Это было довольно ветхое деревянное строение, походившее на маленький портик, внутренность просматривалась снаружи. Здесь на утоптанном земляном полу стояло две лавки и стол, а в углу – единственном, по-видимому, который здесь иногда очищали от паутины, – Феодора увидела небольшую, потемневшую от времени икону Богоматери и над ней, почти под самым потолком, деревянное Распятие. "Икона!" – обрадовалась Феодора. Ее родители, несмотря на гонения при императоре Льве, продолжали держать дома образа и поклоняться им, но при этом и Марин, и его родственники, жившие в столице, причащались у иконоборцев. Им не приходило в голову, что это неправославно, особенно после того как было объявлено, что почитание икон можно сохранять при условии общения с патриархом Феодотом. Только Флорина не ходила в иконоборческие храмы, тайно получая Святые Дары через какого-то олимпского иеромонаха, но как она ни уговаривала мужа последовать ее примеру, Марин, хотя чаще всего старался уступать супруге, на этот раз решительно воспротивился, сказав, что Флорина может делать, что угодно, а ему ее "выдумки" могут стоить лишения должности, а то и свободы.
– Кто нам запрещает чтить иконы? Никто, – сказал он жене. – Мануил, вон, пишет, что и в столице не во всех храмах иконы убраны. Чего еще надо? Ну да, есть, конечно, такие ревнители, что жгут и замазывают, так ведь при всяком деле такие люди находятся… не в меру ревностные… Что ж теперь? Они сами за себя ответят! Ты что, хочешь остаться без имений и без крова? Если ты так жаждешь подвигов, что тебе не жаль ни себя, ни меня, то хоть о детях подумай!
Флорина повздыхала, поплакала, но настаивать на своем перестала, и Марин с детьми и домочадцами продолжали ходить в главный храм Эвиссы, где иконы были частью убраны, а частью перевешены высоко, а в алтарной конхе лик Богоматери заменили изображением креста. Феодоре было жаль икон, и дома она любила молиться перед ними, но ей не приходила мысль о том, что они поступают плохо, молитвенно общаясь с иконоборцами. Когда в январе до Эвиссы дошла весть, что новый император освободил всех заключенных и сосланных иконопочитателей, все домашние Марина восприняли это как настоящее торжество православия. Правда, Флорина заикнулась было о том, что всё-таки патриархом остается еретик, но Марин только махнул на нее рукой.
Увидев у Исаии икону, Феодора подумала: "Значит, действительно прошли гонения, раз здесь открыто икона висит, а ведь сюда ходит столько народу!" Затворник, невысокий сухощавый монах, был одет в потертый хитон и стоптанные башмаки, голову его покрывал кукуль, из-под которого клоками торчали седые волосы, а мантия, тоже ветхая и местами проношенная до дыр, волочилась по земле. "Он и правда прозорливец! – думала Феодора, сердце ее колотилось ужасно. – Узнал мое имя… Значит, знает и куда я еду… и зачем! Ой, что же он скажет?!.." Исаия обернулся к девушке, чуть заметно улыбнулся и тихо заговорил:
– Не бойся, чадо. Пусть боятся безбожники и нечестивцы, а нам бояться не до́лжно, ибо Господь одесную нас! Должно лишь молиться о том, чтобы исполнилась над нами воля Божия, "благая, угодная, и совершенная", и чтоб Господь помог нам покориться "под крепкую руку Его", и тогда ничто на свете будет не страшно! Помолимся, госпожа.
Старец снова повернулся к иконе и, воздев руки, принялся молиться – очень тихим шепотом, так что Феодора не могла разобрать слов. Сама она тоже попыталась молиться, но мысли путались, и она не знала, чего просить. Точнее, она знала, чего ей хотелось, но сейчас, в присутствии отшельника, ей показалось неприличным обращаться к Богу с подобной просьбой. Наконец, она прижала руки к груди и мысленно взмолилась: "Господи! Помилуй меня, грешную, и сотвори со мною волю Твою святую!" – больше она ничего не могла придумать. Исаия опустил руки и повернулся к ней.
– Благо тебе, чадо, что смирилась ты под крепкую руку Божию! За дверьми останутся злословящие, тебя же, чадо вознесет Обещавший смирить гордых и вознести смиренных!
Тут старец развязал висевший у него на поясе небольшой холщовый мешочек, достал оттуда зеленое с красными прожилками яблоко и протянул девушке. Она взяла его и недоуменно поглядела на затворника. Монах протянул обе руки и положил ей на голову, девушка невольно склонилась перед ним.
– Бог венчает тебя императрицей, чадо! – тихо и медленно проговорил Исаия. – Ты же, когда придет час, прославишь Его, как Он ныне прославит тебя, да и во царствии Его вечно прославишься!
У Феодоры подкосились ноги, и она упала перед старцем на колени.
– Да благословит тебя Бог, дитя! – сняв руки с ее головы, затворник отступил на шаг. – Отправляйся в путь свой и ничего не бойся, бойся только греха, ибо он разлучает от Бога!
Девушка подняла на него глаза. У нее не было сил ни что-либо сказать, ни даже пошевелиться. "Так не бывает!" – хотя отшельник предсказал ей именно то, чего она и хотела, в этот момент ей казалось, что это совершенно невероятно.
– Не неверуй, но веруй! – тихо сказал Исаия. – Ступай, госпожа Феодора, Бог да поможет тебе во всем! – и он направился к выходу из пристройки.
Девушка собрала все силы и последовала за ним. Старец, выйдя, принялся благословлять собравшихся, перекидываясь с ними краткими репликами. Феодора ничего не слышала и почти ничего не видела. Она поскорей дошла до своей повозки, слуги принялись расспрашивать ее, но девушка могла только ответить:
– Он сказал, что… всё будет хорошо.
– Госпожа, позволь и нам благословиться у святого старца! – попросили горничные.
– Ради Бога! – ответила Феодора. – Ступайте все, возьмите у него благословение!
Слуги и конюх поспешили к отшельнику. Тот в это время заговорил с двумя богатыми мужчинами, подошедшими к нему после всех. Один что-то тихо спросил у него, и старец покачал головой:
– Нет, нет, господин, этого не будет! Господь возблаговолил иначе.
Мужчина хотел возразить, как вдруг одна из женщин, уже получившая благословения от Исаии и сидевшая невдалеке, перепеленывая своего младенца, вскочила и, подняв ребенка в воздух, завопила:
– Слава Тебе, Господи! Слава угоднику Божию! Исцелил! Нет, вы поглядите – исцелил! А у него вторую неделю животик раздутый был, и язвочки вот тут были… А теперь нет ничего! – она подбежала к отшельнику и бросилась ему в ноги. – Как и благодарить мне тебя, отец святой?!
– Не меня благодари, чадо, а Бога! – ответил старец. – Соблюдением заповедей благодари! И с мужем не ругайся! Вот и младенец твой потому заболел, что вы всё ругаетесь да ссоритесь… Негоже это, чадо. Живите мирно! Бог да благословит тебя!
Чудо вызвало переполох, народ окружил мать исцеленного ребенка, стали расспрашивать, чем малыш болел и правду ли сказал старец насчет ссор с мужем. Женщина с сокрушением подтвердила, что правда, и громко говорила, что "теперь уж никогда в жизни" не повысит на мужа голоса… Исаия тем временем благословил слуг Феодоры, сказал еще несколько слов богатым мужчинам и направился к башне. Уже у входа он обернулся, в последний раз осенил народ крестным знамением и скрылся за дверью. Люди начали расходиться. Феодора поудобнее устроилась в повозке, слуги заняли свои места, и лошади тронулись с места. Девушка, отодвинув занавеску, смотрела в окошко и улыбалась, внутри у нее всё пело. "Сбудется! Всё сбудется! Господи!.."
А в это время никомидийский затворник стоял у окна своей башни и провожал взглядом повозку, увозившую девушку, которой он только что предрек царство. Во взгляде Исаии сквозила печаль. Когда повозка скрылась из виду, он отошел от окна и, повернувшись, взглянул на потемневшую икону в углу.
– Да благословит тебя Бог, дитя! – повторил он шепотом. – Корону ты получишь… но то, о чем ты мечтаешь, – нет.
…Войско, высланное императором против мятежника Фомы, было не очень многочисленным: хотя поражение армии, посланной еще Львом Армянином для усмирения восставших, показало, что мятежник собрал вокруг себя вовсе не "сброд", как думали в столице поначалу, тем не менее Михаил, посовещавшись с синклитиками, решил, что нескольких тысяч с лихвой хватит, чтобы противостать дерзкому "хромому", как он презрительно называл давнего знакомца. Императорские войска, отправленные в Анатолик, не ждали впереди серьезного сопротивления и предвкушали легкую победу, скорое возвращение, награды от василевса… Они жестоко обманулись: если в начале восстания Фома набирал в свое войско преимущественно иверов, армян и абасгов, а отчасти персов, то теперь на его сторону уже перешли многие части фемных войск не только Анатолика, но и Каппадокии, Харсиана и Халдии. Решающую роль в успехе Фомы сыграли два обстоятельства. Во-первых, он весьма удачно повел дела с арабами. Поклонники Аллаха в начале мятежа, пользуясь сумятицей, участили набеги на приграничные области Империи, и Фома стал опасаться, что если этому не положить предел, то он не только не сможет привлечь на свою сторону местное население, но вызовет недовольство и уже собранных под его знамена людей. К тому времени он уже собрал значительные военные силы и, рискнув ополчиться против арабов, сумел отразить их натиск и даже вынудил халифа пойти на соглашение, пообещав платить определенную дань – благо деньги у него были – в обмен на спокойствие приграничных областей.