Ивонин и Суворов остались одни.
- Помилуй бог, обозлился как немчура этот, - сказал Суворов и вдруг скорчил презабавную гримасу.
Ивонин невольно улыбнулся и сразу почувствовал себя легко.
- Премного вам благодарен, - сказал он. - А солдат отменный: богатырь собою и страху не ведает.
- Бедная Россия! - сказал Суворов, и лицо его вдруг сделалось грустным и задумчивым. - Сколько богатырей забиты палочками! Сколько талантов погибло! Талант, сударь, есть алмаз в коре: он должен быть вынут, передан гранильщику и положен на солнце.
Он опять улыбался, а глаза его испытующе смотрели на Ивонина, и тот почти физически чувствовал этот проницательный, всевидящий взгляд.
- Дозвольте отрекомендоваться, - сказал, краснея, Ивонин - секунд-майор Борис Феоктистыч…
- Знаю, знаю! - перебил его подполковник, уморительно замахав руками. - Все знаю про вас. Отменный офицер-с… И солдатушки хвалят. Оттого и вступился… Ввечеру уезжаю, а как вновь свидимся, приходите ужо обедать. Водочкой угощу, тары-бары поведем. А пока шлите ко мне пьяницу вашего, увезу его поскорей: неровен час, граф Тотлебен передумает. Прощайте, сударь.
Он пожал руку Ивонина своей маленькой, горячей, крепкой рукой и ушел быстрой, чуть подпрыгивающей походкой.
…………………………………………………………………………………………….
Через час Алефан явился к новому своему начальнику. Введенный в скромно, чуть ли не бедно обставленную комнату, он увидел еще молодого человека, сидевшего без мундира перед ярко пылавшим камином и с аппетитом уплетавшего гречневую кашу.
"Этот, что ли?" в мучительном недоумении подумал Алефан, на всякий случай вытягиваясь на пороге.
- Ты кто, братец? - спросил сидящий и, не донеся ложку до рта, склонив немного набок голову, лукаво посмотрел на него.
- Рядовой Егор Березовчук… По приказанию… В вашу команду… Потому, как…
Он вконец сбился и замолчал.
- Так… так…
Встав из-за стола, неизвестный человек обошел вокруг Алефана, глядя на него снизу вверх, присматриваясь, чуть ли не принюхиваясь.
- Не годен! - вдруг закричал он пронзительно, так, что солдат вздрогнул. - Ступай обратно! К господину Бринку. Не годен ты мне!
- Почему же, ваш высбродь? - помертвевшими губами спросил Алефан.
- А потому, что ты водку пьешь, в походе пьян… Наслышан о тебе. Мне солдаты нужны, а ты не солдат.
Мгновенье он смотрел на обмершего Алефана, потом подскочил к нему и, поднявшись на цыпочки, стал нагибать его голову.
Алефан покорно согнул, сколько мог, шею. Ему уже было все равно: "Нонче жизни себя порешу, а к Бринку под плети не вернусь".
- Ты - богатырь, - шопотом сказал странный офицер на ухо Алефану. - Русский богатырь, вот ты кто! Да будь у меня такая силища, я бы… Ты богатырь, братец, и солдат - значит, вдвойне могуч, значит, чудо-богатырь. Ты знаешь, что сие означает: русский солдат?
Алефан в растерянности моргал глазами.
- Сие значит: непобедимый воин. Он татар бил, полячков бил, шведов бил… У тебя отец-то в войске служил?
- Точно так, - только и мог выговорить Алефан.
- Ин, верно, с царем Петром Карлуса под Полтавой били. А про то, как шведов русское воинство било, слыхивал? На Чуди?
- Никак нет, не слыхивал.
Человек отпрыгнул от него, как ужаленный. Бросившись к уже свернутому баульчику с вещами, он проворно развязал его, порылся и вытащил тоненькую книжицу.
- Грамотен?
- Никак нет.
- Ай-ай-ай! Завтра же начнешь учиться. И как обучишься, прочитай вот книжицу; потом спрошу тебя - чтобы все знал.
Он подошел к столу и налил стакан водки.
- Выпей-ка тминной, Егорушка.
- Никак нет. В рот больше не возьму ее, ва высокобродь, - замотал головой Алефан.
- И дурак! Что ж ты за солдат без водки? - Алефан опять заморгал глазами. - В положенное время, да в меру, как же не выпить? Только пьяненьким не быть.
- Попутал нечистый, ва высокобродь.
- Ишь ты! - Он с таинственным видом вытянул губы, и Алефан покорно наклонил голову, подставив ухо. - А ты сам нечистого попутай. Русскому солдату и нечистый не должен быть страшен, вот он каков, Бова-богатырь, Илья Муромец наш. А теперь - пей! - строго приказал он.
Алефан взял деревянными пальцами стакан и одним духом выпил.
- Здорово! - с уважением произнес Суворов. - Тебе, почитай, и штофа мало. А дерешься ты как? Пулям кланяешься, от штыка бегаешь?
Тут уже Алефан совсем не знал, что сказать, и только громко засопел.
- Ну-ну, - с коротким довольным смешком сказал человек. - Не серчай. Вот я с тобой в первую баталию пойду рядышком. А то я ведь, - он оглянулся по сторонам и, сделав круглые глаза, прошептал; - я трус. А с храбрым и трусу не страшно. Вот и пойдем вместе.
Отворив дверь, он крикнул:
- Прошка!
Вошел молодой белобрысый солдат.
- Займись вот служивым. Он с нами поедет. Да смотри у меня: через час выезжаем! - И, не глядя ни на кого, он поспешно вышел из комнаты. Солдаты остались одни.
- Как тебе мой-то, Сувор, показался? - спросил Прохор, неодобрительно глядя на влажный стакан.
- "Богатырь", говорит… Водкой потчевал… И как баталия, то, значит, со мной вместе пойдет.
- С тобо-ой! - протянул Прохор и презрительно шмыгнул носом. - Эва, друг любезный, я за тебя пятака не дам. Там, где он, и муха не пролетит. Он-то заговоренный, а другим никак нельзя.
Он взял ложку и стал хладнокровно доедать оставшуюся кашу.
- Ну, однако, рядом с ним и ты, может, уцелеешь, - рассуждал он. - Это что же? Тминная? Везти с собой - все одно прольется. - Он выпил и крякнул. - Рядом с ним, с Ляксандрой Васильевичем, и заяц осмелеет, и воробей что твой орел сделается. Ну, вот, кажись, вся… Так ты не бойсь, парень, он тебя в баталию, как в баню, поведет, аж на самом верхнем полку побываешь. Батюшку с матушкой припомнишь. Но он же тебя и обратно целехонького выведет. А теперь ступай-ка за мной, поможешь коней взнуздать.
Алефан все в том же состоянии радостного ошеломления последовал за ним.
2
После берлинской экспедиции жизнь Ивонина потянулась однообразно. Русская армия все туже стягивала узел, все глубже проникала в Восточную Пруссию, однако Фридрих еще сопротивлялся. Ивонин служил попрежнему в квартирмейстерской части, но летом ему внезапно объявили о переводе его в отряд Тотлебена. Первое побуждение его было просить об отмене этого назначения, но что-то в голосе главнокомандующего, во всей его манере, необычно торжественной и немного таинственной, заставило его сдержаться. Бутурлин вынул из ящика лист бумаги и молча протянул ему. То было секретное донесение подполковника Аша, заведывавшего письменной частью Тотлебена.
Аш сообщал о своих подозрениях. "Генерал Тотлебен, - писал он, - поступает не по долгу своей присяги и, как я думаю, находится в переписке с неприятелем. Почти каждый день являются в наш лагерь прусские трубачи, а иногда и офицеры. Недавно берлинский купец Гоцковский пробыл в нашем лагере почти три дня под предлогом, что привез Тотлебену повара. Вообще эту кампанию граф Тотлебен делает с явной неохотой".
В конце донесения Аш многозначительно заявил: "Я имею проект, как Тотлебена в уповательных фальшивостях поймать".
Ивонин внимательно прочитал все письмо.
- Хотите поехать? - спросил Бутурлин. - Вы, кажется, о генерале Тотлебене уже давно не авантажного мнения. Проверьте же все сами.
Ивонин молча поклонился.
- Да, вот еще, - остановил его главнокомандующий. - Что до сношений с неприятелем, то имейте в виду, что Тотлебен с моей апробации встречался с прусским генералом Вернером для разговора о перемирии, ибо Конференция хотела знать, что сей Вернер предложит.
Он вздохнул и устало закончил:
- Теперь ступайте.
Прибыв к Тотлебену, Ивонин на второй же день зашел к Ашу. Это был плотный, крепкий человек, с лысой большой головой, упрямым подбородком и колючими глазами. Выслушав Ивонина, он энергично тряхнул головой.
- Отлично! Будем действовать вместе.
Тут же он рассказал, что Тотлебен внушил ему с первых дней подозрения частым приемом конфидентов, являющихся из неприятельского лагеря, непомерной суровостью к войскам за обиды, чинимые жителям Померании, и, наконец, усиленной перепиской с прусскими генералами.
- Добро бы еще Вернер… Вы сказываете, что это разрешено. Но тут еще принц Бевернский. Что ни день, трубачи к нему ездят.
Выбивая пепел из трубки, Ивонин спросил:
- А граф Тотлебен о вашем за ним наблюдении ужели не догадывается?
Аш с интересом рассматривал трубку и, казалось, не слышал вопроса. Но потом вдруг, словно решившись, встал, вышел на минуту в соседнюю комнату и вернулся, держа в руке письмо.
- Из этой эпистолы вы увидите, что Тотлебен кое о чем подозревает. Теперь вы знаете столько же, сколько и я.
Письмо было адресовано Воронцову. Рассчитывая на доверчивость канцлера, Тотлебен писал в тоне очень минорном, всячески стараясь разжалобить и вызвать к себе сочувствие:
"Множество недругов и ран суть мой единственный прибыток, коим я себя льстить могу после этой войны. Неприятель ничего не может предпринять, чего бы я не знал. Но я сам в ежеминутной опасности нахожусь, чтобы на меня не напали мои завистники. Я дрожу от ужасного состояния, до коего я вижу себя доведенным".
- Слышу, лиса, про твои чудеса, - улыбнулся Ивонин, возвращая письмо Ашу. - Однакоже нам надлежит всю осторожность соблюдать.
- Осторожность - половина храбрости, - в тон ему сказал Аш. - Граф Тотлебен не такая птица, чтоб его можно было легко в силки изловить. Но мы с вами, надеюсь, это совершим.
Они расстались, вполне довольные друг другом.