- Стоп! Да что же это со мной?! - Румбо наотмашь врезал себе ладонью по погремушке: авось боль удара вернёт реальность?..
Наваждение на некоторое время оставило, а затем возвратилось снова.
Румбо осознал, что голоса в голове усиливались, как если бы тот, кто говорил с ним, был многоротым кольцом взявшихся за руки женщин, которые смыкали объятья - теперь приближаясь к нему.
Он осторожно глянул из-под полы фартука.
В снегу со всех сторон окружили его существа, выглядящие как половины женщин. Тысячи аппетитных задниц, соблазнительных бёдер и прелестных пяточек. От их хора в голове стоял гул.
- Аааа… ссобаки бешеныя…
Бросился к той, что ближе.
Сорвал кожаный козырёк, закрывающий внутренности: там суетились сонмы грызунов!
Чёрные крысы: маленькие, размером с таракана.
И они побежали по его телу как беличья стая на нересте.
О гады, о мука!!
Барахтался в снегу, стряхивая с себя эту нечисть.
Устал, лёг на живот: пусть жрут, сил не осталось…
Как изнурительно это: постоянно сдерживаться. Быть послушным.
А оно рвётся наружу, и невозможно его удержать!
Жалок разум, умеющий лишь отвечать на "как?" и никогда не интересоваться "почему"?
Изнурителен и жалок удел твой.
Животные, огороженные колючей проволокой под током. И бешено хочется перескочить эту проволоку, и вырррваться, вырваться, вырваться!
И тогда электричество заставляет себя уважать.
Оно проявляет Силу.
Некоторое время животное шатается, ошарашенное, не в силах понять, что произошло с ним.
А животные - это ведь братья наши меньшие, за которыми как за детьми нужна забота.
Пусть мой труп скормят хищным животным: таково отныне моё завещание.
Кошкам бродячим скормите хотя бы, если рядом ничего крупнее не будет.
Только не давайте рвать его сторожевым псам и взбесившимся лисам.
А вороны пусть полакомятся: почему нет?
Насекомые приходят последними.
Поступь насекомого не слышна.
Но и оно - твой маленький брат.
Даже клещ - брат твой, хотя ни он, ни ты - никто из вас не знает это.
Если б мог ты не давить клеща, а сказать ему:
- Эй, клещ! Не соси мою кровь: ведь я - твой старший брат!
То отвечал бы клещ:
- А чего ж мне, клещу, ещё делать, как ни сосать кровь из величавых своих родственников? - и присосался бы в упоении: ему-то, клещу, кроме крови - ничего не надо. Клещ прост - человек сложен.
Человеку неприятно ощущать себя клещом.
Его буйное сознание находит лазейку:
- Ты, клещ, едва различим: следовательно, я главнее тебя!
- А кабы сровнялся я с тобой по размерам, что тогда б ты запел? - с напускной гордостью ответствует клещ, - поди обосрался б…
- Размечтался, козявка… - снисходительно улыбается Румбо, - я на то существо разумное, что на всякую хитрую жопу у меня хер винтом отыщется.
- И что же? Ебать меня будешь? - смеётся клещ.
- Ебать, душить и резать. И снова рубить на части. Раз-два… раз-два… Пора рубить мясо!
Расправить плечи! Напыжиться! Помечтать о <censored>!
Руки берут топор. Топор скользкий. Ноги идут к мясу.
Голова представляет, как тело <censored>. Душа ликует. Жить - охуительно.
Руки обтирают рукоять топора и поправляют удобней фартук.
Плоть - впереди.
Мы - победим.
С этим светлым чувством промаршируем, промчим по жизни!
Пропорем жизнь галопом победителей!
Проебём её, сладкую…
Не надоело ещё рубить мясо?
В этом мире не найти покоя.
Где я? Кто я?
Лучше малиновый дождь, чем серозное счастье.
Добро пожаловать в гибнущий мозг, расщеплённый на части.
Под флагами красными на улицу выйдем, уснём у башни взошедшего вымени. Лишними станем, поскольку без веры снами сметаем гранитные стены. Скромными станем. Но не устанем.
Как известно, о вкусах не спорят.
Что они разные - это давно людьми подмечено.
Одному нравятся чулки с узорами, другому - уютное потрескивание костра в бархатной мгле заснеженного ельника.
Но природа втягивает нас в ссоры о вкусах: в этом ловушка её. Мы ссоримся - и погибаем. Таков Закон. Dura Lex, sed Lex.
Стало быть, природе нужна наша смерть. Через неё желает она возродиться. Таков Тайник Природы.
Это и есть Колесо Сансары, и из него нет выхода.
Ненавистью своей и любовью крутим мы колесо.
И подыхаем в проклятиях.
А если не крутить и втыкать - это расслабляет: втыкать - это приятно.
Но кто втыкает, долго не живёт: их гибель тоже нужна природе.
А всё остальное - лишь ложь, придуманная, чтобы смириться с неотвратимостью смерти.
Так давайте петь и веселиться: жизнь не оставляет нам другого выбора!
Сокол
С этой светлой мыслью Румбо встал и отряхнулся.
Слепящий прожектор исчез: перед ним насколько хватало взора, простиралась заросшая ярко-голубым бурьяном степь. Свет небес лился словно сквозь толщу океанских вод; низко нависшая облачность окутывала равнину. Местами из гущ буйных трав возвышались исполинские обломки вулканического стекла. Румбо без страха погладил пальцами неровные грани: они были сыты, недвижны, покойны; ледяная роса сочилась с мерцающих сколов.
Половина женщины появилась бесшумно из-за одной из обсидиановых скал; вагинальный голос проник в самый центр мозга:
- Ручка настройки находится в твоей голове, Румбо. Только там, и нигде больше. - Она развернулась к нему атласными ягодицами и медленно зашагала в толщу тумана.
Трава прошумела ей вслед.
Голубые стебли колыхалась волнами, с бархатным мерцанием расходились вдоль горизонта причудливыми узорами, от созерцания которых сложно было оторваться. Рваные края обломков переливались бриллиантами, и отдающий в пронзительную лазурь блеск их завораживал, как взгляд змеи.
Неизъяснимое, но очень "правильное" блаженство вливалось в грудь вместе с каждым глотком воздуха, и каждый глоток этот превращался в бесконечный сладострастный стон.
Как хорошо было бы пойти голым, ступая по этой траве босиком, ощущая её щекотание в паху и камнями разминая освобожденные от обуви подошвы…
Румбо улёгся на спину, стянул штаны больничной пижамы, распустил фартук.
Сел, снял с себя всю одежду, то и дело затихая и вслушиваясь в затаённую и неуловимую мелодию, льющуюся ни то в пропитанном тёплой влагой воздухе, ни то в оплодотворённом мозге.
Пошёл по траве голый, завязав одежду и обувь в узелок и неся за плечом.
Ходьба сопроводилась эрекцией, дух ликовал: в этом мире я бы остался навечно!
Ходить среди трав голым, поглаживая сверкающие осколки. Петь, мастурбируя на живописном склоне холма. Кончать, с благодарным оцепенением поливая струями спермы шуршащие стебли. Вкушать найденные среди трав сочные плоды, напоминающие мясные орехи. С наслаждением опорожнять кишечник, присев на обсидиановый клюв. Пить лазурный нектар родников. Дремать на мякоти стеблистых ладоней.
Время летело незаметно: он словно парил в слоях его, свободно перемещаясь вдоль неумолимо тикающих часов и суток.
Помимо мясных орехов обнаружилась в долине вкуснейшая ягода и грибы, говорящие сказки.
Пил росы, всматривался в мерцающую пустоту небес, питался подножным, смеялся, дрочил, танцевал.
Самого себя было достаточно: весь мир - был он сам, и пожеланию своему мог породить себе спутников.
В голове было ясно, прохладно, бесшумно. Ощущение тотальной безопасности и полнейшего комфорта не могла оборвать никакая измена: такого здесь попросту не было.
Ночь сменяла день через неравные промежутки времени, и длилась недолго. Но и ночью мерцал в алмазных осколках свет звёзд, светился лиловой дымкой на горизонте ельник, вспыхивали на пригибаемых ветром соцветьях насекомые светоносцы.
И парил в небесах сокол Гриша.
Румбо сначала не замечал Гришу, ясно балдея от чистоты космоса. Но Гриша всё настойчивее кружил над ним, время от времени подавая жабрами клич:
- Кусь!.. кусь!..
Румбо улыбнулся, протянув ладонь к небу:
- Что хочешь, хищная птица?
- Замно-о-ой!.. идизамно-о-о-й! - позвал Гриша, паря так низко, что почти задевал брюхом стеклянные скалы.
- Куда ж ты ведёшь меня? - шагал, не прогоняя улыбки, - куда зовёшь? Не на погибель ли лютую, тяжкую?
Но нет: вокруг по-прежнему приветливо и тихо.
За поросшим лиловым ельником бугром открылось чёрное озеро. На вид почти круглое, оно простиралось едва ли не до горизонта; низкий ельник рос по берегам его.
Сокол парил над озером.
Он испражнился в воду, и в том месте, где соколиные фекалии коснулись воды, она забурлила. Липкие багровые пузыри разошлись рябью; знакомый запах коснулся ноздрей: не вода была в озере, но тёплая человечья кровь. Нежно вдохнув, он вошёл в неё по колено.
Густая.
Шёл дальше, махая Грише рукою: кровь уж по пояс.
Нырнул, всосал кровь желудком, испустил обратно потемневшей струйкой.
ОоооооооооооОоООооооооОооооооооОоОооООооОо!
ООООоООооОооОоооООооООооооооооОоО!
ОооОООООооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо…
Глаза засияли. Хуй встал как свая.
Что это маячит там, справа? неужели русалка?
Гибкая фигура в воде. Женское тело, но голова как у дятла (только размером побольше). И алой молнией сверкает клюв.
Она плывёт к берегу: поплыву за ней!
В несколько мощных гребков достиг суши: незнакомка обтиралась кусками пушистой плесени.
- Эй! Привет!.. Я - Румбо.