Пересиливая страх, Никольский тоже посмотрел через дорогу. Он не замечал, что где-то потерял одну перчатку, что в рукава ему набился снег, он видел только немецкие танки. И когда один из них отделился от группы и пошел прямо к одиноко стоящему на шоссе мотоциклу, Никольского замутило. "Все... Боже мой! Все, смерть,- судорожно глотая слюну, думал он.- Дурак, дурак, дурак! Пошел в военное училище, прельстился красивой формой... Ремнями. Петлицами!.. Девчонки! Они интересуются не только военными... Ах, дурак! Отец говорил: "Продолжай мое дело, Аркаша, иди в медицинский". Работал бы сейчас в тылу, в госпитале, я бы устроился. Нет, пошел в пехотное... Ах, дурак! Теперь что? Один снаряд... Одна очередь... Или проще - прямо гусеницами, как козявку... Боже мой!"
Немецкий танк остановился около дороги. Крышка башенного люка поднялась, и в нем показался танкист. Он осмотрел дорогу, остановил взгляд на мотоцикле и вдруг крикнул:
- Рус, сдавайс! Шнапс угостю.
Услышав рядом с собой резкое движение и хруст снега, Никольский понял, что Улыбочка может не выдержать и дать по немцу очередь. Тогда они погибли наверняка.
- Отставить! - прошипел начальник штаба, обернувшись.- Он не видит нас, не видит...
Немец в люке танка чему-то рассмеялся и, наклонившись внутрь машины, сказал несколько слов. Почти тотчас же длинной очередью громыхнул лобовой пулемет "тигра", и над канавой, как раз в том месте, где лежали Никольский и Улыбочка, кроваво-красным сверкнули трассирующие пули.
- Рус, сдавайс! - снова крикнул немец.
Никольский на четвереньках вылез из кювета и, спотыкаясь, деревянной походкой вышел на середину шоссе. Немец захохотал.
Улыбочка растерялся. Что делать? Что задумал капитан, которого ему приказали отвезти в артдив? Но когда Никольский стал медленно поднимать руки, он понял все и, задрожав от гнева и от обиды, приложился к автомату.
Немецкий танкист, все еще торчавший в башне, наклонившись, отдал какую-то команду. Спустя секунду две очереди, одна из немецкого танка, другая, не трассирующая,- из автомата Ласточкина, скрестились на одинокой шатающейся фигуре с поднятыми руками. Прошитый ими с обеих сторон, Никольский вскрикнул, повернулся, упал на колени и ткнулся белым лицом в твердый, укатанный наст дороги.
Люк немецкого танка с грохотом захлопнулся, и "тигр" двинулся вдогонку ушедшей вперед колонне.
Улыбочка остался один.
Начало темнеть. Сверху медленно падали редкие снежинки. Было до странности тихо, и это сейчас пугало его больше всего.
Вчера утром ему тоже пришлось ездить в артдив. Теперь, внимательно осмотревшись, он понял, что ему нужно проехать еще километра три и взять вправо. Там, между полотном железной дороги и берегом озера Веленце, находились огневые позиции батарей. Но куда же будут артиллеристы отходить, если единственная дорога в тыл уже перерезана немцами? Ведь танки, которые были здесь, сейчас уже наверняка прошли в тылы бригады и держат это шоссе. Значит, обстановка такова: с трех сторон немцы, а с четвертой - озеро, покрытое тонким льдом. Настоящая западня!..
Улыбочка выбрался из кювета, попробовал завести мотоцикл и тихо засмеялся от радости, когда его мотор, несколько раз стрельнув, завелся, как новенький.
Он проехал километра два, осторожно, на малом газу, все время посматривая направо, чтобы не пропустить поворота. В густой синеве надвигающейся ночи впереди на шоссе возникло вдруг что-то темное, похожее и на грузовик и на бронетранспортер. Немцы? Или свои? На всякий случай Улыбочка свернул с дороги и, как тогда там, при встрече с вражескими танками, лег в кювет.
Машины приближались. Гусеничный бронетранспортер натужно тянул на буксире крытую полуторку с развороченным мотором - похоже, штабную или рацию. За ними, как конвой, шли броневичок "БД-04" и "виллис".
"Свои,-вздохнул Улыбочка.-Отходят... Может, это артдив? Только ведь на немцев идут... Прямо на немцев".
Он выскочил на середину шоссе и замахал обеими руками.
Бронетранспортер остановился, дверца открылась, и чужой недовольный голос спросил:
- В чем дело?
Улыбочка подошел ближе:
- Это артдив?
- Какой к черту артдив? В чем дело?
- Немцы там... Танки немецкие в тыл прошли, на Киш-Веленце. Семь "тигров".
- Это точно?
- Честное слово, точно!
- А ты сам что тут делаешь?
- Артдив ищу.- Улыбочке наконец удалось разглядеть погоны говорившего с ним человека.- Артдив нашей мехбригады, товарищ майор. Отходить ему приказано...
- Нам вот тоже отходить приказано.- Майор минуту подумал, потом обернулся внутрь бронетранспортера.- Что будем делать, старшина?
- Боюсь, не выдержит полковник, в медсанбат бы надо,- ответили ему.- Ехать нужно. Не здесь же стоять. Проскочим!
- Ехать надо, правильно! - Майор протянул Улыбочке руку.- Спасибо, солдат, что предупредил. Счастливо тебе найти свой артдив!..
- И вам счастливо!
Позади, около "виллиса", сверкнуло пламя и, тяжко тряхнув землю, грохнул снаряд.
- Засек все-таки, мат-ть его! - выругался майор.- Гони!
Бронетранспортер дернулся, медленно пополз вверх по шоссе. За ним потянулась на буксире дребезжащая полуторка, следом - броневичок и уцелевший "виллис".
Улыбочка кинулся к своему мотоциклу. Но успел пробежать только шагов пять. Новым разрывом его швырнуло в сторону от дороги. Даже сквозь зажмуренные веки он увидел яркую вспышку и, словно сразу ослепнув, полетел в какую-то ревущую, страшную черноту...
Командир бригадного артдива майор Подольский, прислушиваясь к доносившемуся со всех сторон орудийному гулу, пытался по карте разобраться в обстановке.
Начинались ранние январские сумерки. Снегопад почти прекратился, и в мягкой предвечерней синеве стали проясняться смутно очерченные дали. С севера, со стороны озера Веленце, безмолвно лежавшего подо льдом, подул ветер.
Почти двое суток дивизион поддерживал в обороне мотострелковые батальоны. Батареи вели огонь посменно: пока остывали одни орудия, стреляли другие. Но теперь артиллеристы молчали. Были выведены из строя семь пушек, погибло или ранено больше половины расчетов. Да и никто не знал, куда стрелять, где сейчас свои, где немцы. Наблюдательный пункт на вызовы не отвечал, два связиста, посланные один за другим на линию, обратно не вернулись, и последнее, что было известно Подольскому: пехота ведет уличный бой против немецкого танкового десанта в Гардони, в трех километрах от огневых позиций дивизиона. Об этом рассказал шофер бронетранспортера, вывозивший оттуда тяжело раненного полковника из штаба армии.
Разметавшись на узкой прибрежной полоске между озером и пустынной, развороченной снарядами насыпью железнодорожного полотна, дивизион ослеп и оглох. Автотягачи, забросанные для маскировки снегом, стояли на самом берегу, среди рыжих обледенелых тростников. Сюда же были свезены разбитые орудия и раненые солдаты. Лежа на насыпи между шпал, за шоссейной дорогой следили выделенные от батареи наблюдатели...
Огонь противника усилился. Несколько снарядов разорвались по эту сторону железнодорожной линии, там, где стояли тягачи.
- А ведь и нащупать может! - Подольский натянул перчатку, посмотрел вверх вдоль насыпи и вдруг замер. На рельсах, беспомощно скребя руками снег, лежал человек в полушубке, без ушанки, с автоматом на шее.
Вместе с телефонистом Подольский перенес его в укрытие. Под расстегнутым полушубком па гимнастерке раненого зеленели измятые погоны рядового с малиновой пехотной окантовкой.
- Видать, посыльный, - сказал телефонист.
Солдат был ранен в грудь и в левую ногу. Когда Подольский полез было к нему в нагрудный карман гимнастерки за документами, он открыл глаза, осмотрелся пустым помутневшим взглядом:
- Артдив надо...
- Какой артдив?
- Наш... Семнадцатой бригады...
Подольский стал около него на колени"
- Я командир артдива! Ты слышишь?
Казалось, солдат кивнул.
- Ты слышишь! Я командир артдива! - повторил Подольский.
- Ласточкин я, - вдруг заговорил солдат. - От Та... Талащенко, майора... Отходить вам приказано... Каполнаш-Ниек...
Гул артиллерийской стрельбы переместился левее. Стали явственнее слышны отдельные, очень близкие разрывы. Во тьме сверкнула вдруг желтая мгновенная вспышка света, и тотчас же послышался близкий выстрел пушки.
- Танк, - вздрогнув, сказал телефонист.
Там, где железнодорожное полотно надвое рассекало невысокий пологий холмик и насыпь была почти незаметной, они увидели неподвижный черный силуэт "тигра".
- Иди! - крикнул Подольский. - Передай: пусть отходят по льду, через озеро!.. Я солдата вынесу,
Телефонист поднялся.
- Ну, товарищ гвардии майор, не поминайте лихом...
Он скатился куда-то вниз и бросился налево, к стоящим на берегу батареям.
Опять громыхнула длинная пушка "тигра". Буравя воздух, с шелестом пролетел снаряд и разорвался около стоявших в камышах автомашин. Из башни танка взвилась вверх осветительная ракета, и ее холодный трепетный отблеск сверкнул во влажных, широко открытых глазах Улыбочки...
Окончательно обстановка прояснилась только в первом часу ночи, когда в господский двор Анна, где в винном подвале размещался штаб бригады, из всех батальонов поступили боевые донесения. По приказу корпуса бригада вышла из боя. Вышла с большими потерями. Но оборону в Каполнаш-Ниеке заняла организованно и быстро. Артиллерийский дивизион все-таки сумел перебраться через озеро, потеряв при этом только два тягача и три уже негодных орудия - все это ушло под лед.