- Да, я красный, - подхватил я его реплику и тоном приказа, не терпящего никаких возражений, продолжал: - и приказываю вам всем немедленно сдаться мне.
Они стояли оторопев.
В моей левой руке уже была граната, в правой - наган.
- Пока я с вами вел беседу, мои товарищи окружили селенье, ни один из вас не уйдет живым, если будете драться. Сдавайтесь!
Здесь Курки, а вслед за ним и я, взглянули в окно.
Метрах в пятидесяти, рассыпавшись цепью во главе с товарищем Лейно, шло мое отделение, быстро приближаясь к нам.
- С другой стороны два взвода. Сдавайтесь!
Никто из белых не успел ничего ответить, как под тяжелым ударом валенка дверь распахнулась, и в комнату влетел Лейно.
Увидев белых, он, размахивая гранатой, крикнул:
- Руки вверх!
Все находившиеся в комнате подняли руки.
В эту секунду на улице раздался глухой револьверный выстрел.
- Ты держи их здесь! - крикнул я Лейно, выскочил на улицу и приказал одному из товарищей с винтовкой встать у окна.
Тойво вбежал в избу помочь Лейно разоружить белых.
Снова раздалось несколько выстрелов.
Пробираясь задами деревни, отстреливаясь, уходил офицер.
Револьверные выстрелы принадлежали ему.
Ружейный же выстрел вырвался из соседней избы.
Я снял с плеча винтовку и медленно стал целиться.
Офицер уходил, и это был, несомненно, Ласси.
Я нажал на спусковой крючок. Он не поддавался. Выстрела не произошло. "От мороза, что ли?" - вспомнил я рассказ Раухалахти в санитарном вагоне. Я нажал еще сильнее.
Отдача была сильная.
Офицер рухнул в снег.
Я пошел к нему.
А так как лыжи мои остались у крыльца, я шел медленно, зачерпывая в валенки снег.
Выстрелы в деревне не прекращались, но становились все реже и реже.
Из леса выходили уже передовые бойцы нашего отряда.
Позади меня шел Лейно.
Офицер пытался приподняться на локте.
- Ласси! - крикнул я уже почти исступленно. - Ласси, наконец-то мы можем окончить здесь наш диспут.
От неожиданности он даже приподнялся и, увидав меня, поднял маузер.
- Я не увижу моей великой Суоми, и тебе, Матти, уже не купаться больше в ее озерах, - горестно сказал он и вдруг, выплевывая изо рта кровь, крикнул: - Продавшейся красной собаке - собачья смерть! - и выстрелил.
Ласси был отличным стрелком, но гнев и рана сделали его руку нетвердой. Пуля прошла капюшон и оставила в нем дыру.
- Ты опять не попал, Ласси, а вот я попаду...
Он снова поднял револьвер, почти касаясь моего полушубка его дулом.
Я опустил приклад.
Выстрела маузера не последовало.
Я знал Ласси с детства. Он сын хозяина лесопилки, на которой работал мой отец.
Во время империалистической войны многие финские буржуа, надеясь получить независимость из рук победителей-германцев, тайно, через шведскую границу, посылали своих сыновей обучаться в Германии воинскому искусству.
В Германии была даже организована для них особая военная высшая школа - так их было там много.
Можно с уверенностью сказать: девяносто процентов финского комсостава - германской выучки. Организаторы белой гвардии, шюцкора - они; командиры карательных отрядов Маннергейма - они; убийцы тысяч рабочих - они.
Германская армия была разбита, Красная - победила.
Так вот Ласси вместе с другими буржуями отбыл нелегально в Германию и во время революции прибыл оттуда уже законченным белым офицером.
Был митинг на лесопилке. Выступил Ласси, выступил и я, приехавший на побывку из Гельсингфорса. Мы установили на заводе Ласси восьмичасовой рабочий день и организовали завком, а когда пришли в контору проверить конторские книги, Ласси отказался дать их нам и сказал: "С такими негодяями и грабителями, как вы, придется говорить языком оружия".
Он тогда пропал с поля зрения, но теперь мы поговорили все-таки друг с другом языком оружия; это может подтвердить дыра в капюшоне моего балахона, это мог подтвердить и Лейно, если бы...
Я обыскал труп Ласси, добыл документы и пошел обратно в деревню.
Тут только я понял, как нестерпимо я устал и что не в силах сделать дальше ни шага...
Не помню, как я добрался до избы.
Отряд наш уже располагался на привал. Антикайнен распоряжался, высылая вперед новую разведку.
Посреди улицы лежал, раскинув руки, убитый финский офицер.
Я его не знал.
* * *
Я свалился, как сноп, на пол, не дойдя даже двух шагов до скамейки. Может быть, меня перекладывали, может быть, по мне ходили, - я не знаю, ничего не помню. Я спал глубочайшим сном.
Но спать можно было не больше трех часов.
В двенадцать часов дня надо было уже выходить и итти на Челку.
Из-под моей головы вытянули подушку.
Так я проснулся. Хейконен держал в руках подушку.
- Чего ж ты взял у бабушки подушку? - укоризненно сказал он, передавая подушку старой хозяйке.
Она встала с печи и, держа в руках подушку, стала его о чем-то нерешительно спрашивать.
Хейконен пристально смотрел на нее голубыми своими глазами и старался успокоить ее.
- Так вы в самом деле красные? - наконец, расхрабрившись, громко спросила она командира.
- Разве ты не видишь, как мы расправились с лахтарями?
- Видишь ли, родной, офицеры говорили, что на триста верст вокруг нет ни одного красного. Даже красная птица сюда не залетит, не то что красноармейцы. Вот почему я и сомневаюсь. Вот и подушка...
- А ты, бабка, не сомневайся, а лучше посмотри на красные наши звезды.
Этот аргумент, очевидно, убедил старуху окончательно. Сморщенное, как печеный картофель, лицо ее засияло, таинственность, наполнявшая каждое движение, исчезла.
Она подошла к двери и стала копаться, вытаскивая из-за резного дверного наличника какие-то бумаги.
Вытащив пачку документов, она стала перебирать их и, найдя, наконец, нужный, протянула его командиру.
Командир принялся читать.
Это была бережно сложенная, заверенная всеми печатями и подписью самого командарма почетная грамота, выданная штабом Первой конной армии на имя бойца товарища Юкко Петрова.
- Ну, что ж, вижу - грамота товарища Буденного...
- Так ведь Юкко - это мой сын, - залопотала старуха, бесконечно волнуясь. - Он сейчас с товарищами в лесу от лахтарей скрывается.
- Зови немедленно ребят из леса!
Старуха заторопилась.
Я видел, как она стала на самодельные карельские лыжи и пошла в лес (немногие наши питерские спортсменки-физкультурницы умеют бегать на своих телемарках так, как шла эта старушка).
К тому времени, когда отряд совсем уже был готов к отходу, из леса под предводительством старухи вышла группа людей на лыжах.
Увидев нас, они остановились.
Один пошел прямо к нам.
Этот парень и был буденновцем. Вместе с ним ушли в лес, скрываясь от насильственной мобилизации, произведенной лахтарями, еще девять мужчин.
Они перехватили две подводы с продуктами для заставы и питались захваченным продовольствием. Активно бороться с лахтарями из-за отсутствия оружия они не могли. Продукты были у них совсем уже на исходе, - и вдруг явились мы.
Петров не вполне был уверен в сообщении матери, что действительно пришли красные, и, чтобы не подводить остальных ребят, вышел к нам один.
Его сомнения быстро рассеялись.
- Как это вы, ребята, здесь очутились?
- Как бы мы здесь ни очутились - сами ли пришли или небом сброшены вниз, - но мы здесь, - сказал Хейконен.
Антикайнен, молчавший все время и, казалось, занятый сшиванием разодранного балахона, вдруг встал и сказал:
- Назначаю тебя, товарищ Юкко Петров, комендантом деревни. Двенадцать захваченных винтовок оставляю твоему отряду. Из девяти тысяч трофейных патронов забирайте восемь тысяч. Двух ребят ты отправишь конвоировать пленных. Приказываю тебе именем советской власти соблюдать дисциплину отряда и бить лахтарей без пощады!
Петров, как побывавший в переделках боец, принимая приказ, стоял, вытянув руки по швам.
Приняв приказ, он сказал:
- Служим трудовому народу!
И, выйдя на крыльцо, сорвав белый флаг, - наши ребята забыли это сделать в пылу схватки, - стал им размахивать.
Парни, оставшиеся в лесу, увидев сигнал, пошли, предводительствуемые старухой, к деревне по той самой колее, которую проложил я на рассвете, полусонный подходя к этой деревне.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В глубоком тылу у лахтарей
Мы снова, построившись, как полагалось, вышли в путь. Небольшая закуска и три-четыре часа сна подкрепили нас, и если бы не острая боль в плечах от лямки мешка и ремня винтовки и если бы не ноющая боль в ногах и бицепсах от движения, - все, казалось бы, шло так хорошо, как даже и не мечтали в штабе.
- Не забыл отмечать путь по карте? - спросил, обгоняя меня, адъютант, товарищ Суси.
- Нет, не забыл, товарищ Суси.
Тут только я понял вдруг, насколько труднее, чем нам, приходится нашим командирам.