же время осторожной. Я должна слушать лицемеров и оставаться верной себе и в то же время быть благоразумной, что означало необходимость скрывать свои подлинные чувства, а как можно было при этом оставаться правдивой? Мне казалось, что мне будет трудно поступать правильно, потому что было слишком много противоречий, но я утешала себя мыслью, что дядя Леопольд, хотя нас и разделял пролив, всегда придет на помощь, если она мне потребуется. А вскоре мне предстояло встретиться с кузеном Альбертом, представлявшим собой сочетание всех добродетелей - без единого порока.
Я приятно проводила время и с тетей Луизой. В отсутствие дяди Леопольда она бывала немного легкомысленна. Это способствовало восхитительной задушевности в наших отношениях. Я, восхитившись ее элегантностью, призналась, что мне нравятся ее туалеты. Она пригласила меня в свои апартаменты и показала некоторые из своих платьев. Она сказала, что мне они не по возрасту, но я примерила их и рассматривала себя в зеркале. Она наблюдала за мной, склонив слегка голову набок, и сказала, что мне идут французские фасоны, и подсказала, какие цвета мне больше к лицу.
- Меня одевают как маленькую девочку, - сказала я. - Мне бы хотелось носить что-нибудь взрослое. - Скоро так и будет, - сказала она. - В конце концов, ты уже не девочка.
- Мне кажется, мама хочет, чтобы я оставалась маленькой возможно дольше, - продолжала я в порыве доверия. - Она боится, что мне скоро будет восемнадцать лет.
Я поспешно умолкла. Мне следует всегда помнить все предписания дяди Леопольда, а сейчас проявила неосторожность.
Наконец настал печальный день, когда дядя Леопольд и тетя Луиза должны были нас покинуть. Бросившись в объятия дяди Леопольда, я прорыдала:
- Не уезжайте.
Он погладил меня по волосам и сказал, что глубоко сожалеет о необходимости расстаться со мной.
- Но я должен управлять государством, малютка. Я уцепилась за руку тети Луизы.
- Я буду так скучать без вас. Дядя Леопольд прошептал мне на ухо:
- Скоро я пришлю кузена Альберта утешить тебя.
Это ободрило меня немного, но мне было очень грустно следить за кораблем, отплывающим под бельгийским флагом. Сколько лет пройдет, подумала я, прежде чем я снова увижу дядю Леопольда?
Вскоре после этого я тяжело заболела. И даже по прошествии многих лет Рэмсгейт всегда напоминал мне об этом мрачном времени, наступившем сразу же после отъезда дядя Леопольда и тети Луизы.
Я смутно помню фигуры вокруг моей постели. Милая Лецен, конечно, была там, и мама. Они думали, что я умру. Бедная мама, должно быть, была в отчаянии, поскольку я была средоточием всех ее надежд. Могу представить себе радостное волнение герцога и герцогини Кумберленд. Моя смерть была бы для них таким же подарком судьбы, как смерть дяди Уильяма для мамы. Я помню, как Лецен остригла мне волосы.
- Так будет лучше, моя милая, - шептала она, и голос ее дрожал от жалости к локонам, которые она так любовно завивала. Наконец наступил кризис, и после этого они поверили, что я выживу. Тогда я любила их всех - конечно, Лецен, моего дорогого и верного друга - и маму, такую бледную и изможденную, без шикарного платья, тревожно наблюдавшую за мной. Я изумлялась своей слабости. Я не могла даже сесть без посторонней помощи. "Ей нужен тщательный уход", - сказала Лецен, и она была намерена обеспечить этот уход, так что даже мама не могла подойти ко мне, если Лецен считала, что мне лучше быть одной. Но мама и Лецен были в этом заодно. Их целью было вернуть мне здоровье.
Я чувствовала такую усталость! Мне хотелось только спать и спать. И я спала дни и ночи напролет, и когда бы я ни открыла глаза, у моей постели сидела Лецен или мама.