В детстве 6659671 стеснялся произносить слово "любовь", а, тем более, "люблю". При звуках этого слова ему становилось стыдно: словно его вынуждают к публичному показу гениталий. Любовь - это что-то бесконечно свое, настолько интимное и оберегаемое от всех и вся, что даже говорить об этом вслух возможно было лишь в самых исключительных случаях: например, перед смертельной схваткой.
Чувство, которое сильнее смерти: так ли часто мы произносим слово "смерть"? Так ли часто вспоминаем о ней в минуты победных шествий?
Хотя они с Мариной жили вместе почти полтора года, 6659671 ни разу не говорил ей подобных слов. Опасался её невнятной реакции. Опасался испортить то, что глубоко внутри…
- Вот тебе и первая отметина… - 3оя нежно провела языком по шву от вскрытия, что тянулся по его торсу от паха до горла.
- Это что, навсегда? - 6659671 пришел в себя и пощупал шрам пальцем.
- Пока цела твоя плоть. Расстроился?
- Да нет, ничего… ничего… - улыбнулся 6659671, - от этого никто не застрахован. С каждым может случиться. Зато мы с тобой, 3оя, сейчас рванем на волю. Из Красной Комнаты - вон!
- Но… - девушка испуганно побледнела, - я никогда не выходила из Красной Комнаты… я не знаю, что там, в том мире за дверью.
- Брось! Ты же сама вытащила меня из проруби! Разве забыла? Это ведь было у озера в лесу, а не здесь.
- Ты не понимаешь… - 3оя вытерла промежность халатом, - Красная Комната не кончается за порогом. Она всегда с тобой. Ты хочешь выйти из неё, и забрать меня? А ты готов к тому, что там встретишь? Может, там нам придется расстаться? Так что, может лучше остаться здесь, вдвоем, и жить в любви и согласии? Возможно, у нас будут дети… - с нежной улыбкой она взяла мясорубку и повертела ручкой.
- Возможно… - задумался 6659671, - но ты не беспокойся: мы от них быстро избавимся.
- Что ты такое несешь, дебил? И ты думаешь, после таких слов я с тобой куда-нибудь пойду?
- А ты думаешь, я стану тебя спрашивать? - усмехнулся 6659671, и, ухватив 3ою поперек лобка, умело взвалил на плечи.
- А ну, пусти сейчас же, придурок! - вцепилась в него она, но 6659671 лишь рассмеялся, распахивая ударом ноги двери - и оказываясь на обширном железобетонном помосте, возвышающемся посреди покрытой сиреневыми барханами пустыни.
…- А ты говоришь… - 6659671 застыл, пораженный столь странным пейзажем.
Он приблизился к краю площадки и с сомнением поглядел вниз. Девушка на плечах его вздрагивала от приступов истеричного смеха.
- Чего гогочешь, дура? - 6659671 чуть повернул голову.
- Милый… как я тебе благодарна…
Теперь она плачет?..
- За что же?
- За то, что вывел из Красной Комнаты.
- А… говно-вопрос, это мы запросто, - 6659671 подмигнул самому себе, - из Красной Комнаты мы вышли, а дальше-то что делать?
- Для начала поставь меня на пол. - попросила она, вытирая ладонями слезы.
Что было делать, он поставил её.
С минуту они смотрели друг на друга.
- Теперь ты можешь назвать свое тело заново, - улыбнулась 3оя, - только особо не выдумывай… бери простое какое-нибудь, легко запоминающееся… иначе потом заморочишься. Уж поверь мне, старой партизанке.
- Жбан, - предложил 6659671, - как тебе такое имя?
- Жбан? Да ну… гопник какой-то…
- Ну, хорошо… Ербило.
- Это получше, но чересчур агрессивно как-то… неприятности будет притягивать. Ербило. Поспокойней что-то…
- Гострягус, - предложил 6659671.
- Эстонец что ли? Или омар. Мне как-то не очень…
- Мончефрокс.
- Ублюдок какой-то… немецкий, или даже еврейский дебил.
- Глушбат.
- Ну, это позвучней, пожалуй.
- Дристоглот.
- Еще лучше.
- Рангомягль.
- Совсем хорошо. Но чересчур насыщенно, мне кажется. Будет тянуть, тормозить. Рангомягль - тормоз…
- Кузьмарь?
- Нормально. Даже очень хорошо…
- Румбо.
- О! То, что надо! На этом и остановимся. Румбо. Теперь ты - Румбо. Это такой "Рэмбо наоборот". Как раз про тебя. Теперь ты не просто 6659671. Теперь ты Румбо, номер кузова 6659671.
- Мощь! Биоробот!
- Не тешь себя иллюзиями, биоробот: страдают все одинаково.
- А я разве тешу…
- Ну, ладно… пока, - улыбнулась 3оя, - твоя дорога теперь туда, в Сиреневую Пыль… а мне пора возвращаться.
- Возвращаться? В Красную Комнату? - Румбо схватил её за плечи.
Эти плечи сжимал он точно так вот с полчаса назад: с такой же искреннею страстью.
- А куда же мне вернуться еще? - она посмотрела ему прямо в глаза, и сердце его сглотнуло.
- Но… ты же только что благодарила меня, что я вывел тебя оттуда!
- Конечно. И сейчас благодарю. Я благодарна всем мужчинам, которые позволили мне хотя бы на несколько мгновений выйти из Комнаты. Но Женский Страх сильнее, и я теперь должна вернуться. А иначе, кто будет встречать вас, новых героев на пути в бездну?
- Но… так не может длиться вечно! - опустил руки Румбо, - пройдет время, ты состаришься… а герои любят молодое мясо!..
- Как бы там ни было, я должна исполнить свой долг… а когда мое время истечет, другая пусть сменит меня. А ты, коли такой жалостливый, не зайдешь ли за мной в тот неприятный час?
- Зайду. Даю слово.
- Ой, врешь… - прошептала она, не распуская улыбки.
- Вот дерьмо… не хочу показаться нескромным… но какого хрена я должен это терпеть?..
- Терпеть что?
- Что ты уходишь. Я хочу, чтобы ты осталась, слышишь? Страсть к тебе - теперь моё единственное оружие. Не я выбирал его, но и выхода иного мне нет… тфу, ты, пошлость какая-то… Знаешь, мне всегда недоставало собеседника, чтобы высказаться… У тебя бывало такое, что ты выкладываешь душу перед человеком, и он вроде слушает, но ты смотришь на него, и понимаешь: а ни хера он не слышит! А из вежливости делает вид, что слушает… Почему для того, чтобы высказать друг другу сокровенное, мы должны ужираться, как свиньи? Почему вы, женщины, ведете себя, будто паучихи, заманивающие добычу в липкую сеть влагалища? Почему мы вымираем день ото дня, объясни мне! Почему мы блюем, а кто-то - ест картофельные чипсы? Почему мы говорим, а они не слышат? Почему мы чужие друг другу??..
- Успокойся… ты что? - она погладила его по щеке, словно мать, - Всё хорошо… всё будет хорошо, поверь мне. Просто сейчас нам надо расстаться.
- Навсегда?
- Откуда мне знать… - 3оя отступала, не сводя с Румбо глаз, - может быть, когда-нибудь встретимся… если снова зайдешь в Красную Комнату.
В западне
Итак, один.
В конце концов, жизнь на этом не кончена. Надо поскорее стряхнуть жалость к себе, и чем-то заняться. Исследовать эту сиреневую пустыню внизу. Да. Немедленно.
Он подошел к бетонному краю.
Прежде всего, найти способ туда спуститься. Прыгать высоковато. Травмы сейчас не нужны.
Побродив по площадке, Румбо обнаружил у дверей в углу дюралевого сплава приставную лестницу. Узкие её перекладины покрывал выпуклый узор, напоминавший руническое письмо.
- Удача со мной! - находка приятно возбудила его.
Он опустил лестницу вниз и, развернувшись, слез по ступеням.
Разочарование сдавило вдруг мозг.
В этом разочаровании присутствовал какой-то мистический страх. Или… хотя, при чем тут мистика? Просто число разочарований, которые суждено пережить нам, не бесконечно. И каждое новое приближает последнее - и может им оказаться.
Но к чему этот мрак? Отчего оказался он в состоянии депрессивного ступора? Возможно, это просто реакция на бурное совокупление?
Румбо присел на корточки и зачерпнул рукой грунт, напоминающий пыль. Серебристая, с оттенком сирени, она при ближайшем рассмотрении оказалась порошком, столь мелким, что иная модница смогла бы припудрить им щеки, чтобы они стали сиреневыми, как у покойника.
Откуда эта мода на покойников ныне? Пришла из прошлого, из разлагающихся останков тысячелетних царств? А что произошло с теми, кто тогда выжил, вот бы узнать. Оглядеть бы их жизнь ловким оком компьютера, подсчитать вероятность: есть ли у нас еще шанс? Стать юркими, как амебы. Разрушительными, как смерч. Стойкими, как саранча.
Где мой прадед крокодил? Где прабабка рысь? Пора слать за ними гонцов: нелегкое испытание предстоит мне. Пусть же память генов поможет мне выстоять, и простоять до конца - до того самого, который у каждого свой, свой, свой, свой, но обязательно есть - и никому его не избегнуть.
Но поскольку множество людей умирает тихо и без истерик, мы позволяем себе надеяться, что всё случится внезапно и до омерзенья легко.
Как пьяный нырок в ледяную прорубь.
Или надеетесь вы жить вечно?
Торопитесь. С прощальным шипением поезд стронул колеса.
- Уф, ссука… какая она, эта пыль! - вскрикнул Румбо, хлеща себя по лицу в желании вернуть былую трезвость.
Заморочился он Пылью Сиреневой, перхотью трупной, струпом мертвячьим; забыл прадеда-крокодила с прабабкой-рысью.
Дабы рассеять засосавшую панику, ухватил было лестницу - рвануть наверх обратно - когда к ужасу своему увидел, что бетонная стена помоста за спиною его исчезла, и теперь маячит еле где-то вдалеке, в сиреневом мареве.
И возопил в отчаянии Румбо, и дошло до него, что слои Сиреневой Пыли перемещаются друг относительно друга, как океанские течения - и одно из таких течений унесло его от Красной Комнаты и влечет сейчас куда-то по пустыне серебряных струпьев.