я допил и сказал:
- Поехали.
мы долго тащились из трущоб к дому Л. надо видеть это жилище поэта. Дженсен свернул на подъездную дорожку, она показалась мне не меньше съезда с автострады.
- и этот парень все время вопит о нищете? - вырвалось у меня.
- говорят, он задолжал коммунальщикам восемьдесят пять штук за все это хозяйство.
- бляха-муха!
мы выбрались из машины и встали перед трехэтажным домом. На крылечке стояли качели, в них лежала гитара баксов за 250. Вдруг объявилась толстожопая немецкая овчарка и с рыком поперла на нас, брызгая слюной. Я схватил гитару и стал отгонять псину, ну, не игрой, естественно, а просто отмахивался, пока Дженсен бросился к двери и позвонил.
открылось смотровое окно, и показалась желтая морщинистая физиономия.
- кто вы? - спросила рожа.
- Буковски и Дженсен.
- кто?
- Дженсен и Буковски!
- я вас не знаю.
овчарка прицелилась, прыгнула, ее зубы лязгнули прямо у моей глотки, когда она пролетала мимо, я огрел ее хорошенько инструментом, но она только отряхнулась и вновь закружилась, готовясь к прыжку, шерсть встала дыбом, псина щерилась, показывая мне свои старые желтые клыки.
- Буковски, - продолжал разъяснения Дженсен. - он написал книгу "Орущий под дождем дни и ночи напролет", а я Хиллиард Дженсен - "Нью маунтин пресс".
псина издала последний угрожающий рык, сжалась и уже была готова к прыжку, когда Л. сказал:
- Ох, Пупу, нельзя! Пупу слегка расслабился.
- молодец, Пупу, - пролепетал я. - Хороший Пупу!
Пупу посмотрел на меня, было ясно, что его на мякине не проведешь, и тут старик Л. открыл дверь.
- заходите, - сказал он.
я бросил сломанную гитару на качели, и мы зашли в дом. прихожая была величиной с подземную парковку.
- садитесь, - предложил Л.
стульев было навалом, я подтянул ближайший к себе.
- я даю истеблишменту еще один год, - заявил Л. - народ уже проснулся, мы просто спалим все на-хуй!
Л. щелкнул пальцами и продолжил:
- это будет, - (щелчок), - как пить дать! и лучшая жизнь наступит для нас!
- а есть чего-нибудь выпить? - поинтересовался я.
Л. затеребил маленький звонок, болтающийся у него на стуле, и завопил:
- Марлоу!
затем посмотрел на меня и сказал:
- я читал вашу последнюю книгу, мистер Мид.
- я Буковски.
он повернулся к Дженсену.
- так это вы Тейлор Мид! извините меня!
- нет-нет, я Хиллиард Дженсен - "Нью маунтин пресс".
тут в комнату рысцой вбежал япошка - черные блестящие штаны и белый пиджак, он еле заметно поклонился, на лице у него стояла многообещающая улыбка, будто он знал, что однажды прибьет всех нас.
- Марлоу, ебаный придурок, эти джентльмены хотят выпить, мигом прими у них заказ и немедленно возвращайся, а не то я тебе жопу порву!
невероятно, но на лице Л. не отражалось ни капли боли, и хотя все морщины остались, они казались просто речушками - или пришитыми, или нарисованными, или налепленными, эксцентричное лицо, желтое, лысина, крошечные глазки, безнадежное и ничтожное лицо - это на первый взгляд, но тогда как он мог написать все свои книги? "о, у Мака большой хуй! у-у, Мак обладатель огромного члена! какой у Мака хуина! у Мака самый огромный хуй в городе, наибольший к западу от Миссисипи, все говорят о хуище Мака, ох, блядь, вот это хуина!.." и так далее. в общем, в плане стиля Л. сделал всех, но, как по мне, это все равно утомительно.
вернулся Марлоу с выпивкой, и вот в чем ему не откажешь: налил он щедрой рукой и довольно крепко, оставил стаканы и важно удалился, я обратил внимание на то, как покачиваются его ягодицы под обтягивающими брюками, когда он спешил на свою кухню, где дневал и ночевал.
Л. был уже прилично пьян, но залпом ополовинил свой стакан - любитель разбавлять скотч водой - и заговорил:
- я постоянно вспоминаю тот отель в Париже, где все мы поселились: Кэй Джонсон, Хэл Норе, Берроуз - величайшие литературные умы нашего поколения.
- вы думаете, это помогало вашей работе, мистер Л.? - поинтересовался я.
дурацкий вопрос. Л. посмотрел на меня сурово, но потом одарил улыбкой:
- все помогает моей работе.
затем некоторое время мы просто сидели, пили и переглядывались. Л. побренчал звонком, и снова прибыл Марлоу дозаправить наши стаканы.
- Марлоу переводит Эдну Сент-Винсент Миллей на японский, - объявил Л.
- прекрасно! - оживился Дженсен из "Нью маунтин".
я не видел ни хуя прекрасного в том, чтобы переводить Эдну Сент-Винсент Миллей на японский.
- я не вижу ни хуя прекрасного в том, чтобы переводить Эдну Сент-Винсент Миллей на японский! - заявил Л.
- ну, Миллей - это вчерашний день, а с современной поэзией что не так? - спросил представитель "Нью маунтин".
"молода, поспешна, поэтому и скисает быстро", - ответил я мысленно.
- дыхалки не хватает, - сказал старик, снова повисла пауза, было очевидно, что мы не нравимся друг другу. Марлоу курсировал между нами и кухней, поднося выпивку, мне казалось, что я нахожусь в какой-то жуткой глубокой пещере или участвую в бессмысленном отвлеченном кино, просто череда бессвязных сцен, во время очередной дозаправки Л. поднялся и залепил Марлоу оплеуху, крепко залепил, я даже не знал, что и думать: секс? скука? игра? Марлоу оскалился и слинял к прелестям Миллей.
- мой дом не переступит нога человека, который не может вынести как весь мрак этого мира, так и весь его блеск, - высказался Л.
- слушай, мужик, - заговорил я, - я думаю, что ты полное говно. И твоя писанина меня никогда не впечатляла.
- меня твоя тоже, Мид, - парировал старикан. - вся эта чушь про отсасывание у киношных звезд, да любой может отсосать у кинозвезды… это, блядь, не проблема.
- возможно, - согласился я. - но я не Миди!
старый хрыч, переведенный на восемнадцать языков, поднялся и, пошатываясь, направился ко мне.
- хочешь драться или ебаться? - спросил старпер.
- ебаться, - был мой ответ.
- МАРЛОУ! - завопил Л. влетел Марлоу, и Л. выкрикнул:
- ВЫПИТЬ!
а я уж было решил, что старый пень прикажет Марлоу спустить штаны и я удовлетворю свое желание, но не случилось, пришлось довольствоваться прыгающими ягодицами убегающего на кухню любителя Миллей.
мы начали новый раунд.
- вот так! - вступил Л. первым и щелкнул пальцами. - истеблишмент спекся! мы его спалили!
тут голова старика упала на грудь, и он засопел, спекся вслед за истеблишментом.
- пошли, - сказал Дженсен.
- погоди-ка…
я подошел к великому литератору и просунул руку за спинку кресла-качалки, прямиком к жопе старого мудака.
- ты что делаешь? - зашептал Дженсен.
- все помогает моей работе, - сказал я. - а эта скотина при деньгах.
присев, я вытянул кошелек.
- вот теперь пошли!
- да не надо бы, - промямлил Дженсен, пока мы продвигались к двери.
вдруг кто-то схватил меня за правую руку и тут же заломил ее за спину.
- перед тем как покинуть мистера Л., мы оставляем все деньги здесь - в его честь! - объявил переводчик Э. В. Миллей.
- блядь, ты мне руку сломаешь, ты, косоглазая блевотина!
- МЫ ОСТАВЛЯЕМ ВСЕ ДЕНЬГИ ЗДЕСЬ! В ЧЕСТЬ МИСТЕРА Л.! - заорала блевотина.
- ЕБНИ ЕГО, ДЖЕНСЕН! ЕБНИ РАЗОК! УБЕРИ ЭТОГО ЕБАНАШКУ ОТ МЕНЯ!
- если он тронет меня - твоя рука СЛОМАНА!
- ладно, забирай кошелек, хуй с ним! я все равно скоро получу чек от "Гроув пресс"…
он забрал кошелек Л. и бросил его на пол, затем вытащил мой и тоже бросил на пол.
- эй, минутку! ты кто такой? кидала хуев?!
- мы ВСЕ деньги оставляем здесь!
- даже не верится! этот дом хуже любого борделя.
- а сейчас скажи своему приятелю, пусть бросит свой кошелек на пол, или я сломаю тебе руку!
Марлоу слегка поднажал, давая понять, что не шутит.
- Дженсен! кошелек! брось его!
Дженсен выбросил портмоне. Марлоу отпустил мою руку, я повернулся, дееспособной у меня оставалась только левая.
- Дженсен! - позвал я.
он оценил Марлоу и ответил:
- нет.
я бросил взгляд на сопящего старика, и мне показалось, что на его губах блуждает нежная улыбка, мы вышли за дверь.
- хороший Пупу, - сказал я.
- очень хороший Пупу, - подтвердил Дженсен. мы прыгнули в машину.
- ну, кого еще ты хочешь, чтобы я сегодня посетил?