– О, да! – заметил Феофил с некоторым сарказмом. – "Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе", как сказал поэт, "истинно в целой вселенной несчастнее нет человека" и, добавлю, человеческого правителя! Правитель так или иначе неизбежно становится рабом своего положения. Однажды некий мудрец спорил кое с кем, кто считал, что нужно не философией заниматься, а посвятить себя государственным делам и упражняться в риторике. Мудрец сказал: "Ты видишь, беседа у нас идет о том, над чем и недалекий человек серьезно бы призадумался: как надо жить? Избрать ли путь, на который ты призываешь меня, и делать, как ты говоришь, дело достойное мужчины, – держать речи перед народом, совершенствоваться в красноречии и участвовать в управлении государством по вашему образцу, – или же посвятить жизнь философии?" Но если обычный человек может выбрать между этими двумя возможностями, то у императора выбора нет.
"Ого! – Варда мысленно присвистнул. – Он и впрямь начитан и умен! Что же будет делать Феодора с таким мужем? На одном Ахилле Татии тут далеко не уедешь…" Он уже успел сообщить сестре, что благополучно продал "сказки Эрота" эвисскому перекупщику. Тот удивился и сказал, что уже второй раз держит в руках эту книгу: впервые ему продал эту рукопись нотарий из Гангр, срочно нуждавшийся в деньгах, а вскоре ее купил один молодой человек, польстившись на красивую обложку и на слова торговца о том, что повесть рассказывает о любви и верности, поскольку намеревался подарить ее одной "прекраснейшей и достойнейшей девице". И вот, книга вновь вернулась к торговцу. Варда усмехнулся и сказал, что у первого покупателя не всё сложилось с любовью и верностью, и книга, видимо, пока не нашла своего настоящего владельца.
– Но, быть может, это и хорошо, что нет выбора? – несмело спросила Фекла. – Если чего-то невозможно избежать, то, по крайней мере, понятно, что воля Божия именно такова, и надо стараться жить в соответствии с ней…
– На первый взгляд, моя августейшая, только на первый взгляд! – усмехнулся император. – Сейчас у тебя, как будто бы, нет выбора, а завтра он может появиться. И кто поручится, что ты сделаешь его правильно?
Императрица искоса взглянула на мужа: к чему это он? Так, рассуждает вообще или имеет в виду что-то определенное? И если последнее, то… что именно?..
– Мне кажется, – подала голос Флорина, – в таких случаях полезно вопрошать святых подвижников, которым Бог может открыть, в чем состоит Его воля. Мы сами, конечно, люди грешные и часто не можем правильно понять…
– Святые подвижники скажут известно, что! – вдруг нервно рассмеялась Феодора. – "Смиряйся, молись, старайся избегать грехов!" Что еще они могут сказать? Глупо спрашивать, если и так известно заранее!
– Феодора!.. – Флорина с ужасом посмотрела на дочь.
У ее сестер и их мужей тоже округлились глаза, зато Феофил посмотрел на невесту с некоторым любопытством и сказал:
– Иногда подвижники могут сказать и что-нибудь отличающееся от общепринятого.
– Например, если они философы, – вставил Михаил и пристально взглянул на свою супругу.
Фекла внезапно смешалась и не нашла ничего лучшего, как подозвать виночерпия и попросить подлить ей еще вина.
– Философы могут сказать много интересного, даже если они и не подвижники, наверное, – заметил Константин Вавуцик.
– Разве философ может не быть подвижником? – возразил Варда. – Если, конечно, мы говорим о любви к Премудрости истинной и совершенной…
– Языческие философы, не знавшие еще ясно этой Премудрости, всё-таки тоже были подвижниками так или иначе, – сказал Феофил. – Кстати, господин Варда, ты узнал, откуда была цитата про два пути жизни?
– По-моему, это Платон, но я не помню, что это за произведение…
– "Горгий". А Стагирит утверждал, что "преизбыток добродетелей превращает людей в богов". Тоже не так уж далеко от христианства.
– "Бог встал посреди богов"! – процитировал из псалма Сергий Никетиат, муж Ирины.
Феофил кивнул и подумал: "Странно, я вроде бы уже много выпил, а всё еще не очень пьян… Даже способен философствовать…"
Варда оглядел сестер и подумал: "Да, бедная Феодора не ожидала такого оборота! Растеряна, определенно! А сестрицы пожалуй, теперь еще подумают, стоит ли завидовать… Мало найти сокровище, надо ведь суметь им воспользоваться!"
Феофил отпил еще вина и продолжал:
– Или вот, Платон в другом диалоге говорит нечто вполне согласное с нашим учением: "Уподобиться Богу – значит стать разумно справедливым и разумно благочестивым".
– Действительно прекрасно сказано! – сказала Фекла с неподдельным восхищением.
– Дело за малым: понять, что же значит "разумно", – усмехнулся император.
– Может быть, – Феофил повернулся к Феодоре, – моя дорогая невеста что-нибудь скажет нам об этом? Ведь нам с ней скоро предстоит быть венчанными на царство, а правитель, как учили и наши, и языческие мудрецы, должен подавать пример подданным! По Аристотелю, он "больше всего старается о добродетели, ибо хочет делать граждан добродетельными и законопослушными", и наука о государстве "больше всего уделяет внимания тому, чтобы создать граждан определенного качества – добродетельных и совершающих прекрасные поступки". А раз правитель государства заботится о таких вещах, то он должен знать, в чем состоит истинное благочестие, не так ли?
Феодора совершенно потерялась. Все сотрапезники теперь смотрели на нее. Во взглядах сестер сквозило выражение: "Вот так попала, бедняжка!" Варда, очевидно, думал: "А что я тебе говорил? Вот теперь и хлопай глазами!" Императрица взглянула на девушку с легким испугом и тут же перевела глаза на сына, а он… Феофил смотрел на невесту выжидательно, и в его взгляде ей почудилось словно бы надежда – но на что? Неужели ему так хочется услышать от нее "философский" ответ? Она отчаянно пыталась вспомнить хотя бы содержание прочитанных когда-то страниц Аристотелева трактата "О душе", но вместо этого ей вспоминались стихи Сапфо:
"Пестрым троном славная Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!
Я молю тебя: не круши мне горем
Сердца, благая!.."
– Я думаю… – проговорила Феодора и умолкла, не зная, что сказать дальше.
Феофил усмехнулся.
– Ну, когда надумаешь, скажешь! – и он отвернулся.
Феодора вспыхнула и ощутила, как слезы подступают ей к горлу. Император, наблюдавший за ней, улыбнулся и сказал сыну:
– Э, Феофил, разве можно в первый же день знакомства с невестой приступать к ней с такими разговорами?
– Совершенно справедливо, августейший! – воскликнул эпарх. – К тому же, сидя рядом с таким прекрасным женихом, как твой сын, невесте трудно думать о ком-то еще, кроме него!
– Да, тут впору последний разум потерять, – игриво сказала Каломария, – а не думать о разумном благочестии!
– О благочестии неплохо думать всегда, Каломария! – сказала Флорина с некоторой суровостью и обратилась к императору. – Думаю, августейший, быть благочестивым "разумно" означает – с рассуждением. Ведь рассуждение, как учат святые отцы, является наивысшей добродетелью.
– Э, рассуждать мы все горазды! – сказал Михаил. – Но кто поручится, что наши рассуждения верны? Впрочем, мы как-то отвлеклись… Разговор вроде шел о том, заниматься ли государственной деятельностью или философией, и что мудрецы предпочитали философию. Не так ли? – обратился он к логофету, тот кивнул. – Да, так вот… Действительно ли здесь есть противоречие? Ведь тот же Платон, кажется, о государственном устройстве тоже писал? Видно, и он признавал, что не всем надо бежать от дел управления? Как, Феофил? Ты-то должен знать, даром, что ли, вы там с отцом игуменом в философию углубляетесь?
Феофил слегка призадумался, у него в голове наконец-то зашумело от выпитого вина.
– "Государство" мы еще только начнем изучать на днях, – ответил он, – но Платон писал об этом не только там… Например, вот: "Мы можем назвать божественными и вдохновенными государственных людей: ведь и они, движимые и одержимые Богом, своим словом совершают много великих дел".
– "Сердце царя в руке Божией"! – торжественно возгласил препозит.
– Что ж, – сказал император, – полагаю, мы должны выпить за то, чтобы каждый из нас был движим Богом и смог стать… как там?.. "разумно благочестивым"? Так, Феофил?
– Да, отец.
"Только вряд ли это у меня теперь получится", – подумал он, поднося к губам кубок.
…На Константинополь опустилась ночь. Масляные фонари, едва разгоняющие тьму на улицах, непроглядный мрак в переулках. Огромные мохнатые звезды. Тишина.
Кассия не спала. Уже давно было прочитаны вечернее правило и по отрывку из Евангелия и Апостола, уже давно легли спать все домашние, а она лежала и не могла уснуть.
До сих пор она почти не думала о мужчинах, а встречая их восторженные взгляды, чаще всего ощущала легкую досаду, иногда смущение. Порой они даже бывали ей приятны, но при этом никогда не тревожили ее решимости посвятить себя Богу. Приходившие время от времени нечистые помыслы она легко отгоняла молитвой, они как бы проплывали по поверхности души и не задевали глубоко. Письма Студийского игумена утешали и утверждали ее при нападках уныния или сомнений. Грустные и даже трагические истории из чужой семейной жизни, слышанные ею от матери и от знакомых, утверждали ее доказательством "от противного". Она любила перечитывать слово "О девстве" святителя Иоанна Златоуста, так что почти заучила его наизусть. Да, всё в жизни Кассии было так понятно и твердо… до этого несчастного выбора невест!