- Лежу на полу и трещинки вижу, какое-то зрение особое пошло, как будто в лупу смотришь. И не трещинки, а дороги, по дорогам машины идут, а вот и поселок, люди ходят, вон и сам я иду, в ушанке, хотя никогда ушанки не носил, в телогрейке, с сидором каким-то за плечами, в сапогах кирзовых - абсолютно не мой прикид. Абсолютно. И не сплю, а всё ясно, даже с какой-то страшной трезвостью вижу: идет этот человек, то есть я самый, подходит к магазину какому-то поселковому, у крыльца грязь еще с сапог счистил и туда, в магазин. А в магазине - водка, водка, водка, по всем полкам, на полу, на прилавке - и народу никого. А за прилавком эти двое. Что со мной на даче пили. Один накладные просматривает-подписывает, другой из подсобки ящики с водярой таскает и все уставляет водкой, уже ступить негде, бутылку на бутылку пристраивает, будто фокусник. В три яруса, в четыре, в пять. А бутылки стоят, не падают и свечение от них, лучи преломляются, радуга играет. А у меня чувствую, идет волна, выпить хочется. Тут тот, который у прилавка, и говорит: ты, Толя, за водкой? Бери поллитру. Я отвечают: слышь, денег нет, не нахожу что-то. Да так бери, говорит, что я тебя, не знаю? Бери, у нас сладкая, с нее не заблюешь. Чистый нарзан. Кишки промоет, будешь как новый. А потом спать у нас ложись, к печке. Вон там лежанка. И беру я водку, пью из горла, а она, как вода родниковая, выпил бутылку и сразу тепло мне стало. Сел я к печке, прислонился. Ну, просто зашибись. И верно, думаю, посплю-ка, раз ребята говорят, свои ведь ребята, хорошие, и водку без денег дали. И тут! Бах-х!!! Ба-бах!! Бутылки полетели, бьются, осколки летят, они взрываются, лопаются, водяра льется и с такой вонью сивушной, самогонной, отравленной. Тут я и очнулся. Сажусь и сесть не могу. Закоченел. Лежа, стал руками об ножку стола бить. Бью и не чувствую. Хлещу, как плетьми, а боли нет. Нисколечко. Тогда головой решил. Шарахнул раз, два. Бровь, видимо, разбил, или лбину, глаза заливает. Лижу кровушку свою, с усов слизываю, а она льется, льется, в брови ж кровеносные сосуды проходят, крови много-много. Кому разбивали - тот знает. Но зато как-то и очнулся.
- Дурная кровь вылилась!
- Уж какая сила, как себя заставил, разозлился бешено, только так. До станции на четвереньках, как Мересьев, на электричку полз. Поползу, поползу, чувствую, что засыпаю, тогда башкой о тропинку - хлобысь! со всей силы! и дальше ползу. Башка в крови...
- Представляю картинку.
- А там уж, видно, подобрал сердобольный наш народ, затащили в электричку. Помереть не дали. А вот после этого - всё! Семь лет даже пива в рот не брал.
- А потом?
- Потом понял, что могу. Делов-то. Что это мне не мешает. Хочу - пью, хочу - нет. Но и пью-то я немного. Не бухаю ж. Стопку-две. Вина стакан. Для моего центнера это... За компанию могу и больше. А так - мне не надо. И не хочется, и не интересно. Это я с вами маленько разбаловался.
- Ну отчего народ пьет? Стресс? - понятно. Тут вопрос снят. А вообще. Нравиться? Нравиться. Почему?
- Да потому!
- О, дискуссия!
- Когда ты пьяный, тебе пофиг? Пофиг. Заботы эти всякия - их как и нет.
- Ай, без забот не пьют. Когда хорошо - не пьют что ли?
- Пьем.
- Пьяный, как Бог. Он и начальника может послать.
- Почему пьют? Яду в организме не хватает.
- Ох, яду мне, яду хочется...
- Интенсивность жизни давит? Давит.
- На тормоза.
- Кондуктор, нажми на тормоза.
- Да. Различные способы преодоления тормозов: кто водочкой, кто травочкой, кто медитацией, кто сексуально себя возбуждает. Да только куда? Про что?
- Просветление, - сказал Минька со значением. - Вот чего добиваться надо. Все эти способы преходящи и следа не оставят. А вот просветление... Из сознания доведенного до необходимой глубины рождается мощный стимул действия. Созерцательный мистицизм.
- Я тебе сейчас, Миша, про стимул действия разложу, - сказал Маныч - Сейчас-сейчас. Созерцательный, как ты говоришь. Один в один. История доподлинная, поскольку... В общем. Верьте мне, люди. Товарищ мой прослышал, что дурман-трава и остальной опиум границы сознания, видишь ли, раздвигает, и так далее. Вы всё знаете, не мне отца. А дело-то в том, что занимался он наукой, и не просто статеечки из пальца высасывал, а прикладной. Конкретной. Достал он качественного не знаю уж чего, но качественного. Для дела. Может через особый отдел выписал. Засандалил себе строго по инструкции, получил свою нирвану, а когда очнулся, понял, что сделал охренительное открытие. Мировой важности. Нобель - в шнобель! Но вот беда. Что за открытие - не помнит. Хоть режь, едрена мать! Что делать? Решил пойти по второму кругу.
- Секунду. Извини. Хлопнем. Отпустим тормоза.
- Готово там? Туши лампаду, - скомандовал Рисовальник и Минька, дотянувшись, закрутил примус.
- Приготовился он к эксперименту, подготовился. Так, чтобы зафиксировать научную мысль. Вкатил себе дозу и, уже отходя, улетая, титанической силой воли, сознанием, что благо для человечества делает, сумел-таки записать идею открытия и счастливый в кайфе отрубился. Пойду отолью, - сказал с усмешкой Маныч и поднялся.
- От гидра. Досказал бы сначала!
- Старый Мазай разболтался в сарае, - язвительно сказал Минька.
Пока Маныч отсутствовал, Лелик разжег костерчик. Небольшой огонек сразу превратил сумерки в темноту. Принесли веток, подкинули, и при свете костра стали настраивать "стол" - жесткую попону от мотоциклетной коляски.
Если и бывают споры и разногласия, то о том - что употреблять, а вопрос с чем, обычно котируется как не принципиальный, и всё из-за того, что якобы продукт градус занижает. В итоге из дела исчезает смак - штука в употреблении немаловажная. Не берется во внимание пропорция: хорошая закусь - хороший разговор, если же закусь не по делу - опять же - пьянка.
Сегодня закусь не подкачала. От щедрого Раиного сердца на примусе обжарились внушительные отбивные, исходили слезою ломти громадного арбуза, бархатно свернувшись в серединке бордового полумесяца, тонкокожие мясистые помидоры розовели на срезе узорами, на зелени и огромных виноградных грунях еще не высохла влага, да и лаваш был куда еще как свежий. О реальности напоминали только "бычки в томате", но и они хорошо вписались в натюрморт.
- Наливай! Томят тут сердце своими рассказами.
- Так что там, Маныч? С ученым твоим?
- С каким ученым?
- Ты вчера не вернулся из боя что ли?
- Очнулся он и смотрит на каракули, что успел записать. А там действительно глобальная проблема человечества разрешена: "Банан велик, но кожура от банана еще больше".
- Значит, - сказал Седой, - за великие открытия.
На попону наконец водрузили тарелку с отбивными, порезанными на куски, и посыпанными мелко резанной кинзой и петрушкой.
- Майонезика бы, - обжигаясь и облизывая жирные пальцы, проурчал Минька с туго набитым ртом.
- На кой черт! Вот уж чего терпеть не могу. Подсолнечное масло со сметаной.
- Французы едят. У них как отдельное блюдо.
- После лягушек еще и не то съешь.
- Ел я лягушек, - сказал Маныч. - Ничего особого. Признанья ради скажу - змейки лучше. Шкурку сдернешь, вывернешь, как чулочек, и на сковородочку. Если еще с травкой-приправкой и вполне за куриное пойдет.
- Где ж ты, Артуша, змейками пробавлялся?
- Да был у меня период веселый, как у Пикассо. Капустки надумал на зиму нашинковать, да заодно кусочек романтики задарма. Подписался с геологами в "поле", шурфы бить. Сезона, правда, не отдолбал и с пупсиком одним, имени не знаю, все Веней-наганом кликали, до цивилизации на подножном корму добирался. Денежки наши - в конторе, контора в стольном граде, ключик в яйце, яйцо в гнезде, вот мы своим ходом по девственному лесочку пару недель и буреломничали. На полдороги лодчонку нашли, типа решета. По водным артериям спускаться стали, что не в пример живописней. Веня по дороге рейку теодолитную нашел, с нее и кормились. Если видим на косогоре деревушку - к причалу. Поперву включаем транзистор на полную. Веня с планкой вдоль берега ногами перебирает, я в монокуляр "лева-права" погромче отмахиваю и на бумажку цифирь пишу. Глядишь, какой старичок-боровичок и спросит невзначай по какому такому случаю обмеры производятся. Смело отвечаем, что реку планируют спрямлять, а мы как раз отметки спрямления наносим. И говорим жалостливо, что деревушка ваша аккурат наполовину под слом пойдет, а другая половина - под потопление. Потому как – великий поворот северных рек. Через полчаса интенсивных замеров, бегмя бегут, ласково просимо в хату, на карасей в сметане и глазунью с гусиным бочком. Чтоб заодно слово и дело государево выведать. Парни мы нескромные, последняя наша трапеза - пучок щавеля да вода на костре кипяченая с угольком вместо заварки, так что отказа точно не дождутся. А если злодейку с наклейкой на стол, можно пообещать этот участок не "спрямлять", в знак особо высказанного уважения к нашей работе пыльной. И всех делов-то - рейка теодолитная, разиней по пьянке утерянная. Планочка-выручалочка. И накормит, и напоит, и спать под крышу устроит.
- Оно завсегда лучше выжить, чем выживать.
Сегодня за стаканчиком вина и куском мяса голодные дни вспомнить не грех, тем паче, что здешняя культура застолий, от слова стол. И не пьют здесь, а именно откушивают. С килограммами зелени, с разностями радостей для желудка. Что, стоит подчеркнуть, несравненно умней, чем нечерноземная половинка черняшки, луковица и, если повезет, вокзальное яйцо вкрутую.