"Здорово, комбриг! Привет, старики! - писал Казачков. - Привет и уважение гвардейским танкистам! Разрешите доложить? Не писал вам долго, простите меня великодушно. А не писал потому, что был настоящим доходягой и уже думал, что будет мне крышка. Обе мои ноги чуть не отвалились, но одну доктора все-таки спасли. Так что от того света я отвертелся, в рай не взяли, грехов много, а в ад не заслужил. Все-таки три с половиной года воевал верой и правдой и заработал себе прощение всевышнего тем, что порядочно фрицев укокошил. Вот и прописали мне жить на этом свете сколько захочется. Попрыгунчиком на одной ножке... "
- Хватит! - донесся до Виктора голос Ленского. - Обалдел от этого подкидного! Все! Будем ужинать. - Он позвал своего радиста: - Ребров! Трофеи на стол!
На улице, но соседству со зданием, где размещалась рота, изредка рвались мины, а когда открывалась дверь, со стороны Восточного и Южного вокзалов было хорошо слышно автоматно-пулеметную стрельбу.
"... Так что моя послевоенная житуха, комбриг, видна теперь как на ладошке, - писал Казачков дальше. - Буду в артели инвалидов дамские туфельки тачать... Смеюсь. Это на всякий случай, мирная жизнь наладится, тогда и побачим, что делать. Ну, а в твоих делах, надеюсь, полный ажур? Приветствуй от моего имени дорогую Ниночку. Привет Снегирьку, Свиридову твоему ("Свиридову! " - с горечью повторил Мазников) и всем нашим гренадерам... - Казачков перечислял с десяток фамилий. - А тех, кто полег в бою, помяни добрым словом и пропусти в память о них чарочку при удобном случае. Черкни, как житье-бытье. Пробуду я в госпитале еще, видно, месяца два, а может, и больше. Будь здоров, не чихай и не кашляй! Твой Костя".
На ступеньках каменной лестницы послышались шаги.
- Кажется, первая?
Виктор обернулся, даже в полутьме узнал командира полка, одернул комбинезон, кинулся навстречу Рудакову и в трех шагах от него замер по стойке "смирно":
- Товарищ гвардии полковник! Первая танковая рота согласно приказу отдыхает. Охранение выставлено. Никаких происшествий не случилось. Командир роты гвардии капитан Мазников.
Рудаков протянул ему руку:
- Здравствуйте! - Потом прошел на середину комнаты. - Здравствуйте, товарищи!..
Танкисты нестройно поздоровались в ответ.
- Устроились вы, по-моему, неплохо, даже жаль тревожить. Но отдых - отдыхом, а дело - делом. - Командир полка обернулся к Мазникову: - План Вены, конечно, есть?
- Есть, товарищ гвардии полковник.
- Клади на стол. Надо с вами кое-что уточнить.
Виктор расстелил на столе большой план Вены, разгладил
его руками, пододвинул поближе лампу.
- Задача - брать Арсенал, - сказал Рудаков. - Но надо уточнить маршрут выдвижения. Мы стоим здесь, - командир полка ткнул огрызком карандаша в один из ближних к центру кварталов Фаворитенштрассе. - По прямой до Арсенала пустяк. Но почти все эти улицы просматриваются из Пратера и с казарм Альберта. Выдвигаться на исходные будете в обход, чтобы зайти в Швейцергартен с севера. Там немедленно свяжетесь с командиром первого мотострелкового батальона гвардии майором Талащенко. Он будет на своем КП, вот здесь, к пяти тридцати. Во время атаки рекомендую... да нет, не рекомендую, а приказываю: от пехоты не отрываться и вперед не выскакивать. У немцев тут сильные противотанковые средства. Артиллеристы постараются их подавить, но все-таки имейте это в виду. За полчаса до выхода доложите мне готовность. Все ясно?
- Все, товарищ гвардии полковник! - сказал Виктор.
- Ну а сейчас ужинайте и до трех тридцати спать!
В пять утра, еще было темно, батальон Талащенко начал поротно выдвигаться на исходные позиции к Арсеналу.
Над южной частью Вены стелился желтый свет ракет. Роты старались идти молча и быстро, прижимаясь к теневой стороне улиц. По Виднер-Гюртель, которую до сих пор обстреливал противник, обошли широкую привокзальную площадь с вывернутыми из земли, криво торчащими вверх трамвайными рельсами, броском по отделениям вырвались на Ландштрассе. Слева остались аккуратно подстриженные деревья Бельведера. Швейцергартен темным и таинственным, как ночное кладбище, массивом лежал теперь с правой стороны за рваной решеткой ограды.
Костлявые ветки деревьев, кое-где уже с мелкими, только распустившимися листочками, изредка похрустывали над головами солдат, закрывая черно-розовое с желтыми отсветами небо. Ближе к Арсеналу, вдоль железнодорожной ветки, проходящей через Швейцегартен и соединяющей Восточный вокзал с Северным в Пратере, рвались мины, и иногда там же, за стволами деревьев и темными округлыми валами стриженого кустарника, были видны стремительные, полого изгибающиеся трассы пулеметных очередей. От них исходило розовое пульсирующее сияние.
В центре сада, на круглой площадке, от которой в три стороны - на Ландштрассе, к Восточному вокзалу и к Арсеналу расходились широкие, обсаженные старыми деревьями аллеи, роты встречал Лазарев, в распахнутом ватнике, в сбившейся на затылок каске. Он указал первой ее место, поболтал немного с Махоркиным и пошел к командиру батальона. Его наблюдательный пункт находился на втором этаже маленького здания железнодорожной станции, почти в самом восточном углу Швейцергартена.
Стало светать. Зарева над городом побледнели, осветительных ракет было меньше, на юго-востоке, загораживая собой первую, сине-серую полосу рассвета, начал смутно вырисовываться за деревьями угрюмый, чем-то напоминающий средневековые рыцарские замки главный вход Арсенала.
- Добре, - кивнул командир батальона Лазареву. - Отдыхай пока.
Он взял бинокль и прилег к пролому в стене около окна, чтобы получше разглядеть ворота Арсенала. Вечером на рекогносцировке из-за обстрела и немецкой контратаки ему почти ничего не удалось увидеть.
Очертания высоких арсенальных стен и пятиэтажной башни над воротами стали ясней и четче. В бинокль можно было хорошо разглядеть колонны и портики боковых, с зубчатыми верхами, башенок, украшенных на последнем, четвертом этаже скульптурами средневековых воинов. В середине между боковыми башнями, тоже на уровне четвертого этажа, в. глубокой полукруглой нише величественно безмолвствовала белая фигура женщины в тунике, по-видимому, какой-то древнегерманской богини. Верхнюю часть центральной башни венчала легкая колоннада, словно перенесенная сюда из палаццо венецианских дожей. Она опиралась на мощный крепкой кладки постамент с узкими и высокими, обложенными белым кирпичом щелями бойниц. К широким воротам с полукруглой аркой, над которой на длинном белом прямоугольнике чернела огромными буквами надпись "ARSENAL", вела прямая, выложенная брусчаткой дорога.
Но очарование старинной каменной красоты мгновенно исчезло, когда с правой башни через невидимую амбразуру, глухо стрекоча, потекла вдруг розовая трассирующая пулеметная очередь. Она скрестилась с другой очередью. Теперь стреляли уже с левой угловой башни, вдоль улицы, почти параллельно стене. На эту очередь ответили станковые пулеметы батальона. Внутри Арсенала начали рваться тяжелые снаряды гаубичного полка. Сине-золотой прохладный свет утренних сумерек всколыхнулся багровыми всплесками разрывов...
Талащенко вернул Лазареву бинокль, взглянул на часы, Минуту назад началась артиллерийская подготовка.
- Этот Арсенал, товарищ гвардии младший лейтенант, видать, почище будапештского Геллерта будет, - пробормотал Бухалов, высовываясь из неглубокого одиночного окопчика, который он вырыл для себя под буро-зеленым, округло подстриженным кустиком.
- Точно! Попотеть придется.
- А кому, может, и не придется. Мы ж перед ним как голенькие! Полбатальона, гад, на камнях тут положит. Во-он с той стены, Пулеметы у него там.
- Артиллеристы раздолбают. И танки должны подойти.
- Это конечно! А главные шишки все равно царице полей. - Бухалов зло усмехнулся. - На бога войны, как говорится, надейся, но и сама, матушка-пехтура, не плошай... Мина!
Вверху засвистело, и метрах в тридцати от них, ударившись о густые, тесно переплетенные ветки дерева, не долетев до земли, разорвалась мина.
Авдошин, уткнувшийся при разрыве головой в песок дорожки, приподнялся и огляделся. От ворот Арсенала и опять с левой угловой башни ударили пулеметы. Чаще стали разрывы мин. В тылу батальона заговорила артиллерия. Внутри Арсенала, сгоняемые ветром в сторону Дуная, медленно поднимались густые черно-рыжие клубы дыма.
Подполз Рафаэль. Каска у него съехала набок, лицо было красное и потное, как после бани. Он юркнул под кустик неподалеку от командира взвода и, повернувшись на бок, стал ощупывать висевшие на ремне светло-зеленые цилиндрики ручных гранат.
За спиной Авдошина тяжко и отрывисто ахнуло, над головой упруго, с шелестом прошла волна горячего воздуха. Он оглянулся. Под деревьями, сойдя с аллеи, стояла "тридцатьчетверка". Ствол ее орудия угрожающе поднимался, нацеливаясь на главные ворота Арсенала. И вдруг ствол замер. Авдошин зажмурился. Опять ахнуло, и опять качнула воздух упругая горячая невидимая волна.
Танк лязгнул гусеницами, подмял под себя ограду и, покачнувшись, стал наискось подниматься на отлогую насыпь железнодорожного полотна.
- Ракета! - крикнул Рафаэль, показывая глазами направо.
Оставляя чуть заметный дымный след, красный шарик ракеты взвился над гущей деревьев, на какое-то мгновение недвижно завис в воздухе и начал медленно падать вниз.