- Всё это хорошо, - сказал Сократ. - Я уверен, что так и будет. Но не все тебя поймут, если война продлится долго. Горячие головы постараются сместить тебя с поста стратега, возьмут дело в свои руки и поведут его так, как ты не хочешь: выведут нашу армию против сухопутной армии Лакедемона, вступят с ней в открытое сражение и не смогут её одолеть. Тогда мы погибнем. Погибнет наша славная демократия, ибо пелопоннесцы установят свой режим походного военного лагеря - таков режим в Лакедемоне и теперь. Погибнут все наши искусства и наука, ибо Лакедемон предпочитает всем мусическим искусствам искусство сражаться и убивать. Погибнет всё возвышенное, прекрасное и нежное - как бесполезное для практической жизни и войны. И мы будем сброшены в смрадную Кайядскую пропасть.
- Ты нарисовал очень мрачную картину, - молвил Перикл. - Но она уже возникала и перед моим мысленным взором. Всё, что ты сказал, возможно. Если я потеряю власть. Пелопоннесцы это хорошо понимают и делают всё, чтобы отстранить меня от власти ещё до начала войны. Наши тупоголовые демагоги, а также "прекрасные и добрые" наши аристократы, играют пелопоннесцам на руку, когда требуют немедленно начать войну против Лакедемона. Потому так трудно отделить происки Лакедемона от интриг демагогов и аристократов. Для меня же их удары равнозначны. Даже мой лоботряс Ксантипп, распространяя обо мне грязные слухи, вонзает мне меч в ту же рану, которую нанесли пелопоннесцы. Но я надеюсь устоять. Да и не я один понимаю, как следует поступать с Лакедемоном. Вот и вы, мои друзья, - голос у Перикла вдруг дрогнул, чего прежде, кажется, не случалось, - и на вас я могу положиться во всём.
- Это так, - насупил брови Сократ. - На нас ты можешь во всём положиться. Но я не дорисовал картину, Перикл. Хоть она и мрачная, но требует завершения.
- Ладно, - согласился Перикл, - продолжай.
- А вино? - кивнув в сторону кратера, напомнил Сократ. - Вино скучает.
Выпили но третьей кружке.
- Я очень надеюсь, что ты устоишь, - продолжил Сократ, смахивая с бороды пролитое вино, - что ни враги, ни болезни, ни случайности не одолеют тебя. Ты стоишь прочно, как прочно стоит на холме бронзовая Афина Промахос. Я прошу об этом Вершителя Судеб, да услышит он мои слова. Но вот что беспокоит, Перикл. Ты сказал: "Мы выше духом, мы превзошли спартанцев учёностью". Ты сказал скупо, но и этого достаточно. Но потом, говоря о наших преимуществах, ты сказал лишь о нашем богатстве и силе. Эти преимущества несомненны. И мы, конечно, выше духом, чем спартанцы. Все высокие дарования души находят себе применение в нашей жизни. Мы свободны, мы открыты, мы справедливы, мы добродетельны. Я говорю это без иронии. Афины - лучшее общество ойкумены, её цветок, сердце, глаза, душа... Всё это так. Но посмотри в другую сторону. Культ силы, жестокости, фанатизм, стадность при равной и всеобщей бедности - не та ли это сила, которая сможет перемолоть наше богатство, могущество, свободу, просвещённость? Маленькое ядовитое насекомое может убить человека. Пелопоннес же - это чудовище, которое, кажется, только для того и взращено, чтобы погубить прекрасные Афины. Против всего доброго и возвышенного там взращено злое и низменное. На их мечах не просыхает кровь рабов и пленных, они сталкивают в бездну слабых детей, они изнуряют себя упражнениями и грубой пищей... Перикл, не зло ли побеждает в этом мире?
- О, боги! - вздохнул Перикл. - И я хотел бы об этом знать. И меня донимает эта мысль. Одна среди тех причин, которые вынуждают меня противиться войне с Лакедемоном. И если силу можно побороть только силой, зло - злом, низменное - низменным, жестокость - жестокостью, то победа обернётся поражением, потому что будет утрачено то, ради чего только и стоит жить и сражаться, - добро. Сражаясь со зверем, мы сами рискуем превратиться в зверя, если не сможем приручить его с помощью разума. Спартанский царь Архидам безотказно принимает паши ежегодные дары, по не становится добрее.
- Как лев, засыпая, он кладёт голову на кусок сырого мяса, а не на развёрнутый свиток мудреца, - сказал Софокл и спросил: - Так о чём же мы попросим дельфийскую Пифию? Какой ответ нам нужен: о том, победим мы или не победим в войне с Пелопоннесом, удержится ли у власти Перикл или о том, не зло ли побеждает в этом мире, как сказал Сократ?
- Спросите о войне, как велела Аспазия, - сказал Перикл. - За это отдадите храму золотую кружку. Потом спросите Пифию обо мне, о том, доживу ли я до победы над Лакедемоном. За это поднесёте жрецам Аполлона мой золотой браслет. О себе же вы всё давно знаете, если верить Ахеронту: "Софокл мудр, Еврипид мудрее, но всех мудрее среди эллинов Сократ". Так? - усмехнулся Перикл.
Он правильно произнёс оракул, который некогда принёс Сократу его друг Ахеронт, побывавший в Дельфах с посольством казначейства. Ахеронт погиб в бою при Потидее, из которого Сократ выносил раненного Алкивиада.
Вспомнив об Алкивиаде, Сократ вспомнил и о Перикле-младшем, который был ровесником Алкивиада и ради которого Перикл-старший, Перикл Олимпиец, приехал сюда, в своё ахарнское имение.
- Здоров ли сын? - спросил Перикла Сократ, пропустив мимо ушей его вопрос об оракуле, привезённом Ахеронтом.
- Вполне здоров, - ответил Перикл.
- Не слышу радости в твоих словах, - заметил Сократ. - Не гневи богов. Давай выпьем за счастливое выздоровление твоего сына.
- Как хорошо, что ты не забываешь о вине, - сказал Перикл, подвигая кратер к Сократу, - иначе оно скисло бы от наших невесёлых разговоров. Теперь скажи мне, Сократ, что ты узнал о делах, связанных с убийством нашего друга Фидия, - попросил Перикл, когда они выпили. - Есть ли что-то новое?
- Да, - сказал Сократ, - Менон написал донос на Фидия, будучи подкупленным налоговым сборщиком с агоры Динием. Деньги для подкупа Менона вручил Динию Клеофонт, владелец лавки музыкальных инструментов у Одеона. В этом мне признались Менон и Диний. Диний убит у ворот своего дома ударом ножа. Клеофонт отплыл из Пирея на Самос. Менон лежит в горячке после того, как попытался покончить с собой. Главного же - кто отравил Фидия - я так и не узнал.
XIII
Двулошадную повозку снарядил для них Перикл. Дал возничего, юношу Толмида, и слугу Хромона, которому поручил исполнять в пути роль повара и телохранителя одновременно, для чего ему были выданы деньги, съестные припасы и оружие - лук, копьё, меч и боевые доспехи. Щит и меч Перикл вручил также Сократу. Опоясался мечом и возничий Толмид. Софоклу же Перикл сказал:
- Ты уже стар, Софокл, чтобы держать в руке меч. Твоим истинным оружием являются папирус и мемфисская камышинка, а молодые люди, Сократ, Толмид и Хромой, позаботятся о твоей безопасности. Хайрете!
Они выехали тихим туманным утром. Софокл и Сократ подрёмывали в повозке до восхода солнца. А когда солнце взошло и туман рассеялся, Сократ сладко и шумно потянулся, разбудив Софокла, и произнёс:
- Впереди добрый десяток беззаботных и сытых дней. Такое счастье мне ещё никогда не выпадало. Спасибо Аполлону, который надоумил Аспазию отправить нас за оракулом.
- Я всегда боялся радоваться заранее, - ответил Софокл, отбросив с лица плащ. - Скажешь слово радости, а тут и беда подкатит. Счастье надо принимать молча, чтобы не спугнуть его, а о горе кричать. Я испытал это правило тем, что нарушал его и следовал ему. Предпочтительнее следовать ему - вот мой опыт.
- Одному чужестранцу, который никогда ранее не видел и не ел орехов, попались подряд десять горьких орехов, из чего он заключил, что есть их нельзя. Он извлёк это правило из опыта, а опыт оказался случайным и ошибочным, из чего следует, что нельзя устанавливать правила, опираясь на краткий опыт одного человека.
- Я испытал моё правило всей моей жизнью - разве можно назвать это кратким и случайным опытом? - возразил Сократу Софокл.
- Жизнь и дела твои достойны уважения, - ответил Сократ, - тебе, как божеству, ставят алтари. Ты - пример для многих. В том числе и правила, которым ты следуешь. И всё же жизнь коротка, чтобы испытать каждое правило до основания. К тому же твой опыт - это только твой опыт, и мало кто примет его на словах. Давай проверим, так ли это. Толмид! - обратился Сократ к юному возничему, который с интересом прислушивался к разговору и то и дело поглядывал на Сократа и Софокла, придерживая лошадей, чтобы повозка не так сильно громыхала на ухабах. - Скажи нам, Толмид, опасаешься ли ты заранее радоваться тому счастью, которое тебя ждёт?
- Никогда! - весело ответил Толмид. - Если меня ждёт девчонка, я лечу к ней с песнями!
- А ты, Хромон? Готов ли ты следовать правилу Софокла?
- Зачем? - ответил Хромон. - В жизни так мало радостей, что нельзя пропускать ни одну. Радость - такая дорогая и редкая вещь, что не стоит пренебрегать ею ради какого-то глупого правила.
Сократ, довольный ответом Хромона, громко расхохотался.
- Вольно вам смеяться над стариком, - обиделся Софокл. - Молодые жеребцы! Вот накажут вас боги за легкомыслие.
- Как ты взвешиваешь мысли? - ухватился за слово Сократ. - Есть тяжёлые мысли, есть лёгкие. Какой мерой ты это определяешь?
- Мерой содержащейся в них глупости, - ответил Софокл. - Чем глупее мысль, тем она легче, тем быстрее слетает с языка. Потому-то и болтливы безмерно легкомысленные люди, а мудрые люди молчаливы.
- Как можно судить о мудрости или глупости человека, если он молчит? - спросил Сократ. - Вот и придорожные камни молчат. И чем молчащий человек отличается от молчащего камня? Как ты думаешь, Толмид?