Сутулый немец вторично бросился на него. Шатилов откинулся в сторону и наотмашь ударил нападавшего кулаком. Тот упал. Не глядя на него, Шатилов устремился к нише, где на земле, у подножия бесстрастного амура, катались по земле два человека. Рыча от бешенства, он схватил за ворот пруссака, рванул его так, что почти поднял на воздух, и с силой бросил оземь. Тот застонал и остался лежать. Шатилов, не отводя глаз от поверженного Шлимма, поднял лежавший на земле его пистолет. Второй немец, увидев это, пустился бежать, и через мгновенье скрылся во тьме.
- Чорт с ним! Лишь бы этого взяли… - Ивонин, тяжело дыша, поднялся и жестко сказал: - Довольно фокусов! Подымайтесь, господин барон.
Шлимм медленно повернулся, попробовал подняться, но опять сел.
- У меня сломана нога. Я не могу встать, - сказал он сквозь зубы.
Шатилов наклонился над ним.
- Какая нога?
Вдруг пруссак выхватил из складок плаща кинжал и занес его над Шатиловым.
- Берегись, Алеша! - крикнул Ивонин.
Стремительным движением он упал на Шатилова, прикрывая его своим телом и в то же время силясь поймать руку с кинжалом. Но сделать это он не успел. Немец, далеко отведя руку, с размаху вонзил лезвие ему в шею.
Все произошло в одно мгновенье. Шатилов, еще не понимая толком, что случилось, но инстинктивно осознавая опасность, направил на пленника его же пистолет, который он еще держал, и нажал курок. Сверкнула молния выстрела… Шлимм опрокинулся навзничь.
Шатилов повернулся к другу. Ивонин лежал недвижим, под головой у него расплывалась большая красная лужа.
- Борис!
Ивонин не отозвался, только слышно было, как глухо стонет Шлимм. Дрожащими руками, обрывая пуговицы, Шатилов расстегнул мундир Ивонина и приложил ухо к его груди. Сердце его билось.
- Лекаря! Эй, люди! - закричал он не своим голосом.
Но и без того уже бежал, привлеченный выстрелом, народ. Хлопали двери домов, улица наполнилась встревоженными голосами.
- Лекаря! Скорее! - в отчаянии кричал Шатилов. Кто-то с чадящим фонарем в руке метнулся обратно и через несколько минут воротился, ведя за собой грузного мужчину в длинной шубе, из-под которой виднелись голые ноги. Сгрудившаяся толпа расступилась. Мужчина склонился над Ивониным, потрогал его, посмотрел при свете фонаря на зияющую рану и молча поднялся.
- Помер, - сказал он неожиданно тонким голосом. - По жизненной жиле удар пришелся.
В толпе обнажили головы. Какая-то женщина заголосила..
Лекарь между тем наклонился над Шлиммом.
- Живой покуда, - пробормотал он сердито, - да недолго жить будет. Пуля-то в упор, видно…
Шатилов не ответил, даже не повернул головы. Стоя на коленях подле трупа Ивонина, он, казалось, застыл.
Кто-то осторожно дотронулся до его плеча.
- Ваше высокобродие! I Надо их унести! Туточки недалечко…
Шатилов, недоумевая, посмотрел на квартального, потом безучастно поднялся.
- Ах, да! Конечно! Сделай, братец! И того, второго, тоже.
Подняв окровавленный кинжал, он машинально обтер его и положил в карман плаща.
- Что же! Пойдем!
…………………………………………………………………………………………………
На длинном столе, под иконами, прикрытое белоснежной простыней, лежало тело Ивонина. У изголовья - шпага и дважды простреленный в бою мундир.
Приходили офицеры, истошно плакали какие-то богомольные старушки, приезжал шталмейстер двора, спрашивал от имени государыни, есть ли кто из родных покойного, о ком надлежит позаботиться. Нет! Родных после подполковника Ивонина не осталось!
К вечеру комната опустела. Только три человека остались в ней. Ольга, сотрясаясь от рыданий, убирала цветами тело. Шатилов недвижно стоял, вглядываясь в последний раз в лицо того, кто спас ему жизнь. Время от времени по щекам его катились слезы, но он не замечал их.
Одна Катерина не плакала. Она встречала и провожала приходивших, отдавала распоряжения и почти не смотрела на Ивонина. К чему? Разве в ее сердце не был навсегда выжжен его образ, каждая черточка? Разве не звучал в ее ушах его голос? Разве ее любовь могла потускнеть даже от той немыслимой скорби и горя, которые затопили ее сердце?
- Катюша! Поплачь! - целовала ее Ольга. Катерина смотрела на нее невидящими, сухими глазами:
- Слез нет! От сердца иверень остался. Странно как: один человек помер, а весь мир божий сразу пустой стал.
- Завтра схороним его… Вернемся в Поджарое, душа твоя переболит…
Катерина покачала головой.
- Нет! Я обратно в Иркутск поеду. Доживать век. Что сил, что сердца осталось - детям отдам. Не судьба мне выпала…
Она подошла к Шатилову.
- Алексей Никитич! Ольга мне все поведала. Любите же ее крепко. Будьте счастливы за себя и… - она помедлила, с невыразимой грустью смотря на прикрытое саваном недвижное тело, - и за Бориса.
Ольга глухо зарыдала, припав к Шатилову. Когда он поднял взгляд, Катерины уже не было в комнате.
Эпилог
Летним днем 1765 года подполковник Шатилов, возвращаясь в Петербург из командировки, проезжал село Новая Ладога. Лошадь его расковалась, и пока денщик отправился разыскивать кузнеца, сам он решил побродить по селу. Посасывая трубку, он, не торопясь, пошел кривой улицей, заранее зная, что представится сейчас его взору: покосившиеся избы, голопузые ребятишки у крылечек, заросшие репейником дворы, на задворках лужи помоев, в которых барахтаются свиньи, бедность… Но, к его удивлению, ничего этого не оказалось. Избы были прочные, свежепобеленные, дворы подметены, одежда на мужиках целая и довольно чистая. Чем дальше, тем больше он дивился: на площади, на песчаной, сухой почве, был разбит сад. Молодые деревья покачивали ветвями, разносился птичий щебет, в центре был устроен небольшой фонтан. Чуть подалее - обширное каменное здание, на дверях надпись: "Школа".
Шатилов уже не жалел о задержке. Под самым Петербургом этакие чудеса! Кто же сей чародей?
- Бабка, - позвал он полоскавшую в корыте белье простоволосую крестьянку, - кто это все здесь устроил?
Крестьянка стыдливо опустила подоткнутый подол юбки.
- А командир наш, - сказала она грудным певучим голосом. - Тут, батюшка, полк стоит, и полковник-то, как есть, обо всем заботу имеет. Здесь что! Ты, батюшка, в лагерь сходи: там не в пример все красивше.
- Да какой полк?
- Где мне упомнить… Нешто Суздальский…
- А командира как зовут?
- И того не упомню: Суровов, кажись. Только фамилия не к лицу: сам-то добер да весел.
- Суровов? Постой, постой-ка! Уж не Суворов ли?
- Вот-вот… Я и говорю…
Шатилов уже не слушал. Сколько раз покойный друг его рассказывал ему об этом человеке! А на маневрах, что недавно происходили, полковник Суворов отличился, дважды был упомянут в приказе.
- Служивый! - кликнул он проходившему солдату. - Где командир полка сейчас?
- В штапе, ваш-выс-бродь.
- Проводи-ка меня туда!
Они миновали просторные, заново отстроенные полковые конюшни ("И в столице-такие не часто сыщешь") и подошли к штабу. Отпустив солдата, Шатилов вошел внутрь здания.
- Где полковник Суворов?
- А вон там, в соседней комнате, - вытянулся дежурный. - Прикажете доложить?
- Не нужно, я пройду..
Но, подойдя к двери, он вдруг почувствовал стеснение. Хотел было уже вернуться и послать вестового, как вдруг услыхал взрыв детского смеха. С недоумением прислушался: смех повторился. Он постучался, но, видимо, никто не слышал, - смеялись все громче. Тогда он решительно нажал ручку.
В большой светлой комнате группа подростков в париках репетировала пьесу. Один, с настоящей шпагой, изображал начальника, другие почтительно выслушивали его приказания. У окна, верхом на стуле, сидел человек, в котором Шатилов сразу признал Суворова. Он был в белых лосинах и белой нижней рубашке. Глаза его искрились весельем.
- Ай да Санечка! Ловко! Славно! - приговаривал он. Вдруг он заметил Шатилова и замолчал. Ребята тоже затихли и во все глаза уставились на вошедшего.
- Простите, если помешал, - сказал, конфузясь, Шатилов и отрекомендовался, добавив, что давно искал случая познакомиться, особливо, будучи наслышан от друга своего Ивонина…
- А… Прекрасный офицер был, - вздохнул Суворов. - Милости прошу! Ну-тко, соколики, на сегодня хватит. К завтрему, чтобы все ролю знали.
Ребята гурьбой ринулись из комнаты, и через минуту под окном раздался их звонкий, законный смех.
- Пьесу ставить надумал с деревенскими детьми, - пояснил Суворов. - Не обессудьте, сударь, что я без мундира: жарко очень… Впрочем, весьма рад, что вы решили навестить меня. Прошу садиться!
Бесцеремонно оглядев Шатилова с ног до головы, он спросил:
- В каком полку изволите служить?
- Ныне в Военной коллегии. По части обучения войск.