В 1958 году я приехал из Кентукки и стал не-студентом в Колумбийском университете. Я записался на два курса и до сих пор получаю счета за обучение. Домом мне служила комната за дюжину долларов в здании заграницей кампуса, полном джазистов, магазинных воров, вопящих поэтов и наркоманов всех мастей. Это была хорошая жизнь. Я пользовался подсобными средствами университет!, и однажды меня на два дня поставили круглые сутки взимать плату за регистрацию. Дважды я ночью проходил через весь кампус с деревянным ящиком, в котором было почти пятнадцать тысяч долларов. Сумасшедшее было ощущение, и я до сих пор не знаю, почему относил деньги казначею.
Быть не-студентом, или "незарегистрированным студентом", в городском кампусе не только просто, но и естественно для любого, кто молод, умен и убежден, что специальности, какая ему нужна, в списке просто нет. Ни в каком списке. Серьезный не-студент – сам себе научный руководитель. Самое удивительное, что так мало людей за пределами кампуса знают, что такое имеет место.
Традиция не-студентов берет свое начало в конце Второй мировой войны. До того образование было более индивидуальным. Один профессор в Колумбийском университете рассказывал, что покойный Р. П. Блэкмур, один из самых академичных и эрудированных литературных критиков, львиную долю образования получил не записываясь на курс, но заглядывая на те или иные лекции и семинары.
В эпоху Эйзенхауэра и Керуака не-студент воровал себе образование как можно незаметнее. Ему и в голову не приходило вмешиваться в политику кампуса: в эти игры он уже наигрался. Но вдруг десятилетие закончилось. Никсон пошел на дно, вспыхнула борьба за гражданские права. И тут целая армия ущербных из-за чувства вины дезертиров из лагеря Эйзенхауэра обнаружили войну, на которую практически уже перестали надеяться. С Кеннеди у руля политика сделалась ради разнообразия респектабельной, и студенты, насмехавшиеся над идеей выборов, начали ловить себя на том, что вступают в "корпус мира" или стоят в пикетах. Студенты-радикалы сегодня могут называть Кеннеди липовым либералом и гламурным ренегатом, но только очень молодые станут отрицать, что именно Кеннеди раззадорил их настолько, что они пожелали изменить реальность Америки, а не просто поворачиваться к ней спиной. Сегодняшний студент-активист, да и не-студент-активист тоже, говорит о Керуаке так, как битники 50-х говорили о Хемингуэе. Они говорят, мол, он спасовал перед трудностями, мол, интуиция у него хорошая и он хорошо слышит грусть своего времени, но его талант не вырос, а прокис. У нового радикала из кампуса есть цель – наступление по многим направлениям и на стольких фронтах, на скольких необходимо: если не гражданские права, то иностранная политика или структурные изменения в местах сосредоточения бедноты внутри страны. Несправедливость – демон, которого надо изгнать.
* * *
Как законопроект Мулфорда изменит ситуацию, неясно. Язык законопроекта не оставляет сомнений, что отныне мелким судебно наказуемым преступлением для любого не-студента и не-сотрудника будет нахождение на территории кампуса колледжа или университета штата, когда ему будет приказано покинуть территорию, если старший чиновник администрации или лицо, назначенное им для поддержания порядка в кампусе, "в разумных пределах сочтет", что "такое лицо совершает поступок, способный нарушить порядок в кампусе".
В любой ситуации, помимо открытых беспорядков, истинными жертвами законопроекта Мулфорда станут незадачливые чинуши, назначенные претворять его в жизнь. Разум человека способен измыслить мало столь безнадежных заданий, как метаться по тысячеакровому кампусу с двадцатью семью тысячами студентов во время какой-нибудь массовой акции и пытаться задержать и вывести любого, кто не является студентом Калифорнийского университета или утратил право на зачисление. Это обернется кошмаром лжи и фальшивых задержаний, двойных записей и несомненных провокаций. Тем временем большинство организаторов акций будет заниматься своим делом легально и мирно. Если бы возобладала истинная справедливость, Дона Мулфорда назначили бы поддерживать порядок и ловить подстрекателей на ближайшей же демонстрации.
Есть и такие, кто удивляется, как дефектная крысоловка, вроде законопроекта Мулфорда, могла получить одобрение законодательной власти такого прогрессивного и просвещенного штата. Но эти же люди удивлялись, когда в прошлом ноябре с отрывом два к одному электорат одобрил "Проект 14", открывший дверь расовой дискриминации в вопросах жилья.
Пока же не-студенты в Беркли – реальный факт. По оценкам университета, кампусом на тот или иной лад пользуются около трех тысяч не-студентов: работают в библиотеке с позаимствованными регистрационными карточками, посещают лекции, концерты, кинопросмотры, находят работу и жилье через университетские доски объявлений. Внешне они неотличимы от студентов. Беркли полон сумасбродного вида аспирантов, бородатых профессоров и длинноволосых дипломников по английской литературе, похожих на Джоан Баэз.
До недавнего времени не-студенты в политике, кампуса не участвовали, но в начале мятежа Движения за свободу слова президент Керр сказал: "Отчасти вину за демонстрацию несут не-студенческие элементы". С тех пор он отошел от этой позиции, оставив ее законодателям. Сейчас даже козлы отпущения и враги признают, что ДСР-мятеж был делом рук самих студентов. Кое-кому трудно признать этот факт, но надежный опрос студентов показал на тот момент, что приблизительно восемнадцать тысяч студентов поддерживали цели ДСР и приблизительно половина от этого числа поддерживала "нелегальные" методы ДСР. Более восьмисот были готовы скорее бросить вызов администрации, губернатору и полиции, чем отступиться. Среди преподавателей ДСР поддерживали восемь из десяти. Все не-студенты стали на сторону ДСР. Процент радикалов среди них много выше, чем среди студентов. Это ведь радикалы, а не консерваторы бросают учебу и становятся не-студентами-активистами. Но на этом фоне их настроения едва ли имеют значение.
– Мы не играем большой роли в политике, – говорит один. – Но философски мы чертовски большая угроза истеблишменту. Уже сам факт нашего существования доказывает, что брошенная учеба еще не конец света. Немаловажно и то, что студенты не смотрят на нас сверху вниз. Мы респектабельны. Многие мои знакомые среди студентов подумывают о том, чтобы стать не-студентами.
– Как не-студенту мне нечего терять, – говорит другой. – Я в полную силу могу работать над тем, над чем пожелаю, изучать то, что мне интересно, и своим умом доходить, что именно творится в мире. Академический учебный процесс – тоска зеленая. Пока я не бросил тянуть лямку, я даже не понимал, сколько всего клевого в Беркли: концерты, фильмы, хорошие ораторы, вечеринки, трава, политика, женщины. Даже не могу представить себе лучшей жизни, а вы?
Не все не-студенты вызывают тревогу законодателей и чиновников. Одни – бездельники студенческих обществ, которых исключили за неуспеваемость, но которые не хотят отказываться от вечеринок и приятной атмосферы. Другие – обычные тихие консерваторы или технари, которые подрабатывают в ожидании регистрации, а пока живут неподалеку. Но явной разницы между обычными консерваторами и битниками больше не существует: слишком многие технари носят "ливайсы" и тяжелые ботинки. Некоторые самого богемного вида девушки в кампусе – левые пуританки, а некоторые из самых нежных красавиц в женских братствах – известные курильщицы анаши и на все вечеринки носят противозачаточные.
Не-студенты сваливают друг друга – и большинство студентов – в две очень обобщенные категории: "политические радикалы" и "социальные радикалы". И опять же различие не явное, а размытое, и за несколькими эксцентричными исключениями, "политический радикал" – это левый активист, участвующий в одном или двух движениях. Революционность его воззрений в том, что его представления о "демократическом решении" пугают даже либералов. Он может быть младотроцкистом, организатором клуба Дю Буа или просто бывшим младодемократом, который презирает президента Джонсона и сейчас ищет, в какой бы акции поучаствовать с друзьями из Прогрессивной партии труда.
"Социальные радикалы" тяготеют к "артистизму". Их занимает не политика, а поэзия и фолк-музыка, хотя многие – ярые приверженцы Движения за гражданские права. Политическая ориентация у них левая, но истинные интересы – литература, живопись, хороший секс, хороший звук и дармовая марихуана. Реалии политики вызывают у них отвращение, хотя они готовы время от времени приложить свои таланты к организации демонстрации или даже попасть под арест за правое дело. Они ушли от одной системы и не хотят, чтобы их организовывали в другую: им кажется, у них есть дела поважнее.
Доклад специального комитета по образованию прошлой весной попытался подытожить ситуацию: "Для значительного и все растущего меньшинства студентов уже не является стимулом то, что мы привыкли считать конвенциональными мотивами. Вместо того чтобы добиваться успеха в обществе, ориентированном на достижения, они хотят быть нравственными людьми в нравственном обществе. Они хотя? жить не жизнью, связанной только с финансовой прибылью, а такой, где есть место социальному самосознанию и социальной ответственности".
* * *
Комитет сурово критиковал саму структуру университетов: "Атмосфера в кампусе сейчас предполагает чересчур сложную систему принуждений, наград и наказаний, слишком большое внимание уделяется подсчету результатов". Среди прочих промахов университеты порицают за игнорирование "нравственной революции молодежи".
Радикалы среди "молодых" считают подобные словеса родительским жаргоном, но ценят симпатию старших. Для них любой, кто задействован в "системе", ханжа. Особенно верно это в среде марксистов и кастро-маоистов – хипстеров левых.