Штабс-капитан прищурился, словно припоминая, и, постукивая пальцем по столу, прочитал:
Память страшного похода
Пятьдесят шестого года
Свято чтит страна.
Вот по этим-то заслугам,
Говорят, к его услугам
Область создана!
Дьяченко рассмеялся и сказал:
- А что, на мое мнение - очень верные стихи. Такие бы еще про Облеухова. Ну, а теперь послушайте приятную весть.
Батальонный командир зачитал приказ о производстве в подпоручики юнкера Михнева.
- Наконец-то! - воскликнул Козловский. - Какая жалость, что далеко рота Прещепенко. Теперь до лета Михнев может и не узнать, что стал наконец офицером.
- А кто такой юнкер Михнев? - спросил новый командир первой роты.
- Тут давняя история. Михнев много лет ждет этого приказа, да все не хватало каких-то бумаг, - объяснил капитан.
- Но там, мне помнится, был приказ, касающийся лично вас, господин капитан, - подсказал курьер.
- Читай же, Яков, - попросила жена.
Дьяченко сломал сургучную печать на последнем пакете и вынул приказ. Он действительно касался Якова Васильевича и был для него совершенно неожидан. Во всяком случае, после стычки с младшим братом влиятельного Кукеля, он ничего подобного не ожидал. Приказ объявлял, что станица номер четыре, заложенная летом на Уссури, получила наименование Дьяченковой.
Офицеры столпились вокруг капитана, посыпались поздравления.
- Неужто так и будет называться Дьяченкова? - удивлялась Афимья Константиновна.
- Эх, знать бы раньше! - воскликнул Козловский. - Я бы там таких теремов понаставил! А то станица номер четыре… Подумаешь.
Утром курьер попросил построить весь наличный состав батальона.
- Уже второй год ведется розыск беглого солдата нашего батальона Михайлы Лаптя, - объяснил он. - Есть слух, правда, непроверенный, что он прибился к вашему батальону. Когда вы уезжали из Благовещенска, одному из солдат, знавших Лаптя, показалось, что он сидел за веслом на одной из ваших барж. Я лично знал мерзавца и хотел бы сам убедиться, что слух этот не имеет оснований.
Разговор происходил в присутствии адъютанта батальона, и Яков Васильевич приказал ему построить батальон.
- Всех, не оставляя даже дневальных в казармах, - сказал он, а сам подумал, что Лешему и на этот раз повезло. "Не уйди он к заливу Святой Ольги, кто знает, как бы все обернулось".
Батальон построился на плацу. Штабс-капитан в сопровождении Дьяченко и адъютанта медленно дважды обошел строй.
- Все? - спросил он.
- Трое больных, давайте зайдем в казарму, - предложил адъютант.
В последней казарме, в углу, отгороженном для больных, лежали три солдата. Михайло Лаптя-Лешего, конечно, среди них не было. И курьер в тот же день отбыл обратно встречать Новый год в Благовещенске.
А в Хабаровку за день до Нового года примчался из Софийска поручик Прещепенко и, конечно же, с гитарой.
- Вы должны остаться у нас на Новый год, - потребовала Афимья Константиновна.
- Буду беспредельно рад, - он прижал руку к сердцу. - Если… - тут Прещепенко взглянул на Якова Васильевича, - если разрешит батальонный командир.
- Яков, ты, конечно, не пошлешь господина Прещепенко в пургу и буран обратно?
- Ну, пурги и бурана пока нет, - кивнул на замерзшее окошко капитан. - Однако поручика и его гитару мы оставим.
Прещепенко давно рвался в Хабаровку, и помог ему случай. Надо было доставить командиру батальона приказ контр-адмирала Казакевича. В нем говорилось, что получены сведения о приготовлениях Англии и Франции к новой войне с Китаем, следовательно, можно ожидать активности этих держав и против русских владений на Амуре. Предписывая регулярным войскам и казакам по Нижнему Амуру и Уссури быть в военной готовности, Казакевич приказывал Дьяченко заложить две речные канонерские лодки по приложенным чертежам. Для вооружения их разрешалось взять крепостные орудия из станицы Казакевичевой.
- Да что они там думают! - возмутился адъютант батальона, когда капитан зачитал приказ. - У нас же нет корабельного инженера, нет никаких приспособлений, хотя бы простейших стапелей.
- Что поделаешь! Баржи строили, соорудим и канонерские лодки, - сказал капитан.
- Завтра Новый год, а они не могут обойтись без служебных разговоров! - перебила их беседу зашедшая в комнату Афимья Константиновна. - Или вы думаете, что я пойду за елкой в лес?! Утром жалели, что не догадались поставить елку на рождество, давайте поставим хоть сейчас!
- Мать-командирша права! - поднялся из-за стола Дьяченко.
- Бегу распорядиться, - вскочил Козловский. - Мои молодцы для вас, Афимья Константиновна, такую елочку принесут!
Последняя ночь 1858 года выдалась тихой, даже мороз чуть ослаб. По льду Уссури, в ее среднем течении шли два обветренных, обмороженных человека. Давно не стриженные бороды их заиндевели, усталые ноги скользили по обнажившемуся из-под снега льду, в котором, как в зеркале, отражались усыпавшие небо звезды.
Одеты путники были необычно. Поверх истрепанных черных матросских шинелей были короткие куртки, а на первом, высоком и плечистом, куртка была заметно тесна и без рукавов. Наверно, не налезла с рукавами, и хозяин их отпорол. На ногах у обоих - легкие меховые унты, а головы покрывали мохнатые шапки, какие носят гиляки на побережье Татарского пролива. Покачивались за плечами у этих, видать, бредущих издалека путешественников стволы ружей, да солдатские ранцы горбатили их спины.
- Что это стойбища не видать? Пора бы ему показаться, - простуженным голосом сказал один. - Больно не хочется сегодня на дворе ночевать. А придется, наверно. Теперь, если по звездам смотреть, как раз полночь. Вон ковшик почти прямо стоит. Не сбились ли мы на какую протоку?
- Ну, ты скажешь, Кузьма! Куда же тут сбиться. Уссури не Амур. Вона, высокий берег потянулся. Скоро и стойбище наших приятелей покажется. Я вот иду и думаю, приезжали к ним после нас те маньчжуры, ай нет?
- Кто их знает. Придем - расскажут. Да хоть бы дойти. Эх, и выспались бы мы с тобой в тепле. Перво-наперво разулись бы. Покурили всласть. Поели…
- Дойдем, Кузьма. Я те говорю: скоро стойбище.
Солдаты замолчали, в тишине только снег поскрипывал под их ногами. Вдруг Леший остановился и прислушался.
- Слышь, Кузьма, собаки лают!
- Лают! - радостно воскликнул Кузьма. - Пошли-ка, парень, быстрей.
- Пошли!
- А что, Михайло, нас с тобой в батальоне, может, уже и не чают живыми увидеть!
Леший отозвался не сразу, он помолчал, покряхтел, и лишь потом сказал:
- Да не. Вот если бы они там знали, чего нам натерпеться пришлось за дорогу, особенно в горах, когда по грудь в снегу брели, может, и не ждали бы.
- И то верно, - согласился Кузьма, вспоминая путь через перевал, снежные завалы, встречу с медведем-шатуном, обледенелые кручи и два последних сухаря, которые тогда оставались у них с Лешим.
Наверно, и Михайло вспоминал дорогу к Восточному океану. Немало лиха хватили они, пока дошли до залива Ольги. Увидели они вмерзшую в лед шхуну тогда, когда хотели уже возвращаться, так и не доставив пакета.
Их, бредущих по торосам к шхуне, заметили матросы и побежали навстречу. Последние шаги Кузьма и Михайло сделали, уже поддерживаемые под руки моряками. А в кают-компании офицеры, взбодрив путников меркой водки, никак не хотели верить, что эти оборванные, обмороженные солдаты пришли откуда-то со Среднего Амура, из какой-то Хабаровки, про которую они еще и не слышали.
Солдат хотели было положить в лазарет, но они попросили дать им день отоспаться и отпустить обратно. На шхуне солдаты прогостевали два дня. А на третий, надев взамен своих истрепавшихся солдатских шинелей матросские, пошли в обратную дорогу, заявив на прощание: "Теперь-то мы плутать не будем. Дорогу узнали, ну ее к ляду!.."
- Ну вот и стойбище, - показал Михайло на темневшие вдоль берега гольдские жилища. - А вот и тропка к нему. Так вот, глядишь, через месяц и до Хабаровки, разлюбезной нашей, добредем.
- Добредем! А взглянуть бы сейчас, как у них там!
- Спят, поди…
Хабаровка в этот полуночный час не спала. И если бы Михайло и Кузьма подходили сейчас к ней, то услышали бы, как раздался в ночной тишине залп ружей, за ним другой, а потом до них донеслось бы разноголосое "Ура!".
Новый русский пост Хабаровка, заложенный всего полгода назад, встречал 1859 год. Встречал мирными залпами. А других и не раздавалось на Амуре за все время возвращения исконно русских земель в пределы своей державы.
ЭПИЛОГ
"Дьяченко… был один из наиболее полезных деятелей по заселению Амура. Спокойный, ровный характер, распорядительность, умение обходиться с солдатами, казаками, с начальствами, с китайцами и своими доставили ему общее уважение амурцев".
М. И. ВЕНЮКОВ
Августовским днем 1863 года по раскинувшейся на склонах трех холмов Хабаровке в походном снаряжении маршировал 3-й Восточносибирский линейный батальон.
Шел батальон мимо своих опустевших казарм, мимо многочисленных лавок, домов и огородов городских обывателей, госпитальных зданий, шел к новой шумной пристани в устье речки Хабаровки. А за пристанью на скате левой горы, на Орловом поле, виднелись между деревьев склады и красные крыши домов Амурской компании.
Разрослась Хабаровка. Пять лет отстраивал ее бывший 13-й, ныне 3-й батальон. Сто шестьдесят семь различных строений открывались теперь взгляду людей, приплывавших сюда по Амуру, а сколько еще строилось новых!