Пока Волк нёс его по лесу, Тузик устало и несколько отстранённо думал о своей будущей участи (то, что огромный серый зверь несёт его в лес на новое место службы Тузик, конечно, не наделся… в лесу дворняжек не держат, ни к чему они там… это Тузик знал очень хорошо). Тузик и сам был удивлён охватившей его странной апатии (будто смотрел он на себя, болтающегося мохнатым мешком в волчьей пасти со стороны, не испытывая ни жалости к себе, ни страха за свою жизнь), и даже какому-то непонятному чувству облегчения и зародившемуся в душе его совсем уже неясному чувству свободы, которого он отродясь до того не испытывал.
Будто эта внезапная и совсем им не ожидаемая перемена судьбы, последняя и окончательная, именно окончательностью своей решила сразу все проблемы в собачьей его жизни и тем самым, пусть напоследок, но подарила ему возможность хоть на час или даже на считанные минуты быть не забитым дворовым псом, а…
"Куском мяса?" подумал Тузик.
И продолжал удивляться тому, что даже после такой мысли ничуть не расстроился.
"В конце концов" думал Тузик, подлетая в такт прыжкам Волка и уворачивая морду от хлеставших его веток "всё это должно было когда-то кончится. Да и доски под крыльцо хозяин мог набить… Куда мне тогда?"
Тузик никогда не считал себя бессмертным. Просто смерти своей он никогда не придавал особого значения. Да и терять ему…
"А кости?!" вспомнил вдруг Тузик.
И тут ему впервые стало себя жалко. И захотелось заплакать.
Волк принёс его в нору. И там отпустил.
Бежать Тузику было уже поздно.
Тузик забился в самый дальний угол волчьего логова и затих там, внимательно поглядывая на Волка поблёскивавшими в жидком свете, едва пробивавшемся в глубь норы, впервые в жизни поумневшими глазами.
Волк же, устало дыша, прилёг у самого входа и стал медленно и обстоятельно глодать собачий череп (один из тех семи).
"Вот скоро и мой так глодать будет" подумал Тузик "как я когда-то кости глодал…"
Мысль о припрятанных костях всё навязчивей преследовала Тузика. Ему стало обидно от осознания того, что кости эти переживут его… и непременно достанутся кому-то другому… а хоть бы этому гаду Климу с конефермы (Клим, пёс старый и злой, с густой чёрной шерстью и длинными жёлтыми клыками, часто гонял Тузика по деревне и потому один бас его, густой и резкий, часто вгонял Тузика в тоску и беспокойство).
"А он заслужил?" со вспыхнувшим вдруг раздражением подумал Тузик "заслужил кости-то эти?!"
Череп хрустнул под клыками Волка (Волк увлёкся и сжал челюсти слишком уж сильно).
Тузик вздрогнул и вскочил, резко выпрямив лапы.
- За меня отомстят! - заявил Тузик с отчаянной смелостью простившегося с жизнью труса.
- Кто? - искренне удивился Волк и даже на мгновение перестал глодать тёмную черепную кость.
"Действительно, кто?" подумал Тузик.
И вынужден был признать, что его исчезновение, пожалуй, никто даже и не заметит.
- За тобой придут! - продолжал, тем не менее, наглеть Тузик. - Тебя выследят! Участь твоя будет ужасна! Нас в деревне много! Всех не перетаскаешь!..
- Да мне всех и не надо, - флегматично заметил Волк, отодвигая череп на место. - Так, на обед бы только хватало…
Тузик, возбуждаясь от собственных криков и жгучей обиды на пропащую свою жизнь, окончательно разошёлся и жёстко завил:
- Сдавайся!
- Чего? - несколько ошарашено спросил Волк. - Чего ты сказал? А ну-ка повтори!
- Тебе прощение будет, - тихо сказал пришедший в себя Тузик и поджал на всякий случай хвост.
"Вот он какой… конец" подумал Тузик, глядя на приближающегося к нему Волка.
- Ты это серьёзно? - спросил Волк и пристально посмотрел на Тузика.
Взгляд его был внимательный и холодный.
"Что вы, что вы…" подумал Тузик.
А вслух сказал:
- А как же! Непременно прощение будет. Я вот, если что, завсегда прощение прошу…
- И помогает? - с явной уже издёвкой спросил Волк.
- Конечно! - убеждённо заявил Тузик.
"Никогда" подумал он при этом, вспомнив, что скулёж его хозяина обычно только раздражал.
- Ну, ну… - ответил Волк с явным недоверием. - А у кого мне прощения просить? У тебя что ли, шавка дворовая?
- А хоть бы… - начал было Тузик, но тут же осёкся, решив, что слишком наглеть ни к чему. - Ну это… У кого там… Ну, кого обидел, у того и просить.
- Им это уже ни к чему, - сказал Волк, мордой показав на ряд черепов. - Они меня уже простили.
- А может… хозяева по ним плачут, - выкрутился Тузик и с наигранной укоризной посмотрел на Волка. - Или щенки там…
"Молчал бы про щенков то" с усталой печалью подумал Волк, вспомнив шесть тёплых комочков, что забивались на ночь к нему под брюхо. "Ваша порода собачья, подлая, сроду про щенков не вспоминает… А тут вспомнил, кобелина безродная…"
- У меня то хозяин знаешь какой?! - с воодушевлением начал было врать Тузик. - Да лучше его!..
- Тебя зовут то как? - прервал его речь Волк.
- Тузик, - с угодливой готовностью ответил пёс, решив, что, коли у еды имя обычно не спрашивают, то и есть его Волк прямо сейчас не станет.
- Тузик, ты сам то в белиберду эту веришь? - прямо спросил его Волк.
- В какую это? - с притворным удивлением спросил Тузик, поняв, что глупая игра его не слишком то на Волка и подействовала.
- Ну, в прощение это… Доброту хозяйскую… Веришь?
- Надо же во что-то верить, - философски заметил Тузик и всхлипнул. - Как же без веры то жить? Тяжело без веры то. Невыносимо даже. Вот так больно станет тебе… или грустно. Ляжешь у крыльца, глаза поднимешь, посмотришь на дверь. И думаешь: "Ведь не может быть, чтобы хозяин не подумал обо мне. Не вспомнил хоть раз. Хоть на минутку не вспомнил. Ведь ради чего…Чего ради то…"
И Тузик, не выдержав, разревелся.
- Ты, небось, думаешь, легко там, в деревне, живётся то? На всём готовом, под крылышком хозяйским… В конуре… с миской… Так, да? А у меня конуры даже нет! Живу где придётся и жрать не дают! Будто чужой я им. А ведь родное то место, родился там. Вырос. Служил как мог. Верен был крыльцу своему! Деревне своей! Ничего у меня другого нет, и жизни другой нет. И там жизни нет. Бьют, унижают все… А что я вам сделал, что?!!
Тузик взвизгнул и зашёлся в истеричном плаче.
"Тьфу, сволочь" с отвращением подумал Волк и отвернулся от ревущего Тузика. "Псих какой-то истеричный… Бешеный, что ли?"
И тут, будто угадав мысль Волка, Тузик пустил долгую, пенную слюну и захрипел.
- Гад! - выдавил Тузик в перерыве между хрипами. - Палач!
- Дурак ты, - ответил Волк и прилёг, закрыв глаза.
Теперь ему не то, что есть - даже смотреть на Тузика не хотелось.
"Бывают же такие" подумал Волк. "И откуда у них это берётся? От людей, наверно, переняли…"
Он знал, что люди, попав к волкам, часто плачут, жалуются на тяжёлую жизнь и просят за всё прощения.
Эта отвратительная предсмертная истерика называется "покаяние".
Волк знал, что по другому это называется - "страх".
Страх.
Липкий, холодный, с сладковато-кислой слюною и судорогой сведённым горлом.
С криком.
Согнутой спиною.
Он никогда не ел таких людей.
От них тошнило.
И ещё он думал, что страх этот куда хуже разорванного клыками горла.
И люди и псы их не заслужили избавления от него.
"Живите, живите…" подумал Волк. "Живите… Со мной, без меня. Не лучше и не хуже. Вам от самих себя покоя не будет. Собаки…"
Волк в ту ночь спал плохо.
Всю ночь Тузик плакал, выл и рычал.
- Жри меня! - вскрикивал он и Волк вздрагивал во сне. - Рви меня на куски! Ты увидишь как умеют умирать дворняги! Врагу не сдаётся… Ты думаешь, жизнь мне дорога?.. Сдалась она мне!.. А хозяин… И били меня… А жратвы то там… Доски того гляди набьют… А зимой… Последнее отберут… Собаки кругом… Ой, не могу больше, не могу! Убей меня, я сам не свой!
"Вот сволочь!" с раздражением думал Волк, переворачиваясь с боку на бок. "Уснуть ведь не даст. И как его люди терпят?"
Под утро Тузик затих.
Волк проснулся с рассветом.
Он выбрался из норы и долго смотрел на деревья, недвижно стоявшие в розовом, тихом, ровном, печальном свете.
Роса холодком с травы стекала на лапы.
Лёгкий туман серебристый плыл над поляной, таял в светлеющем утреннем воздухе.
Свет из розового стал торжественно-золотистым.
Словно печаль проходила и морок ночной отступал.
И Волку показалось на миг, будто там, далеко, какой-то неведомый, никогда им не видимый и не знаемый, но добрый и всеведущий волчий бог подарил ему этот рассвет как утешение. И память о навеки ушедших волчатах.
И решил Волк, что в нору эту он больше не вернётся.
Никогда.
Тузик проснулся поздно.
Ближе к полудню.
Волка в норе не было.
У входа в нору лежала записка.
ПРОЩАЙ, ДВОРНЯГА. БЕГИ В ДЕРЕВНЮ.
ХОЗЯИН, ВЕРНО, СОСКУЧИЛСЯ.
И чуть ниже было приписано.
СВОЛОЧЬ ТЫ, ТУЗИК. И ЖРАТЬ ТЕБЯ ПРОТИВНО.
"Это я то сволочь?" с обидой подумал Тузик. "Чего я ему сделал то?"
Возвращался Тузик в деревню по ближней просеке, стараясь не забираться в чащу.
Возвращаться в родной двор ему было отчего-то страшно. И чувствовал он себя виноватым перед хозяином.
"Зря я его за нос то цапнул" думал Тузик, искоса поглядывая на шевелящиеся под ветром кусты. "Надо бы прощения попросить…"