- Бери, не модничай…
К блиндажу спешит Зленко. Запыхался. На ходу смахивает пот, что-то кричит. Под мышкой зажат огромный сверток.
- Почекай, Василь! Прийми и мой подарунок для Марты.
- Что у тебя?
- Коржики, сдобни, смачни коржики. На масле пик.
Зленко с тревогой косится на вещмешок Блинова, раздутый, увесистый, набитый снедью.
- Знайды, Василь, мисто для коржиков. Уважь.
Находится место и для свертка, который принес Петро Зленко.
Была уже глубокая ночь, когда Блинов возвратился в роту. В эту ночь мы вышли в боевое охранение, сюда сразу и пришел Василий. Наши окопы рядом.
- Поздравляю, Василий!
- Спасибо, дружище.
- Расскажи, как вручали.
- Вручал командующий армией, расцеловал, поздравил. К таким нежностям, признаться, не привык и поэтому совсем растерялся. Потом торжественный обед, поднесли по сто граммов водки, пожелали успехов. Вот, пожалуй, и все.
- Марту видел?
- А как же! Медсанбат рядом. Встретила, захлопала в ладоши, бросилась обнимать. Славная девчурка. По-русски уже говорит. За ней там присматривают неплохо. Общая любимица. Особенно старается старший врач. До самого вечера гулял с Мартой. Там у них красиво - озеро, острова на нем. Даже лодки есть…
По ходу сообщения к нам приближается грузная, высокая фигура. Это политрук Кармелицкий. Что за человек! Когда он только отдыхает?!
Политрук обнимает Василия за плечи, целует.
- Молодчина, Блинов! Первый орденоносец в полку. Это, брат, звучит весомо!
- И вы будете орденоносцем.
- Почему знаешь?
- Уж поверьте на слово.
- И поверю, Блинов! Тебе поверю. Спасибо за доброе пожелание. Теперь присядь на дно траншеи, хочу на него посмотреть.
Вспыхивает карманный фонарь. На груди Василия сверкает, переливается радужными цветами новенький орден Красной Звезды.
- Красив, ничего не скажешь! - любуется орденом политрук Кармелицкий. - Приятно носить его, Блинов, правда?
- Конечно, приятно.
- Вот это хорошо, что говоришь искренние. Иной получит награду и кокетничает: я, мол, и не ожидал такого, и вообще, мол, я человек маленький и незаметный и удивляюсь, как это удостоили меня орденом. Врет такой человек, кокетничает, рисуется. Встречаются и другие, которые сразу же нос задирают. К таким не подходи, потому что люди они необыкновенные, не чета другим. С тобой так не случится?
- Никогда, товарищ политрук.
- Верю, Блинов. Человек ты башковитый, скромный. Держись теперь крепко, на тебя люди смотрят. Надеюсь, что не засохнешь на одном ордене…
- Постараюсь не засохнуть…
- Золотые слова! Тот не солдат, кто не мечтает стать генералом. Правильно рассуждаешь, Блинов.
Кармелицкий уходит в соседнюю роту. Мы опять остаемся вдвоем.
Небо на востоке начитает сереть. Дует свежий ветер. В деревне кричат осиротевшие петухи.
- Я тебе не все рассказал, - говорит Василий. - Получала медаль "За охвату" и дивизионная разведчица.
- Значит познакомился?
- Угу! Любой зовут. Фамилия Шведова. Младший лейтенант. Увидел ее, и в сердце кольнуло что-то. Глаза у нее особенные. Большие, темно-серые. Прямо в душу заглядывают. Такие глаза, по-моему, у Анны Карениной были. Славная девушка. Веселая, разговорчивая. С полчаса побеседовали и точно всю жизнь знакомы. Завидовала мне, что я орден получал. Так и сказала: догоню, будет и у меня орден. Обещала к нам на днях заглянуть…
- Значит, свидание назначено?
Блинов хватает меня за плечи и старается повалить на дно траншеи. Несколько минут боремся, тяжело дышим, беззвучно хохочем. Наконец, устали.
- А хотя бы и свидание?! - смеется Василий. - Разве на войне запрещается любовь?
И сам ответил:
- Не запрещается!
Уже совсем светло. По траншее к окопу Блинова спешат бойцы. Впереди Степан Беркут.
- Мы думали, что ты по-пански сегодня отдыхаешь, на белоснежной простыне и на пуховой подушке, - кричит он еще издали, - а ты, оказывается, прямо в окоп, и так прошмыгнул, что никто не заметил.
Беркут тормошит Василия, рассматривает орден. Потом трясет Блинова за плечи.
- Поздравляю, чертяка! От души поздравляю! - на все боевое охранение горланит Беркут.
Холодны ли осенние ночи?
Кончились дни бездействия. Оборону на берегу Волховца заняли другие части. Мы деремся теперь день и ночь на различных участках Северо-Западного фронта. Совершаем изнурительные марши, с ходу вступаем в бой, тесним врага, потом внезапно отходим на прежние рубежи.
Бои тяжелые. Они выматывают все силы. Люди устали до крайности. Лица опять осунулись, почернели. Все худы, как скелеты: кожа да кости. Политрук Кармелицкий стал по-юношески тонок и гибок. Только походка осталась прежней - тяжелой и немного неуклюжей. Не узнать даже батальонного повара Петра Зленко. Он приходит к нам в окопы высокий, похудевший, с воспаленными от недосыпания глазами.
- Вам що, отбыв атаку и поспать трошки не заборонено, - жалуется он. - А я день и ничь як в пекле турбуюсь.
На Максима Афанасьева страшно смотреть. Он и до этого был худ, но теперь это не человек, а темь. Обмундирование не прикрывает его худобы, наоборот, подчеркивает ее.
На поле боя Максим Афанасьев делает что-то невероятное. Он выносит раненых из самого пекла. Мы никак не можем понять, откуда берется столько сил у этого тщедушного парня.
Осень наступила рано. Уже в начале сентября ударили заморозки. По утрам земля покрыта белым инеем. Хрустит под ногами тонкий ледок, образовавшийся в бороздах пашни. Печально осыпаются леса, осенний ветер тоскливо шумит в высохшей траве.
Холодны и свежи сентябрьские ночи в этих валдайских краях. Они холодны вдвойне, когда находишься в сырой, наскоро отрытой траншее, а над тобой простирается ночное небо, усеянное холодными звездами. От ближнего леса ползет к окопам пронизывающий тело сырой туман. Он доносит запах болота и тления. Обмундирование, каска, лицо, оружие покрываются тонким слоем влаги. Влагой пропитаны и папиросы. Они плохо горят, вместе с дымом в рот попадает горьковатая жижица с большой примесью никотина.
Погреться бы у костра, вобрать бы в легкие теплый дым хвои, да так, чтобы закружилась голова! Недаром говорят: солдат шилом бреется, солдат дымом греется. Но не разведешь костра на переднем крае, о нем только мечтаешь, как о чем-то самом дорогом и значительном в этом мире.
Стынут ноги. От них холод расползается по всему телу. Пропитанная ночной сыростью шинель почти не греет. В окопах слышен простуженный, хриплый кашель.
В одну из таких ночей, перед рассветом, мы услышали позади себя негромкий оклик командира роты.
- Блинов, где вы?
- Здесь, товарищ старший лейтенант!
- Тогда принимайте гостей!
В темноте различаем два человеческих силуэта, приближающихся к нам.
- Не узнаете? - раздается девичий голос.
Мой друг встрепенулся.
- Люба!
Девушка прыгает в траншею. Ее за талию поддерживает Блинов.
Командир роты прощается с гостьей.
- Надеюсь, я больше вам не потребуюсь?
- Большое спасибо, что довели. Назад сама доберусь.
Гостья шуршит маскировочным халатом, приглядывается к нам.
- Познакомьте со своими друзьями, - обращается она к Блинову.
Представляюсь. Жму узкую девичью руку. В этот момент откуда-то из темноты, из-за спины Блинова, появляется огромная ручища. Она тянется к Любе.
- Будем знакомы, - простуженно хрипит Беркут.
Он оттесняет Василия от девушки, прижимает его к стене траншеи. Толкаю кулаком Беркута. Наконец он догадывается и пятится назад. Отхожу в сторону и я.
Блинов и девушка остаются вдвоем.
Но это уединение условное. Наш друг и гостья всего лишь в нескольких шагах от нас. Отчетливо слышно каждое их слово, произнесенное даже шепотом.
- Вы как попали к нам? - спрашивает Блинов.
- Хотели идти сегодня в разведку на этом участке, да отставили. Вот и решила заглянуть. Но давайте друг другу не выкать. Ведь мы, кажется, ровесники.
- Так точно, Люба! Мы одногодки.
- Ну, рассказывай, как живешь, как воюешь?
- Отбиваем атаки немцев, сами ходим в атаки. Ничего примечательного. У вас, разведчиков, жизнь, конечно, интереснее, вы не чета нам.
- Не набивай себе цену. Уж я-то знаю, каково в окопах. Всем сейчас достается.
Минутное молчание.
- Я все о тебе думал… - шепчет мой друг.
Гостья тоже переходит на шепот.
- И что думал?
- Как будто сама не знаешь?..
- Ты всем девушкам так говоришь?
- У меня еще не было девушки.
Слышен приглушенный Любин смех. Как хочется сейчас увидеть лицо Любы, ее глаза, которыми так восторгался Василий.
- Ты мне ничего тогда не рассказал о себе, - говорит Люба.
- Родом из Саратова. Работал на большом заводе. В семье одна мать и малолетняя сестренка. Трудно приходилось. Вот и пошел после десятилетки работать. Одновременно заочно учился в институте, на третьем курсе был. Потом призыв в армию. Вот и вся биография. Теперь твоя очередь о себе рассказывать.
- Москвичка я. В сороковом десятилетку закончила. В институт не прошла по конкурсу. Тоже поступила на завод. На подшипниковом, в отделе технического контроля работала. Только вот не училась заочно. Дура была. Дело поправлю, после войны обязательно буду учиться.
- Опять в Москву уедешь?
- Обязательно, там отец и мама. С ними надо быть.
- И не встретимся после войны?
- Не время сейчас загадывать.
- Человеку положено мечтать.