"Вот-вот, – подумала девушка раздраженно, – кажется, мама именно этого и хочет для меня! Мне в этом году уже будет семнадцать, а я всё еще тут сижу! Все сестры в этом возрасте уже были замужем, а меня тут держат! Чего ждут, непонятно! Вон, уж и Феодул женился, а писал, что готов ждать моего согласия "дольше, чем Иаков Рахиль"… Почему они не хотят, чтоб я ехала в Константинополь?! За что я тут торчу?.. А Варда мне прочил мужа красивого и "настоящего мужчину"… Видел бы он этого несносного Василия, что маме понравился… Она, видно, хочет, чтоб я со скуки умерла, выйдя замуж! Да у него еще и нос такой длинный, как у цапли… того и гляди, заклюет!.."
Вдруг раздался стук в дверь и голос отца:
– Феодора! Ты спишь?
– Нет! – девушка вскочила и быстро спрятала книгу под покрывало на кресле.
Марин вошел, вид у него был взволнованный.
– Поскорей оденься получше и сойди вниз! Сейчас служанки придут делать тебе прическу, я уже приказал. К нам очень важные гости! Смотри, ты должна выглядеть… как Афродита!
Феодора широко распахнула глаза. Отец никогда не употреблял таких "языческих" сравнений, и она поняла, что прибывшие гости были совсем особенные. Марин вышел, и тут же вбежали две горничных.
– Кто там приехал-то? – нарочито равнодушно спросила девушка.
– Ах, госпожа! Говорят, из столицы, от самого императора!
Когда Феодора, с волосами, заплетенными вокруг головы наподобие венца, одетая в белую шелковую тунику, полупрозрачный, затканный тонким серебряным узором мафорий, и черные, расшитые серебром башмачки, спустилась в гостиную, там ее ожидали отец с матерью и трое гостей. Поздоровавшись и окинув девушку взглядом, протоспафарии переглянулись, и один из них сказал Марину:
– Господин позволит снять с госпожи Феодоры мерку?
– Разумеется, разумеется! – закивал Марин.
Флорина поджала губы, но ничего не сказала. Феодора удивленно воззрилась на гостей.
– Мерку?!
– Не пугайся, госпожа Феодора, – улыбнулся второй гость, высокий красивый мужчина лет сорока, доставая из сумки у пояса измерительную ленту. – Мы тебя не обидим. Государь император желает устроить выбор невесты для своего сына, и мы должны собрать подходящих для этого девушек… Твоя красота несравненна! Но мы должны посмотреть, насколько в тебе всё соответствует… ты понимаешь, госпожа? Рост, размер стопы…
– Да-да, – проговорила ошеломленная Феодора, – конечно… Я понимаю…
Когда все нужные мерки были сняты и сличены с записанными на листе пергамента в руках у третьего протоспафария, посланцы василевса вновь переглянулись и высокий, обратившись к Марину, сказал, свертывая измерительную ленту:
– Твоя дочь, господин, подходит совершенно! Итак, мы объявляем вам волю августейшего императора: не позже чем через десять дней после Пасхи госпожа Феодора должна быть доставлена в Священный дворец.
Наконец, получив последние напутствия от матери, собиравшейся приехать в столицу неделей позже, от отца, который должен был прибыть туда в случае, если "так или иначе решится дело со свадьбой" – никто не сомневался, что Феодора скоро выйдет замуж, если не за сына императора, то за кого-нибудь еще "подходящего", – и от брата, который заговорщицки подмигнул ей на прощанье и пожелал "покорить царственного Париса", девушка в сопровождении слуг и горничных отправилась в Константинополь. Но по дороге ей предстояло заехать в Никомидию – мать строго-настрого наказала дочери посетить тамошнего затворника Исаию, уже много лет жившего в высокой каменной башне и прославившегося прозорливостью и исцелениями больных, и попросить его молитв и благословения.
– Красота красотой, – сказала Флорина сурово, – но "если Господь не построит дом, всуе трудятся строящие его"! Если Бог не соблаговолит, то будь ты хоть какой красавицей, всё равно тебя не выберут. Помни об этом и не забывай молиться, чтобы Господь сотворил с нами угодное Ему!
Но Феодоре хотелось, чтобы Господь сотворил с нею угодное ей. А ей очень хотелось, чтоб ее выбрали! Она и не замечала, как поэтическое настроение, так долго владевшее ею, мечты о любви, о муже-герое вроде Гектора, всё больше уступали место тщеславию: шутка ли – быть признанной самой красивой девушкой Империи и стать женой императорского сына! Раньше не желавшая выходить даже за тех, с кем имела возможность пообщаться, потому что они ей не нравились, теперь она страстно желала стать женой юноши, которого никогда не видела и о котором почти ничего не знала. Девушке представлялось, что царственный жених просто обязан оказаться именно таким, каким ей воображался ее идеал, и будет любить ее так, как это описывалось в ее любимых стихах, – и, конечно, она его тоже… Пришел час яблоку упасть с ветки – и кому же еще, как не будущему императору протянуть к нему руку!
Дорога изрядно утомила ее, и когда, наконец, впереди показались стены и башни Никомидии, она облегченно вздохнула, но тут же сердце ее тревожно забилось: отшельник! ведь он прозорлив… Что, если он уже знает, выберут ее или нет?.. Что, если нет?.. Ей вспомнился разговор с братом. А если ее и правда выберут, а она… не сможет любить жениха так, как ей хотелось полюбить?.. Эти мысли окончательно обессилили ее, и, когда повозка остановилась у сложенной из огромных камней башни, где жил отшельник, девушка некоторое время сидела, не шевелясь, прежде чем решилась сойти. Тут взорам Феодоры предстало зрелище, почти ее напугавшее. У на большой лужайке толпился народ в ожидании, что затворник появится в оконце башни и благословит всех: больные с трясущимися головами, хромые, одноногие или скрюченные, женщины с изможденными лицами, некоторые с детьми на руках, беспрестанно кашлявшая девушка, мужчина с рукой, замотанной тряпками с проступавшими пятнами крови, юноша с перевязанной головой…
"И как же я буду? – подумала Феодора. – Наверх к нему, значит, женщины не ходят, да и из мужчин только избранные… – это она знала от матери. – Что же я тут, должна буду при всех просить его помолиться, чтоб меня выбрали?!.. Нет, это невозможно! Или просто он всех благословит разом, ну, и меня, и это всё? Стоило ради этого сюда ехать!.. Правда, он еще сам может спуститься вниз, вон в ту пристройку, должно быть… Только разве ж он меня туда пригласит? Это ведь для… избранных! А если он прозорливец, то… прочтет мои мысли и, пожалуй, решит, что я… недостаточно благочестива… и не станет молиться за меня… А может, еще будет молиться, чтоб меня не выбрали?!.." Тут она вдруг заметила, что стоявшие чуть в стороне от остального убогого люда двое богато одетых мужчин лет тридцати смотрят на нее во все глаза, и ей окончательно захотелось сбежать, не дожидаясь никакого благословения от затворника. Она уже повернулась, чтобы сесть обратно в повозку, как вдруг по толпе пронесся вздох, и все наперебой заголосили:
– Отец святой, благослови!
– Помолись, отче, чтоб Господь смиловался над моей немощью!
– Отче милостивый, умоли Бога, чтобы не отнимал чадо! Вторую неделю болеет, соседка сказала, умре-от, ой, сил моих не-ет!..
Феодора обернулась, взглянула вверх, увидела в башенном окне лицо отшельника и, вздрогнув, ухватилась за борт повозки. Нет, лица Исаии она не рассмотрела, да это было и нелегко с такого расстояния, но она увидела, что от затворника словно бы исходит сияние. Это длилось лишь миг, но Феодора была так потрясена, что потерялась и забыла, зачем она здесь и что ей нужно делать. Опомнившись через несколько мгновений, она подумала: "Что же я должна сказать ему? Просто попросить молитв? Ведь он, наверное, и так знает, куда я еду?.."
Отшельник сверху благословил всех широким крестным знамением и, не произнеся ни слова, скрылся. "И это всё?" – разочарованно подумала Феодора, но тут же услышала, как в толпе сказали:
– Слава Господу! Сейчас он спустится! – по-видимому, манера Исаии принимать народ уже была хорошо известна собравшимся.
Действительно, спустя небольшое время узкая дверь внизу башни открылась, и на пороге показался старец со словами:
– Христос воскрес!
Раздался общий крик: "Воистину воскрес!" – а затем почти все собравшиеся стали опускаться на колени и кланяться старцу. Феодора смотрела с некоторым смущением. "Я тоже должна поклониться в землю?.." Она по-прежнему стояла у повозки. Затворник медленно обвел взглядом собравшихся, глаза его остановились на девушке, и он вдруг громко сказал:
– Госпожа Феодора, подойди сюда!
Девушка ощутила, как у нее подкашиваются ноги. Сопровождавшие ее слуги и двое горничных так и ахнули. Феодора беспомощно огляделась. Весь собравшийся народ обернулся и с любопытством рассматривал ее. Евнух Василиск, которому Флорина перед отъездом особенно наказала смотреть за дочерью, "чтобы всё было чинно", приблизился к ней и прошептал:
– Иди, госпожа, иди! С Богом!
Толпа расступилась перед ней, послышались вздохи:
– Красавица какая!
Девушка низко склонилась перед затворником и тихо проговорила:
– Благослови, отче!
Исаия благословил ее и сказал:
– Пройдем, госпожа, вон туда, я должен нечто сказать тебе, – и он направился к пристройке.