"То, что ты прислала мне ради Господа, я получил, – писал Феодор в ответ Кассии. – И кто такой я, смиренный, что твое благоговеинство вспомнило обо мне? Будучи отпрыском от доброго корня, ты привыкла благотворить". Он поблагодарил девушку за благодеяния заключенному Дорофею, о чем сообщил Зосима, и продолжал: "Как я узнал, ты с детства избрала прекрасную жизнь ради Бога. Став невестой Христа, не ищи и не люби никого другого. Ибо кто прекраснее Его? Его красота пусть еще ярче сияет в твоем сердце, дабы ты угасила всякую страсть, изменчивую и тленную. Избегая избегай взглядов мужчин, если возможно, даже и скромных, чтобы не быть как-нибудь пораженной или не поразить. Ожидает тебя небесный брачный чертог: там ты увидишь Того, к Кому прилепилась, с Ним будешь радоваться вечно. Мало это слово, но достаточно для убеждения твоей честности. Да будешь спасена, дщерь Христова".
– Всё, – игумен приподнялся на локте. – Дай подпишу.
Николай подал ему лист и перо. Феодор поставил свою подпись, отдал письмо ученику и опять откинулся на ложе. Николай украдкой вздохнул: игумен далеко еще не оправился после всего, что они перенесли зимой, а теперь приближалась летняя жара, и положение их вряд ли улучшится – здесь, в тесноте, под самой крышей, которая будет нагреваться на солнце… Если б не Евдоко, им пришлось бы совсем худо, может, и не выжили бы…
– Много Господь дает этой девушке, – задумчиво произнес Феодор, – очень много…
– Ты о ней, отче? – спросил Николай, кивая на письмо.
– Да. Высоко полетит… Если лукавый не затянет в свою сеть.
– Так и все бы высоко летали, если б не сети бесовские.
– Да, но ее тут подстерегает особенная опасность…
Игумен умолк. Николай принялся свертывать письмо, чтобы запечатать, но вдруг остановился и спросил:
– Это то, что она богата?
– О, нет. Богатых много, и немало из них спасается… Ты просто никогда не видел ее, Николай. И пока, – Феодор взглянул на него, – я бы и не допустил тебя до свидания с ней, даже если б это было возможно.
Николай вспыхнул и опустил голову.
– Понимаю, – сказал он тихо. – Она красива.
– Сказать, что госпожа Кассия красива, значит ничего не сказать. Когда я видел ее в последний раз, ей шел только одиннадцатый год, но она уже поражала. Сейчас, говорят, она поражает еще больше. Госпожа Марфа писала, что даже боится… Вот и я боюсь…
Игумен замолчал и закрыл глаза. Николай залепил воском письмо и, отложив в сторону, задумался.
– Что же, красота – зло? – спросил он.
– Ничто из сотворенного Богом не есть зло, – ответил игумен, не открывая глаз, – но люди способны использовать во зло всё, что угодно. А использовать во благо мы умеем гораздо хуже… или вовсе не умеем. Особенно некоторые вещи. Женскую красоту могут использовать во благо лишь совершенные, как святой Нонн. Остальные чаще всего губят через нее и себя, и ее обладательниц…
– Но ведь может быть и так, что человек начинает со зла, а потом Бог оборачивает всё ко благу. Например… женился человек по страсти, а жена попалась благочестивая, и под ее влиянием он стал лучше… Вот, с моими родителями, я знаю, так и было.
– Конечно, бывает и так. Но чаще всего для грешника встреча с красотой опасна… в том числе и для обладателя красоты. Красоту, как всякий большой дар, редко кто может понести без ущерба для души. Впрочем, Податель дара знает, зачем его дает, а наше дело – молиться, чтобы Бог оградил нас от искушений.
Вскоре Николай услышал, как игумен задышал медленно и ровно – уснул. "Господи, – мысленно взмолился инок, – даруй отдохновение ему, укрепи его, исцели поскорей!" Он встал и тихонько, чтобы не разбудить, поправил на Феодоре одеяло, немного посидел в задумчивости, а потом вздохнул и принялся за работу – две недели назад он начал переписывать Четвероевангелие.
17. "Аромат любви"
…мы стали презирать красоту! У нас она считается признаком слабости и распутства.
– Людям приятно презирать то, чего у них нет.
(Дж. Голсуорси, "Пустыня в цвету")
Настал праздник Рождества Богородицы – день, когда Марфа вымолила у Богоматери рождение Кассии. С тех пор у них в семье был обычай в этот день устраивать праздничный стол и приглашать в гости Георгия с семейством. После смерти Василия Марфа сузила свой круг общения, но 8 сентября по-прежнему оставалось тем днем, когда встречались семьи брата и сестры. Сыновья Георгия уже давно были женаты, а в этом году он нашел жениха и для дочери; все они должны были придти к обеду. Марфа с утра разбудила Кассию пораньше, чтобы она подготовилась к приему гостей – надо было подобрать наряд, сделать прическу… В бане они с матерью были накануне. Слуги с самого рассвета носились туда-сюда, на кухне стоял дым и чад, по дому ползли соблазнительные запахи… Но в душе Кассии вместо предвкушения нарастало глухое раздражение. Она не питала симпатий к родственникам со стороны дяди. Сыновья Георгия походили на отца – все служили при дворе и чванились этим, любили посплетничать, поесть и выпить, а книг, кажется, вовсе не брали в руки с тех пор, как окончили школу. Их супруги изо всех сил старались показать, что они "как-никак жены придворных"; в детстве Кассию удивляли их жеманные манеры, нарумяненные щеки, подкрашенные ресницы и обилие золотых украшений.
– Мама, зачем они носят такие тяжелые серьги? – спрашивала она. – Я всегда смотрю на них и боюсь, что у них вот-вот уши порвутся!
– Они считают, что это красиво, – улыбалась Марфа. – Ну, и хотят показать, что богаты, занимают высокое положение…
– По-моему, совсем это не красиво!.. Когда я вырасту, ни за что такое не буду носить! А зачем они такие щеки красные себе делают? Это что, тоже красиво?!..
Но по мере того как Кассия росла, она начала замечать и другое: родственницы стали посматривать на нее как-то странно, под их взглядами ей иногда хотелось поежиться – от этих женщин веяло скрытой враждебностью. Однажды девочка спросила у матери, почему они ее как будто бы не любят, хотя она вроде бы ничего плохого им не делала и не говорила, всегда стараясь не подавать вида, что ей что-то не нравится в них. Марфа вздохнула и ответила:
– Они завидуют.
– Завидуют? – удивилась Кассия. – Чему?
– Чему?.. – Марфа немного помолчала. – Ты красива, Кассия… Понимаешь, когда люди видят, как то, что они считают великим благом, достается кому-нибудь без труда, это их выводит из себя. Ничего не поделать, это так и дальше будет… привыкай! Женщины, гоняющиеся за мирскими благами, никогда не будут любить таких, как ты.
В тот вечер Кассия долго не могла заснуть. Когда пропели уже вторые петухи, она встала, взяла со стола светильник и тихо-тихо вышла из комнаты. В доме все спали. На цыпочках девочка спустилась по лестнице на первый этаж и, чуть-чуть приоткрыв тяжелую дверь в большую гостиную, проскользнула в щель, подошла к висевшему на стене большому зеркалу и долго себя разглядывала.
– Ну, если и так, – сказала она, наконец, своему отражению, – разве я виновата, что я такая?
Она пожала плечами, улыбнулась и, так же осторожно вернувшись к себе, юркнула в постель и тут же уснула. Ей было тогда одиннадцать лет. Теперь ей уже исполнилось тринадцать, и Марфа с некоторым беспокойством ждала очередного "семейного обеда": брат при последней встрече опять сказал, что надо подумать о женихе для племянницы, а когда сестра напомнила, что Кассия просила дядю не думать за нее об этом, и что вообще еще рано и лучше подождать пару лет, Георгий сердито заворчал, что "всё это глупости, девка просто капризничает".
– Бестолочь ты, сестрица! Только такая дура, как ты, и может воспринимать всерьез лепет зеленой девчонки! Видно, придется мне самим о вас позаботиться, а то моя драгоценная племянница так и усохнет за книжками… Вам дать волю, так она у тебя будет в книгах еще десять лет копаться!
Марфа подозревала, что за обедом брат опять поднимет эту тему, что, конечно, не понравится Кассии… Кроме того, в числе гостей ожидалось новое лицо – молодой человек, с которым Георгий полгода назад обручил свою дочь Анну. Свадьба должна была состояться после Рождества Христова, а пока Георгий хотел познакомить будущего зятя с родственниками. Протоспафарий очень хвалил этого Михаила, а Марфа, слушая его, ощущала смутное беспокойство: ей очень не хотелось принимать у себя это новое лицо, а почему, она и сама не понимала…
Между тем Кассия с досадой рассматривала новую тунику, сшитую нарочно к "семейному празднику". У нее и так уже этих одеяний… "Суета сует…" Ах, но какая красивая всё-таки! Голубой шелк с золотым узором из виноградных лоз мягко заструился в ее руках. Конечно, в шелку ходить приятнее, чем в той грубой одежде, что носят бедняки… Впрочем, у бедного люда есть свои преимущества. Они могут свободно ходить по улицам без сопровождения слуг… Как она иногда бывает несносна, эта свита! Они могут на базаре купить жареную горячую рыбу и тут же съесть ее… Могут просто пойти на берег моря и посидеть на камне, глядя, как волны выкидывают на берег ракушки и цветные камушки, как рыбаки вымывают сети и радуются свежему улову… А она, дочь знатных родителей, должна сидеть в затворе, гордясь своей неприступностью и богатством и занимаясь пряжей льна и шерсти! Так считает дядя… Хорошо хоть – он не знает, что Кассия вообще не берет в руки прялку…
"Терпеть не могу это занятие! А дядя еще говорит, что много книг нельзя читать, а не то с ума сойдешь… Если б не книги, так давно бы можно было сойти с ума от скуки!.." Вот, в самом деле, удовольствие предстоит ей сегодня – сидеть с дядей за одним столом и выслушивать его напыщенные речи!..