В это время Феофил стоял перед большим зеркалом из полированного серебра; один кувикуларий золотой фибулой застегивал ему белую хламиду на правом плече, двое других поправляли складки, чтобы ровно лежали, а четвертый с беспокойством рассматривал ноги будущего соправителя, обутые в короткие белые сапожки из мягкой кожи, расшитые редчайшим черным жемчугом.
– Не жмут, господин Феофил?
– Нет, нисколько, – тот улыбнулся, пошевелил пальцами ног. – Как влитые!
Он спокойно разглядывал свое отражение в зеркале. Кувикуларии наперебой уверяли, что он неотразим, но он и сам видел это. Поразительная по великолепию одежда, которую он примерял, была сшита нарочно для грядущего выбора невесты. Уже завтра!.. Сердце Феофила слегка замирало при этой мысли. Сколько он всего читал о любви, а сам так до сих пор и не изведал, что это такое. И вот, завтра он должен был… кого-то полюбить? Разве можно это сделать вот так, по заказу?..
В зеркало он увидел, как в комнату вошла мать. Фекла, улыбаясь, подошла к сыну и остановилась, в восхищении глядя на его отражение.
– Ни одна девушка не устоит перед тобой! – сказала она, помолчав.
Феофил обернулся к ней и сделал кувикулариям знак рукой. Те отошли на почтительное расстояние, и мать с сыном продолжали разговор тихо, чтобы никто больше не услышал.
– Дело не в этом, – улыбнулся Феофил. – Вопрос в том, будет ли там та, перед которой не устою я.
– Ты действительно этого хочешь? – императрица взглянула ему в глаза.
– Да. Иначе какой смысл в этих смотринах?
– Надеюсь, что "даст тебе Господь по сердцу твоему"! – сказала Фекла и порывисто взяла сына за руку. – Я так хочу, чтобы ты был счастлив, Феофил!
– Я знаю, мама, – он обнял ее за плечи. – Но ты говорила про "знак избрания"…
– Да!
Она развязала висевший у нее на поясе шелковый мешочек и, достав оттуда какой-то предмет, с улыбкой вложила в руку сына. То было небольшое яблоко, очень искусно сделанное, с ножкой и листиком на ней, отлитое из чистого золота.
– Вот, это яблоко ты вручишь своей избраннице!
Поначалу Фекла не могла придумать, что должно стать "знаком избрания" невесты для сына. Перстень? Неплохо, но в этом не было ничего необычного, а императрице хотелось чего-нибудь интересного… Она спросила мнение мужа, но Михаил усмешливо ответил:
– Дорогая, я в таких вещах мало что смыслю. По мне, так перстень сошел бы вполне. А если тебе это не по нраву, так вон, у философа спроси, может, он что придумает!
"И правда! – подумала Фекла и вдруг обрадовалась. – Как я сразу не догадалась спросить у него!"
– А чем тебя не устраивает перстень, августейшая? – спросил ее Иоанн, когда она поделилась с ним своим недоумением.
– Мне кажется, это слишком заурядно! Хочется чего-нибудь… более поэтичного…
– Поэтичного?.. Что ж, в таком случае, государыня, я думаю, ответ ждет тебя на форуме Константина.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась императрица.
– Там есть одна статуя, изображающая ответ, августейшая, – едва уловимо улыбнулся Грамматик.
Фекла вопросительно взглянула на него и вдруг вспомнила. Ну, конечно! Рядом с огромной бронзовой статуей Геры западную оконечность площади украшала красивая статуя Париса, протягивающего золотое яблоко Афродите.
– Яблоко для прекраснейшей! – воскликнула императрица с улыбкой. – Действительно, это будет поэтично и красиво! Благодарю, Иоанн, ты подал замечательную мысль!
Но ни мужу, ни сыну она не сказала, чьим изобретением был такой "знак избрания". Впрочем, они и не спрашивали.
– Хм… – Феофил разглядывал яблоко. – Ты прочишь меня на роль Париса?
– Почему нет? Ведь и ты должен выбрать прекраснейшую!
Юноша задумчиво улыбнулся, поворачивая в пальцах яблоко, заманчиво блестевшее в лучах света, лившихся в окно.
– Яблоко Париса стало на самом деле яблоком раздора, – проговорил он.
– Но ты же выбираешь не из могучих богинь, – снова улыбнулась императрица, – а из обычных женщин, так что вряд ли твой выбор вызовет Троянскую войну!
Она вновь заглянула сыну в глаза.
– Ты что-то мрачно настроен, Феофил?
– Да нет, мама, – улыбнулся он. – Я шучу. Думаю, всё будет, как надо!
– Конечно, мальчик мой!
Вечером Феофил, ложась спать, положил "яблоко Париса" под висевшим на стене серебряным крестом, на столик с хрустальной лампадой в подставке из белого мрамора с пурпурными прожилками. Огонек лампадки слегка колебался, сверкал на поверхности яблока и слабыми отблесками ложился на стол из темного дерева. Феофил какое-то время задумчиво смотрел то на огонек, то на яблоко, потом поднял глаза ко кресту и прошептал:
– Господи! Пошли мне завтра ту, которая… будет "моей половиной"! Устрой всё так, как нужно!
Он положил земной поклон, поднялся, сбросил тунику на скамью у стены и нырнул в постель. Днем Феофилу казалось, что в эту ночь ему будет не уснуть, но он тут же провалился в сон. Лампадка перед крестом тихонько горела, и огонек до утра играл на золотом яблоке.
…Двенадцать "невест" впервые увидели друг друга только тогда, когда собрались в одной из боковых сводчатых комнат Золотого триклина, ожидая приглашения войти в главный зал. И как бы ни были все девицы красивы, как бы ни велико в них могло быть самолюбие, свойственное красавицам и дочерям знатных родителей, они не могли не сознавать, что по красоте превосходили всех и в первую очередь должны были обратить на себя внимание императорского сына двое – черноволосая девушка с темными сверкающими глазами, одетая в белую тунику, расшитую золотыми виноградными лозами, и девушка в сине-серебристом платье, с темно-каштановыми волосами, изредка поднимавшая от земли взор огромных ярко-синих глаз. Обе они были чрезвычайно напуганы, но по-разному.
Кассию, когда она рассмотрела собравшихся девиц, охватило чувство, близкое к ужасу: хотя она знала, что красива, но только оказавшись среди первых красавиц, собранных со всей Империи, поняла, насколько вероятность быть избранной превышает ее самые большие опасения. "Ах, зачем я послушалась мать? Зачем, зачем я пришла сюда?! – вновь подумала она. – Господи, сделай так, чтоб меня не выбрали! Ведь Ты знаешь – я хочу быть Твоей невестой!" Сейчас, перед самыми смотринами, помыслы об императорском венце, так или иначе смущавшие ее в предыдущие дни, наконец-то совершенно ее оставили, уступив место страху – страху потерять небесного Жениха…
Феодора же боялась, что ее не выберут. Хотя она ни на миг не забывала о пророчестве отшельника Исаии, но, тем не менее, не была ни в чем уверена, а с того момента, когда окинула взглядом свою главную соперницу, всё больше нервничала, в ее глазах появился беспокойный блеск. "Откуда она только взялась такая?! – думалось ей. – И как одета! Такая вся холодная будто… Это, пожалуй, только делает ее еще привлекательней… Мне бы тоже больше пошло серебро… Ах, зачем я выбрала эту тунику? О Господи, уже поздно, ничего не исправить!.. Неужели он выберет ее, и отшельник ошибся?!.. Впрочем, – одернула она себя, – что это я так заволновалась? Может, он мне и не понравится, этот Феофил, а я уже так беспокоюсь, будто влюблена!.." На миг ей пришла мысль, что хорошо бы, если б императорский сын оказался уродом и глупцом, тогда было бы не жаль проиграть на этих смотринах. Но было известно, что он не был ни глупцом, ни уродом…
Однако он задерживался, а напряжение росло. Наконец, Елена, светловолосая девушка с серо-голубыми глазами, не выдержала и, чтобы разрядить обстановку, сказала с улыбкой:
– О, я не ожидала, что когда-нибудь окажусь среди таких красавиц! Но ведь, как видно, господин Феофил интересуется не только внешностью своей будущей невесты. Я так понимаю, что всем нам устраивали собеседование с монахом Иоанном?
– Да, да! – закивали девицы.
– Я тоже сразу подумала, что он проверяет, насколько мы благочестивы! – сказала Олимпиада. – Он спросил, нравится ли мне книга Аристотеля "О душе", и хочется ли мне ее понять. Но я, конечно, сказала, что ни к чему вникать в писания языческих философов, если есть святые отцы… К тому же этот Аристотель такой скучный! Я просто из любопытства решила взглянуть, мой брат всё любит его цитировать…
– Ой, а я вообще как открыла его, так и закрыла! – воскликнула Анна. – И стала Златоуста читать. Так что, – она улыбнулась, – никто не смог бы меня упрекнуть в неблагочестии.
– А меня тем более! – вмешалась Зоя. – Я читала житие святой Мелании Римляныни!
Тут Феодора не выдержала и прыснула.
– Что ты смеешься? – подозрительно посмотрела на нее Зоя.
– Да так… – девушка помолчала несколько мгновений, но не сдержалась. – Моя маменька всё пичкала меня этим житием!
– Разве оно плохое? – недоуменно сказала Маргарита.
– Да нет, – ответила Феодора ехидно, – но мне стихи больше нравятся!
– Стихи? – протянула Анастасия. – А-а, там были стихи, я заглянула… Да ведь там неприличные такие попадаются, я и закрыла сразу, подальше от искушения… А ты их читала?! – она насмешливо поглядела на Феодору. – Не умно! Ведь этот монах, наверное, всё доложил императорскому сыну!
– Ну и что, если и так? – с вызовом посмотрела на нее Феодора. – Откуда вообще известно, что Иоанн пытал нас на благочестие, а не…
– А не на ум, например, – с улыбкой сказала Кассия.
Глаза всех девиц обратились к ней. Она слушала разговор "невест", внутренне усмехаясь, и, наконец, не выдержала.
– На ум? – переспросила Агафия.
– Сколько я могу судить из собственного разговора с отцом Иоанном, – Кассия обвела взглядом девушек, – он испытывал вовсе не наше благочестие, а образованность, начитанность.