Дорогой дядя Леопольд, как должно было быть для него тяжело пережить эту утрату! Он писал мне подробно о своей скорби. Он был в отчаянии. Жизнь была жестока к нему. Этот удар сломил его и Луизу.
Я старалась утешить его, повторяя многие истины, которые он годами внушал мне. Он отвечал мне, что мое письмо принесло ему утешение.
Тетя Аделаида не забыла о моем дне рождения. Она посетила маму и в моем присутствии напомнила нам о нем.
- Мы должны дать еще один бал для молодежи, - сказала она. - Я помню, как тебе понравился тот, что мы устроили в день твоего четырнадцатилетия. Я никогда не забуду, как ты открыла бал с кузеном Георгом. Я увидела воинственное выражение на лице мамы и испугалась.
- Дорогая Аделаида, - ответила она, - это очень мило с вашей стороны, но вы, видимо, забыли, что я в трауре по ребенку моего брата.
- О… я забыла, - смутилась королева.
- Я же помню о таких потерях в моей семье.
- Может быть, - сказала королева, видя мой удрученный вид, - Виктория все же могла бы пойти. Ведь это ее день рождения, и нужно его как-то отметить. Мама подняла брови, и серьги ее задрожали.
- Виктория не может не быть в трауре. Леопольд - ее дядя… ее любимый дядя.
Я никогда не видела королеву в состоянии, настолько близком к раздражению. Лицо ее приняло выражение покорности.
- Ну что же, - сказала она, встала и тотчас же уехала.
- Какая бесчувственность! - воскликнула мама после ухода тети Аделаиды. - У некоторых людей нет никакого чувства к семье.
- Я думаю, ей просто хотелось доставить мне удовольствие.
- Ей следовало знать, что сейчас не время для танцев, и, если у тебя есть вообще какие-то чувства, ты никак не можешь этого желать.
Я молчала - наверно, угрюмо. Я не понимала, какая польза для ребенка дяди Леопольда в том, что я останусь дома в мой день рождения. На следующий день тетя Аделаида написала маме, что, к сожалению, бала не будет, но она непременно заедет в Кенсингтонский дворец утром поздравить меня от себя и от короля.
Тогда мама совершила чудовищный поступок. Она послала королеве записку, где говорилось, что, поскольку она в трауре - и принцесса тоже, - она не принимает посетителей. Я была в ужасе. Я не могла не рассказать об этом Лецен.
- Как мама смеет писать королеве, что она не принимает! Не принимает! Можно подумать, что она сама королева. О Лецен, мне так стыдно! Лецен покачала головой, но маму защищать не стала.
Однако мой день рождения не был таким печальным, как я ожидала. Я получила письмо от Феодоры, приведшее меня в восторг: она писала, что приезжает повидаться с нами.
Феодора была счастливой матерью четверых детей - Карла, Элизы, маленького Германа и еще одного крошки, которого назвали Виктор. Хотя мы регулярно переписывались, я не видела свою милую сестру шесть лет, и надежда поговорить с ней была так приятна, что сделала мой день рождения счастливым днем. Феодора предупреждала, что я найду в ней большую перемену. Что ж, я полагаю, как и она во мне! Я пыталась вспомнить, какой я была в девять лет. Я легко могла представить себе Феодору, какой она была в день свадьбы. Она всегда была хорошенькая - мне такой не быть.
Даже мама была в восторге, что увидит Феодору. Она суетилась, отдавая приказания и готовясь к их приезду. Она все время говорила о дорогих малютках и забыла на время о своей важности и затянувшейся кончине дяди Уильяма.
Они прибыли в чудесный июньский день. Я бросилась к ним, но мама остановила меня, положив мне руку на плечо, и сама выступила вперед поцеловать Феодору. Потом настала моя очередь.
- Милая, милая Викки!
- Моя любимая Феодора!
- Как ты выросла!
И она тоже. Она уже не была воздушным созданием, каким она покинула Англию. Она была довольно полная, но по-прежнему красивая, и любовь к ней переполняла мое сердце. Я взяла ее под руку, мама нежно обняла ее. Мама выглядела по-настоящему счастливой. Она любила Феодору, хотя той и не была предназначена корона. Мне понравился ее муж граф Гогенлое-Лангенбург, а дети были просто очаровательны. Они называли меня тетя Виктория. Странно было называться тетей, но и это мне понравилось.
Программа визита Феодоры включала посещение Виндзора. Я думаю, мама охотно бы отказалась, но Феодора и Эрнст приняли приглашение, так что мама ничего не могла поделать.
В первый день мы должны были ехать в оперу. Феодора сказала, что она устала, и мама, поглядев на нее, с нежностью сказала:
- Ты должна лечь, дорогая, у тебя был тяжелый день, и я не хочу, чтобы ты переутомлялась.
- Ложись, Феодора! - воскликнула я. - Я посижу с тобой, и мы поговорим, пока ты не уснешь.
- Нет, - твердо заявила мама. - Ты поедешь в оперу.
И я поехала, хотя охотнее осталась бы с Феодорой. Но опера мне понравилась. Пела Джулия Гризи, чей голос показался мне божественным. Давали оперу Россини "Осада Коринфа". А после оперы - балет "Сильфиды", в котором танцевала Тальони, так что я была наверху блаженства.
Какими радостными были все эти дни! Мне удавалось - изредка - оставаться наедине с Феодорой, и тогда мы говорили легко и непринужденно. Я полюбила детей, они были так ласковы и забавны.
Мы ездили в Виндзор. Король и тетя Аделаида приняли Феодору очень милостиво, однако я должна сказать, что во время визита король подчеркнуто игнорировал маму и мое счастье смешивалось с опасениями, что в любую минуту может вспыхнуть скандал и мама уведет нас всех без всяких церемоний. Но присутствие Феодоры, казалось, смягчило маму, и ей хотелось, чтобы Феодоре было у нас хорошо. Со своим мягким, миролюбивым характером Феодора воспринимала жизнь такой, как она есть, спокойнее, чем я. Быть может, мама была права, и на меня действительно влияло сознание того, что мне предстояло занять очень высокое положение. Возможно, это сознание придавало мне неукротимую решительность. Наилучшим способом остаться наедине с Феодорой было катание верхом. С нами, конечно, всегда кто-нибудь был, но с помощью некоторых хитростей мы ускользали от них. Однажды, когда нам это удалось, я сказала Феодоре:
- Я полагаю, мы от них сбежали.
- У меня создалось впечатление, что время от времени у тебя возникает желание куда-нибудь сбежать. - Феодора кинула на меня быстрый взгляд.
- Да, иногда мне хочется побыть одной. Я даже сплю в маминой спальне. Чего мне больше всего хочется, так это иметь свою комнату, куда я могу уйти иногда и… побыть одной.
- Я понимаю, - улыбнулась Феодора. - Бывает, что ты чувствуешь себя пленницей.
- Когда ты жила здесь, у тебя было такое же чувство?
- Мама была твердо намерена печься о нас, но иногда она походила на тюремщика. Но тебе скоро исполнится восемнадцать, Виктория, и тогда…
- Тогда я буду свободна.
- Ты станешь королевой. Это не пугает тебя немного?
- Это делает меня серьезнее.
- Я думаю, ты сумеешь настоять на своем. Теперь уже недолго. Ты выйдешь замуж, как и я.
- Для тебя замужество означало свободу.
- Человек никогда не бывает свободен. У него всегда есть обязанности. Что ты думаешь о кузенах? - неожиданно спросила она.
- Они очень милы, - ответила я.
- У нас их несколько. Интересно, понравятся ли тебе Саксен-Кобургские. Я нахожу их самыми симпатичными.
- Как они выглядят, Феодора?
- Они очень красивые, высокого роста. Дядя Леопольд о них очень заботится. Мне больше нравится Эрнст.
- Почему? Дядя Леопольд пишет более восторженно об Альберте.
- Они оба замечательные. Эрнст добродушный, можно сказать, более… наивный. А Альберт умнее, тоньше. И они очень тоскуют по своей матери.
- Почему?
- Тебе о них ничего не рассказывали?
- Ты хочешь сказать, о кузенах?
- Не то чтобы о них. Об их родителях.
- Расскажи мне.
- Рано или поздно ты все равно узнаешь. Когда их мать, Луиза Саксен-Готская, вышла замуж за герцога Эрнста Саксен-Кобургского, это должен был бы быть очень счастливый брак. Но что-то пошло не так. После рождения старшего сына Эрнста у герцога с женой начались размолвки. Он не был верным мужем, она чувствовала себя одинокой, и при дворе нашлись люди, которые воспользовались ситуацией, стали проводить с ней много времени, развлекая ее. О ней пошли слухи, а вскоре в один прекрасный августовский день в Розенау она родила Альберта. Он появился на свет в великолепном замке, окруженном деревьями - дубами, буками, вязами, ясенями.
- Я знаю. Три месяца спустя после меня.
- Да. Вы почти ровесники. Альберт родился удивительно красивым… Луиза, говорят, любила Альберта даже больше, чем своего первенца - Эрнста. По ее словам, он походил на ангела, с голубыми глазами и ямочками на щеках. Ему было только три года, когда неприятности, накапливавшиеся в течение некоторого времени, разразились открытым скандалом.
- Какой скандал?
- Луиза, покинутая мужем, завела себе друзей. Одним из них был некий лейтенант фон Хансштейн. При герцогском дворе у нее был враг, Максимилиан фон Зимборски, который решил уничтожить ее. В этом он преуспел, раздувая сверх меры всякие слухи и сплетни, и добился, что со временем герцог настолько поверил в измены жены, что решил с ней развестись.
- Развод! - воскликнула я. - Какой ужас! Бедные Альберт и Эрнст: