- Ну вот, короче, - продолжил он, - еще прикол. Сижу в палатке, а по пляжу ползет кекс, инопланетянин, с лотком. Причаливает это чудо ко мне, садится и показывает свое добро: "Позвольте вам представить наш товар". И давай доставать: тапок рваный на левую ногу - одна гривна, перо чайки - одна гривна, бутылка из-под колы с дыркой, использовалась как бульбулятор - одна гривна. Прогон! Я чуть не сдох, реально! Я ему квасу дал хлебнуть. А он пополз к следующей палатке. Нормально?
Пьяный и подобревший Пол смотрел на ребят выпадающим глазом и цедил свое пиво. Он ни хрена не понимал, но на всякий случай изрек себе под нос:
- Ф-а-а-ак, а я тоже был панк!
Трое друзей повернули к нему физиономии. До этого они воспринимали его как элемент интерьера, наряду с флагами "Go, Ireland", пейзажами с корабликами, светильниками-обманками, футбольными коллажами и спасательным кругом.
- Это он с нами беседует? - спросил первый.
- Вроде, но на вымершем каком-то языке.
- Эй, человек! - обратились они к Полу. - Ты сам откуда будешь?
Пол отлепил взгляд от пивной кружки и посмотрел на всех пустыми глазами.
- Прикол, - сказал тот, что с дредами. - Никогда еще американский шпион не был так близок к провалу!
- Я тоже был панк, - твердо заявил Пол. И добавил: - Пива мне!
- Сразу видно: интеллигент! - сказал лысый. - Манеры! Эй, тело, у тебя деньги есть?
- Деньги есть! - ответило тело.
Тогда немногословный, сидевший лицом к залу, подозвал девушку, высокую, вертлявую и удивительно загорелую:
- Принесите "Гиннесса" этому организму, пожалуйста. - И указал пальцем на Пола. Девушка заулыбалась, сверкнула белыми зубками и побежала к бару. Трое парней проводили взглядом ее худенькую попку, обтянутую коротенькой джинсовой юбчонкой. Потом вздохнули, почесались кто где и закурили.
- Ну, какие еще неоспоримые преимущества у твоей Лиски? - вновь подобрал нить разговора тот, которого называли кучерявым.
- Представь, под ногами песок, то есть мелкая галька, она щекочет пальцы ног. Над головой яркое солнце, ясное небо. Жуть. Дальше - чистейшее море, волны, бриз колышет тенты палаток. А-а-а! И в этих волнах и в этих палатках - прекрасные обнаженные дикарки. Как будто не было ничего: ни мировой истории, ни ядерного вооружения… С туалетом только проблема.
- Если я правильно понял, бабы там ходят голые, - сказал немногословный.
- Совершенно справедливо, - ответил первый.
- То есть на них нет совершенно никакой одежды. Извини, что переспрашиваю.
- Да ничего, я не в обиде.
- Просто иногда говорят: обнаженные, имея в виду эти хреновы купальники или какие-то пляжные тряпки. Ты понимаешь, о чем я? Кучу всякого текстильного дерьма, которое закрывает сладости…
- Поверь мне на слово, - сказал тот, что с дредами, - просто поверь на слово. Девчонки там раздеты так, что больше раздеться просто невозможно. До самого предела.
- Это романтично.
- Это охренеть как романтично! - И тот, что с дредами, закатил глаза и начал по новой:
- Никакой зелени, никакого тенька, люди просто томятся на солнце в собственном соку весь день, чтобы вечером достать траву и барабаны, курить и играть. Я там так в прошлом годе перегрелся, что неделю потом в Москве с температурой сорок лежал. Чуть на кладбище не угодил.
- Что ж, заманчиво, заманчиво, - процедил лысый.
- В начале пляжа крохотный, в три прилавка, рыночек, ну, мусорник, конечно, несколько самодельных кафешек. Обслуживающий персонал живет здесь же, в палатках. В кафешках сидят совершенно голые люди, во всяком случае девушки, конечно, топлес. Это же рай… аццкий отжиг, короче.
- Топлес - это с голыми сиськами? - уточнил немногословный.
- В точку.
- Такие кафе мне тоже почему-то нравятся.
- Я и не сомневался в твоем вкусе.
- Спасибо.
- Уверен, это именно то, что тебе надо.
- Без сомнения.
Пол вдруг вновь ненадолго оживился:
- Я тоже был панк! - И в его пьяном глазу возникла мутная слеза. - Я был панком в Дублине, знаешь! Атеперь работа, чтоб ее. Живу с голубыми, мать их.
- Это он педерастов имел в виду? - поинтересовался у товарищей немногословный.
- Их самых, - закивал тот, что с дредами.
- Ну что ты ноешь?! - сказал лысый. - Ты на себя посмотри, позор какой! Галстук напялил. Все остальное еще куда ни шло, но галстук… - Лысый обернулся к друзьям. В их глазах читалось сплошное одобрение.
- Я был гитарист, - снова заныл Пол, случайно наткнувшись взглядом на гитару у стены. - Мы там… о-о-о…
- Слушайте, - сказал тот, что с дредами, - этот зануда меня достал! Пошли отсюда, пока он не испоганил нам ауру к чертям свинячьим.
- Подожди, - сказал лысый, - дай-ка ему лучше инструмент.
Немногословный повернулся к стене, взял гитару, снял с нее чехол и сунул инструмент под мышку ирландцу.
- О, гитара! - бесчувственным голосом сказал Пол.
- Сыграй нам что-нибудь, друг, - сказал лысый, - тряхни стариной!
- Трахнуть?
- Играй!
Пол дотронулся до струн, и уголки его губ уплыли за уши. Он словно обнял после долгой разлуки любимого человека, настолько близкого, что не нужны слова.
- Он завис, - сказал тот, что с дредами.
- Он сосредотачивается.
И тут в общем шуме и гаме, пощипывая пальцами струны, Пол заиграл какую-то веселую песенку К удивлению присутствующих, длинные сухие пальцы Пола оказались необыкновенно проворными, точными и трезвыми, в то время как его голова свисала вареной свеклой. Песня была даже не на английском, а на каком-то тарабарском, по мнению троицы, языке, и по ритму напоминала считалочку.
Когда веселая, как детский утренник, песенка закончилась, приятели обнаружили, что повскакали с мест и чуть ли не носами прижались к гитаре.
- Слушай, пошли на улицу! - закричал в ухо Полу тот, что с дредами. - Тут не слышно ни хрена!
Они наскоро расплатились, взвалили на плечи баулы и крабами выкатились на улицу. На углу, у Главпочтамта, под б ликующими неоном рекламными вывесками играла группа. На ступеньках - несколько густо накрашенных девочек.
- "Она - как солнца свет, ей девятнадцать лет…" - завывал длинноволосый солист.
- Нет, это все-таки самый лучший возраст для девочки, - сказал тот, что с дредами.
- Не, - изрек немногословный. - Позволь тебе возразить. В восемнадцать девочки - самые аппетитные, они на вкус как шоколадные сырочки. Потом только хуже.
Странная компания прошла через подземный переход и оказалась в Камергерском переулке. Яркие фонарики подсветки МХАТа, втиснутые в брусчатку переулка, превращали тени прохожих в громадных скачущих насекомых. Напротив театра вычурно одетая вечерняя молодая публика толкалась, передавала по кругу бутылки с пивом, смеялась короткими смешками, а огоньки зажигалок, сопровождающие первые затяжки сигарет, на мгновения вырывали из тьмы их невинные и пьяные лица.
Музыканты разместилась на свободной лавочке, и Пол снова заиграл ирландские песенки. Потом, на радость честной компании, зазвучали песни "Битлз" и Боба Марли. Начали собираться слушатели. Одна сердобольная парочка иностранцев даже приготовила было для него десятирублевую купюру, но, передумав, убрала деньги.
…Нужно сказать, что Пол был во всех отношениях правильный человек. И он сделал в своей жизни только одну непоправимую ошибку: в двадцать лет окончательно и бесповоротно повзрослел. Повзрослел настолько, что не только устроился на хорошую работу, но и, неожиданно для себя, начал получать удовольствие от общения с родственниками. Полюбил свою машину и стал заботиться о ней, как о женщине, а еще - обставлять милую квартирку, подаренную родителями. Выходные мог убить на то, чтобы после тщательного мониторинга в Интернете съездить в строительный магазин ради струны для штор или нового смесителя. Целую неделю мог раздумывать над цветом мягких подушечек для кухонных стульев. Даже в Москве он часто вспоминал о своей квартире и тосковал. Но только до сего момента, когда в умытом виски и пивом мозгу вдруг всплыли дни его безумной молодости.
- До чего же охеренно родная душа! - кричал Полу тот, что с дредами. - Мы могли бы вместе играть!
- Он - русский, русский! - вопил лысый. - Только притворяется!
Немногословный сбегал еще за бухлом. Вернувшись, застал лысого в исступлении целующим Пола в щеки. Пол что-то мычал. Все одобрительно мычали в ответ и были в приподнятом настроении.
- Э! Ну пора, мужики, пора, - сказал немногословный, самый трезвый и ответственный. - У нас поезд!
- Я провожу вас, черт возьми, - сказал расчувствовавшийся Пол и повис на шее у того, что с дредами.
В метро они еще чего-то выпили, ватерлиния была преодолена, чаша переполнена - Пол превратился в нечто, напоминающее йогурт. На вокзале он уже не держался на ногах.
- Я поеду с вами! - тщательно артикулируя, сказал он, сорвал с шеи галстук и кинул на железнодорожное полотно. - Мы ведь едем на остров?
- На остров наслаждения, - поправил его лысый.
- А у него паспорт есть, интересно? - сказал немногословный. - Эй, у тебя паспорт есть?
В ответ Пол затянул какую-то ирландскую балладу и принялся приплясывать. Поезд тронулся. На вокзале стоял тот терпкий запах перемен, который будоражит кровь каждому путешественнику и заставляет мурашки бегать по телу, как паникующие войска.
Трое закинули в тамбур свои рюкзаки и гитару.
- Шпиона американского возьмете? - крикнул лысый тетке-проводнице.
- Затаскивай своего шпиона! - пожалела она. - Не выбрасывать же его!
Когда тело оказалось в вагоне, тетка без всяких стеснений и глупого жеманства заявила: