Я пожал плечами. Без толку. Нас возьмут на выходе. Он лихорадочно дергал застежку дорожной сумки.
– Ты уверен, что это наши фамилии произнесли? Точно уверен?
Я кивнул, так и не шевелясь. В отупелом мозгу у меня закопошилась истина. Это не галлюцинация, кошмар реален. И вдруг я вспомнил, как пиарщик "Страйкера" рассказывал, насколько всемогущ тот шеф на Козумеле, у которого лицензия на продажу горючего.
Конечно! У такого человека связи по всей Мексике: полиция, авиалинии, иммиграционные службы. Безумием было считать, что сможем его разозлить и нам это сойдет с рук. Без сомнения, он и филиалы "Авис" тоже контролирует. И он вступил в игру, как только его громилы обнаружили на стоянке аэропорта разбитый джип: лобовое стекло вдребезги и счет за одиннадцать дней аренды не оплачен. Телефонные провода в двадцати тысячах футов под нами гудели до самого Монтеррея. А теперь, когда у нас в запасе всего десять минут, нас настигли.
Встав, я забросил на плечо баул, как раз когда официантка принесла Блуру его "Глаукому". Он глянул на нее, потом схватил коктейль с подноса и выпил залпом.
– Gracias, grasias, – забормотал он, протягивая ей банкноту в пятьдесят песо. Она было потянулась дать сдачи, но он затряс головой: – Nada, nada*, оставьте гребаную сдачу себе. – Потом указал на дверь в кухню. – Черный ход? – с надеждой спросил он. – Exitol
* "Спасибо… ничего-ничего" – (исп.).
Он кивнул на самолет на взлетной полосе в пятидесяти футах под нами. В окно я увидел, как немногие пассажиры поднимаются на борт.
– Большая спешка! – объяснил он.
С недоуменным видом девушка указала на главный выход из бара.
С секунду Блур бессильно заикался, потом заорал:
– Где хренов черный ход отсюда? Нам нужно попасть на самолет сейчас!
Внезапно отставленный прилив адреналина чуть прочистил мне мозги. Схватив Блура за руку, я дернул его к выходу.
– Пошли, – велел я. – Проскочим мимо сволочей.
В голове у меня до сих пор был туман, но адреналин пробудил к жизни инстинкт самосохранения. Наша единственная надежда – как обреченные крысы, проскользнуть в единственную имеющуюся дырку и надеяться на чудо.
Пока мы бежали по коридору, я сорвал с баула один из бэджиков "ПРЕССА" и сунул его Блуру.
– Когда будем у выхода на посадку, начинай им размахивать, – сказал я, отпрыгивая в сторону, чтобы пропустить процессию монашек. – Pardonnez! – кричал я. – Prensa! Ргеnsa! Mucho importante!*
* "Извините! Пресса! Пресса! Очень важно!" – (исп.).
Блур подхватил мои вопли, когда, сломя голову и бессвязно завывая на ломаном испанском, мы подбегали к выходу на посадку. Кабинка контроля была сразу за стеклянными дверьми, ведущими на взлетную полосу. Трап был еще полон пассажиров, но часы над выходом показывали ровно 11:20 – время вылета. Наша единственная надежда – юркнуть мимо копов у стойки и рвануть в самолет за секунду до того, как стюардесса закроет большую серебряную дверь.
Перед стеклянными дверями нам пришлось притормозить, но мы размахивали билетами и орали "Рrensа! Prensa!". К тому времени по мне ручьем тек пот и мы оба задыхались.
Когда мы ввалились через порог, дорогу нам заступил невысокий, с виду мускулистый коп в белой рубашке и черных очках.
– Сеньор Блур? Сеньор Томпсон? – резко спросил он. Глас возмездия.
Я остановился так резко, что едва не упал, и обвис на стойке, но ботинки Блура на кожаной подошве не затормозили на мраморном полу, и, проскользнув мимо меня, он на полной скорости врезался в кадку с десятифутовой пальмой, уронив сумку и сломав несколько веток, за которые пытался уцепиться, чтобы не упасть.
– Сеньор Томпсон? Сеньор Блур?
Думать наш обвинитель мог только одну мысль зараз. Прибежал его помощник и помог Блуру подняться на ноги. Еще один коп подобрал с полу сумку и отдал ему.
Я был так измучен, что сил хватило только покорно кивнуть. Выкликнувший наши имена коп вынул у меня из руки билет, посмотрел и вернул мне.
– Ага, – сказал он с усмешкой. – Сеньор Томпсон. – Потом он перевел взгляд на Блура. – А вы сеньор Блур?
– Он самый, черт побери! – рявкнул Блур. – Что, мать вашу, тут происходит? Это возмутительно, столько воска на полу! Я едва не убился!
Низенький коп снова усмехнулся. Я не мог сказать наверняка, была ли в его улыбке доля садизма. Но теперь это не имело значения. Они нас прищучили. Я наспех перебрал мысленно всех знакомых, которых Посадили в Мексике, нар-кошей, которые слишком долго испытывали удачу и стали беспечны. Несомненно, в тюрьме мы найдем друзей, я почти слышал, как они выкрикивают радостные "привет", когда нас выводят на двор и снимают наручники.
Эта сцена пронеслась у меня в голове за миллисекунды. Дикие крики Блура еще звенели в воздухе, когда коп начал подталкивать меня за дверь к самолету.
– Скорей! Скорей! – твердил он, а за спиной у меня его помощник подстегивал Блура.
– Мы боялись, вы опоздаете на самолет, – говорил он. – Мы объявляли по системе оповещения. – Тут он расплылся в улыбке. – Вы едва не опоздали на рейс.
* * *
Мы почти до Сан-Антонио долетели, прежде чем я взял себя в руки. Адреналин все еще тяжело ухал у меня в голове; сцена на посадке полностью нейтрализовала кислоту, алкоголь и усталость. Нервы у меня были так раздерганы, что, когда самолет взлетел, мне пришлось вымаливать у стюардессы два скотча с водой, которыми я запил две наши красненькие.
Остальные две съел Блур, запив двумя "кровавыми мэри". Руки у него ужасно тряслись, глаза налились кровью. Но едва воспрянув к жизни, он начал проклинать "грязных сволочей по системе оповещения", из-за которых он запаниковал и избавился от всего кокса.
– Иисусе! – тихонько сказал он. – Ты даже представить себе не можешь этого ужаса! Стою я у писсуара, в одной руке член, в другой кокаиновая ложка, пытаюсь разом загнать в себя дурь и поссать, как вдруг мне в ухо орут! У них динамик стоит, в уборной, а сама она кафелем облицована! – Он сделал долгий глоток. – Черт, я едва не спятил! Словно кто-то подкрался ко мне сзади и сунул мне за шиворот хлопушку. Я думал только о том, как избавиться от кокса. Выбросив его в писсуар, я, как сволочь, дернул за тобой. – Он нервно рассмеялся. – Черт, я даже ширинку не застегнул, я по коридору бежал с членом наружу.
Я улыбнулся, вспоминая отчаяние почти апокалипсических масштабов, которое охватило меня при первом" объявлении.
– Странно, сказал я. – Мне вообще не пришло в голову избавиться от наркотиков. Я думал только о счетах и угробленном джипе. Если бы нас взяли за них, таблеткой больше, таблеткой меньше – какая разница.
Некоторое время он мрачно размышлял, а когда заговорил, то упорно смотрел в кресло перед собой.
– Ну… не знаю, как ты… но думаю, я еще одного такого шока не перенесу. У меня было полторы минуты чистейшего ужаса. Мне казалось, вся моя жизнь кончилась. У писсуара с кокаиновой ложкой под носом, и вдруг моя фамилия из динамика. – Он слабо застонал. – Теперь я знаю, что, наверное, испытывал Лидди, когда увидел, как в "Уотергейт" вбегают копы, и понял, что вся его жизнь летит в тартарары, что за минуту он превращается из заправилы в Белом доме в арестанта с двадцатью годами.
– К черту Лидди, – сказал я. – Будь он порядочнее, с ним бы такого не случилось. – Я рассмеялся. – Это же сволочь Лидди руководил "Операцией перехват", не забыл?
Блур кивнул.
– Как по-твоему, что вышло бы, если бы, когда мы прорывались на посадку, у стойки стоял Гордон Лидди?
Он улыбнулся, отпил еще.
– Сейчас мы бы сидели в мексиканской тюрьме, – продолжал я. – Всего одна такая таблетка, – я показал ему пурпурную таблетку, – и у Лидди пена бы изо рта пошла. Он посадил бы нас по подозрению во всем – от угона самолета до контрабанды наркотиков.
Он посмотрел задумчиво на таблетку у меня в руке, потом забрал ее.
– Давай покончим с ними, – сказал он. – Не могу больше нервничать.
– Ты прав. – Я достал из кармана еще одну. – Мы почти в Сан-Антонио. – Забросив таблетку в рот, я попросил стюардессу принести мне еще скотч.
– Это все? Мы чисты? Я кивнул.
– Если не считать амфетаминов.
– Избавься от них. Мы почти на месте.
– Не беспокойся, – отозвался я. – Кислота подействует приблизительно к тому времени, как приземлимся. Надо заказать еще выпить.
Расстегнув ремень, я направился в туалет, искренне собираясь спустить амфетамины в унитаз, но, очутившись за запертой дверью, посмотрел на маленькие капсулы, так мирно лежавшие у меня на ладони. Десять доз чистейшего белого амфетамина в порошке. И подумал: "Нет, они нам могут понадобиться на случай еще какого-нибудь ЧП". Я хорошо помнил, какая опасная летаргия охватила меня в Монтеррее, потом посмотрел на белые кеды и заметил, как плотно прилегает под шкурками язычок. Но десять капсул влезут… Затолкав амфетамин в кеды, я вернулся на место. Нет смысла рассказывать Блуру, решил я. Он-то чист, а потому совершено невиновен. Я счел, если расскажу, что у меня все еще при себе амфетамин, его праведный гнев будет не столь яростным. Когда благополучно минуем таможню и будем слепо шататься по аэропорту Сан-Антонио, вот тогда он мне спасибо скажет.
* * *