Кассия внутренне ликовала. Это было не тщеславие, нет, но некая особенная радость, смешанная с удивлением: это она сама написала… неужели сама? Неужели у нее получилось?..
Может быть, – пришла ей в голову мысль, – это искушение с Михаилом связано именно с тем, что она начала заниматься песнотворчеством? "Кто совершит дело, угодное Богу, того непременно постигнет искушение, ибо всякому доброму делу или предшествует, или последует искушение, да и то, что делается ради Бога, не может быть твердым, если не будет испытано искушением", – вспомнились ей слова святого Дорофея. Спросить у отца Симеона?.. Нет, не стоит… Ни к чему его посвящать в отношения с родственниками. Тем более, что ипат больше не переступит порог этого дома, она об этом позаботится!.. Мама, конечно, будет на ее стороне. И пусть дядя злится, сколько хочет! Да может, ипат и не станет их родственником. Кассия уже переправила с утра через Маргариту записку для двоюродной сестры… Теперь – что Бог даст, и хватит думать об этом мерзком человеке! Есть вещи гораздо более интересные… и чудесные…
"Господи! – мысленно помолилась девушка. – Если Ты благоволишь послать мне этот дар песнописания, Сам помоги мне! "Всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, сходя от Тебя, Отца светов"… Ты Сам будь мне учителем и помощником!"
…Ипат, сидя у себя дома за столом, сочинял письмо. Строчки криво ложились на пергамент, буквы разъезжались во все стороны: хмель еще не выветрился из головы Михаила. Порой он останавливался и, морщась, потирал себе левый бок и спину – ночью Кассиины слуги надавали ему хороших тычков…
– Святоша! – бормотал ипат себе под нос. – Синеглазая рыба! Ты поплатишься за это! Когда твое прекрасное тело разрисуют бичами, ты еще пожалеешь, что не использовала его по назначению…
Он обмакнул перо в чернила, но не рассчитал, и на пергаменте расплылась коричневая клякса. Ипат выругался и взял другой лист. "Позвольте довести до сведения вашего императорского августейшего и треблаженного величества, – писал он, – что в самом центре нашего богоспасаемого Города находится притон идолопоклонников…"
18. "Амазонка" и великий куратор
Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским Нежноуступчивым сердцем, но жестким тебя одарили.
(Гомер, "Одиссея")
Был промозглый октябрьский вечер, уже стемнело. Кассия с отцом Симеоном сидели в библиотеке и обсуждали, как правильно составлять каноны с акростихами, а Геласий подремывал в углу, когда в комнату вбежала испуганная Маргарита.
– Госпожа, там… – сказала она, задыхаясь, – там пришли, говорят, от императора! Требуют открыть, говорят, приказ! Ой, что делать?!..
Кассия побледнела и вскочила на ноги, поднялся и студит.
– Отче, – сказала она ему, – быстро идем! Они не должны схватить вас! Мы проведем вас на чердак, а оттуда на крышу… Маргарита, беги к отцу Зосиме, веди его сюда, а Фотине скажи, чтоб взяла из пристройки книги и перенесла в библиотеку, куда-нибудь на самую верхнюю полку, а в пристройку пусть грязного тряпья навалит и корзин каких-нибудь…
– Антиминс надо забрать, – сказал отец Симеон. – И Дары!
– Ой, да! Сначала в часовню! Успеем?.. Должны успеть! Маргарита, позови Феодора, пусть они с отцом Зосимой идут к нам в часовню, а Петр пусть не открывает пока, скажи им, что я сама к ним выйду, что я спала, теперь одеваюсь, пусть подождут немного!
Маргарита убежала. Кассия с отцом Симеоном бросились в часовню, где иеромонах забрал Святые Дары, антиминс, облачение и служебник. Пришел Феодор, и Кассия велела ему вывести студитов через чердак на крышу и показать место за трубой, где можно схорониться.
– А лестницу, что на чердак, потом убери совсем куда-нибудь, а туда поставь… сундук хотя бы, чтоб как будто он там всегда и стоял!
– Будет сделано, госпожа!
Когда монахи со слугой ушли, Кассия перекрестилась на икону Спасителя, положила земной поклон, прошептала:
– Господи, помоги нам! – и пошла отпирать незваным гостям.
Проходя через большую гостиную, она взглянула на себя в зеркало и приложила руки к щекам – они горели, сердце колотилось ужасно. Плохо, что она так волнуется и это не скрыть. Впрочем, ведь посланцы императора еще никогда не приходили к ним в дом, так почему бы ей не волноваться!.. Она глубоко вздохнула, пытаясь хоть немного успокоиться.
В прихожей Кассия, сняв с крючка пенулу, быстро накинула ее, надвинув капюшон на лоб, и вышла из дома. На дворе было сыро: дождь шел с утра и лишь недавно прекратился. Когда Петр открыл калитку, в нее стремительно вошел очень высокий рыжеволосый мужчина в длинном синем плаще, следом еще двое среднего роста, черноволосых, тоже в плащах, но более коротких, а за ними во двор ввалились человек десять внушительного вида стратиотов.
– Долго же вы заставляете ждать! – сурово сказал рыжий. – Где хозяйка?
– Хозяйка я.
– Ты? – Анастасий Мартинакий недоверчиво посмотрел на Кассию сверху вниз, зелено сверкнул глазами. – Хороша!.. То есть прямо-таки единоличная хозяйка всего?
– Нет, я живу с матерью и сестрой, но они сейчас уехали в наши поместья.
– Вот как! Ну, раз ты сейчас за хозяйку, то читай! – он протянул ей лист, где внизу бросалась в глаза подпись, сделанная красными чернилами.
Это был приказ императора обыскать особняк на предмет укрывательства в нем "нечестивых раскольников и еретиков", а также хранения "запрещенных писаний в защиту лжеименных икон". Кассия прочла, и руки ее слегка дрогнули. Кто мог донести? Или отца Симеона выследили, когда он выходил в Город?.. Она подняла глаза на великого куратора.
– Я, право, не знаю, господин, как могли быть возведены на нас подобные обвинения. Но приказ императора есть приказ. Прошу вас!
Она сделал пригласительный жест рукой и пошла к дому. Мартинакий и его спутники – то были Ефрем, надзиратель из ведомства эпарха, и Леонтий, личный секретарь великого куратора, – переглянулись и последовали за ней, сделав знак стратиотам идти тоже. Когда все вошли в прихожую особняка, Кассия откинула с головы капюшон, обернулась к императорским посланцам и спросила:
– Откуда вы желаете начать обыск?
– Мы… – начал было Ефрем и умолк.
Теперь, при свете висевшего в прихожей трехлампадного светильника, гости получили возможность лучше рассмотреть хозяйку и буквально не могли отвести от нее глаз. Стратиоты нагло разглядывали ее, Ефрем и Леонтий были откровенно поражены красотой девушки, а Мартинакий старался не подавать виду, но восхищение сверкнуло и в его взгляде.
– Полагаю, что мы начнем со всего сразу, – улыбнулся Анастасий. – Наши люди осмотрят двор, пристройки, кухню, гостиную… что еще у вас тут есть? А мы с господином Ефремом займемся хозяйскими покоями. Пусть везде зажгут светильники. Значит, мама и две дочки?.. Мамина-то комната где?
– Вот там, надо пройти через гостиную… Маргарита, – обратилась Кассия к горничной, потерянно стоявшей в дверях, – проведи господина… – она вопросительно взглянула на Мартинакия.
– Анастасий, великий куратор его императорского величества! – он картинно поклонился. – Весьма приятно познакомиться с такой юной и прекрасной девой!
Во взгляде девушки мелькнула досада.
– Проведи господина Анастасия к маме в комнаты, – повернулась она к Маргарите.
– О, нет, я уступлю эту честь господину Ефрему, – улыбнулся великий куратор. – А сам отправлюсь осмотреть покои юной госпожи, с ее позволения.
– Как тебе будет угодно, господин, – сказала Кассия как можно холоднее. – В таком случае, нам на второй этаж. Маргарита, проведи господина Ефрема к маме… Кстати, а где Феодор?
– Он на кухне, – ответила горничная. – Позвать, госпожа?
"Слава Богу! Значит, отцы уже спрятаны, и лестница убрана!" – подумала Кассия и сказала:
– Нет, не нужно. Пусть он показывает кухню и кладовки… А где Фотина? Мы с господином Анастасием пойдем наверх, а ты пришли ее ко мне поскорей!
– Да ты не бойся, красавица, я тебя не трону и пальцем! – насмешливо сказал Мартинакий.
– А я и не боюсь! – Кассия вздернула подбородок.
Великий куратор усмехнулся и последовал за ней на второй этаж особняка. Слуги суетились, зажигая во всех помещениях светильники, и вскоре дом озарился множеством огней. "А вкус у хозяек отменный!" – думал Мартинакий, оглядываясь вокруг.
– Нам сюда, – показала девушка в сторону своих комнат.
Но взгляд Анастасия устремился в другом направлении – на закрытую дверь в часовню.
– А тут что?
– Там… наша домовая часовня, – ответила Кассия с бьющимся сердцем.
– Вот как! Иконы? – Мартинакий направился к часовне и отворил дверь. – Иконы! Та-ак…
Кассия собрала всю силу воли, чтобы ответить спокойно:
– А что тут такого, господин Анастасий? Ведь это не запрещено. Даже в некоторых храмах все иконы оставлены на месте!
Великий куратор обернулся к девушке и пристально посмотрел на нее.
– Не запрещено, говоришь? – спросил он с неопределенным выражением в голосе и вошел в часовню.
Он быстро всё осмотрел, полистал книги, лежавшие на столике в углу, подошел к аналою, раскрыл лежавшую на нем тетрадь – это были богослужебные песнопения.
– "Херувимов тайно образующе"? – спросил он, поворачиваясь к Кассии, стоявшей в дверях. – И кто же тут у вас литургию служит, а?
– Иногда мы приглашаем священников, – ответила девушка, глядя ему в лицо и стиснув руки под пенулой. – Мама в последнее время болеет и не может выстаивать длинные службы в Великой церкви. Раньше мы туда ходили, а сейчас вот, дома служим.
– И какие же к вам священники приходят? – спросил Мартинакий, а взгляд его говорил: "Врешь ты, девка, и не краснеешь!"
– Разные.