Гитлеровцы не заметили советских разведчиков. К вокзалу тем временем подтянулись бойцы второй роты - с ней шел командир батальона Червяков. И когда наши ударили, все было окончено в каких-нибудь десять минут.
Мародеры разбежались, оставив в зале, на перроне, на площади не менее пятидесяти трупов.
Роты начали закрепляться. Но уже на рассвете противник подтянул танки, выдвинул артиллерию, стал бомбить с воздуха. За день пришлось отразить четыре жесточайшие атаки. Но больше суток продержаться не удалось. Батальон вынужден был оставить вокзал.
Тяжело отбиваясь, люди не знали, что к ним спешит на помощь второй батальон капитана Андриянова. Но - увы! - помощь так и не подоспела…
Второй батальон имел свою задачу - очистить от противника два здания, господствовавшие над районом переправы у Соляной пристани. Это дом железнодорожников и так называемый, Г-образный. Впоследствии за эти дома шли длительные тяжелые бои.
Но днем штаб полка стал получать тревожные вести из района вокзала, где дрался первый батальон. Надежной связи не было, обстановку удавалось узнавать по отрывочным рассказам выбравшихся оттуда раненых.
Тогда Елин изменил задачу второго батальона и направил его в подкрепление к Червякову.
- Во втором батальоне адъютанта старшего убило, так что иди, Гавриков, будешь пока за него, - сказал он писарю строевой части полка.
- Справлюсь ли я, товарищ полковник? - нерешительно спросил Гавриков. Он был польщен доверием, но и смущен: как-никак, а всего лишь старшина сверхсрочной службы.
- Иди, иди, - сурово напутствовал командир полка. - Научишься! Там своя академия…
Константин Гавриков почти всю свою жизнь был штабистом. И действительную прослужил в штабе, и перед войной работал в военкоматах. Так что в Сталинграде он оказался для Елина сущей находкой. Такой, как Гавриков, справится, хоть и не в больших чинах ходит… И командир полка послал его, не задумываясь.
От Елина писарь выходил вместе с командиром пулеметной роты старшим лейтенантом Николаем Бондаренко.
- Главное, старшина, духом не падай, - подбодрил его Бондаренко. - Надо будет - помогу…
Получив пополнение - полсотни солдат, новоиспеченный командир привел их в батальон. И передал приказ командира полка - идти на выручку первого батальона.
Две роты повел комиссар второго батальона Андрей Иванович Гуськов. Минуя кварталы разрушенных домов, подошли к зданию универмага, но пробраться дальше, к вокзалу, не было никакой возможности. Противник взял район в плотное кольцо. Попытки прорваться кончались потерями.
День был уже на исходе, но еще не темнело. Роты залегли.
Тем временем усилилась угроза над переправой. И Елин послал к Гуськову связного с приказом вернуться в район Соляной пристани.
А бой у вокзала перебросился на площадь и на прилегающие к ней развалины. Роты первого батальона оказались расчлененными. И фельдшеру Васе Кодымскому пришлось второй раз за сутки выносить командира. На этот раз он спасал Червякова. Разорвавшийся снаряд сильно контузил комбата, и тот даже не почувствовал, как хлопотал вокруг него санитар, не слышал грохота снарядов и мин, когда его на катере везли через реку… Он очнулся лишь в госпитале, на другом берегу Волги.
Командовать батальоном стал старший лейтенант Федосеев. С остатками второй роты он занял универмаг. Толстые стены и глубокие подвалы магазина были превосходным укрытием. Лучшей крепости не найти. Недаром именно это ставшее впоследствии столь знаменитым здание избрал для своего штаба фельдмаршал Паулюс, возглавлявший гитлеровские войска.
Роты редели. Первый батальон считали погибшим целиком - ведь только несколько человек вернулись в свой полк.
И лишь много лет спустя, когда отыскались оставшиеся в живых два Кузьмича - командир роты Алексей Драган и политрук Семен Стерлев, когда дали о себе знать комбат и комиссар - Червяков и Крюков, стало известно, как беззаветно вели себя в том смертном бою люди первого батальона сорок второго гвардейского полка.
История сохранила для нас донесение командира третьей роты Колеганова. Он написал его на гвоздильном заводе. В каждом слове этого волнующего документа - горячее дыхание Сталинградской битвы.
"Противник старается окружить мою роту, - писал Василий Колеганов, - засылает в тыл автоматчиков, но все попытки не увенчались успехом. Гвардейцы не отступают. Пусть падут смертью храбрых бойцы и командиры, но противник не должен пройти нашу оборону…"
Василий Колеганов сдержал свое слово. Он дрался, пока не получил тяжелую рану. И сколько ни хлопотала обливавшаяся слезами санинструктор Наташа - хрупкая белокурая девчушка, - ей не удалось привести раненого в сознание.
- Ох, умрет он тут, - причитала она, не пытаясь сдерживать рыданий. Вася Колеганов - ее невысказанная любовь - был ей очень дорог, и она не скрывала своих чувств.
Шли часы, а раненый не приходил в себя. И тогда решились на крайность - два добровольца взялись вынести своего командира из огненного кольца. Укутав в плащ-палатку, они понесли его к Волге, чтоб переправить на другой берег.
Добрались ли? Этого никто не знал. И только после войны в архивах нашлись документы о лейтенанте Василии Павловиче Колеганове, родившемся в Башкирии в 1918 году. Оказывается, он был дважды объявлен пропавшим без вести: первый раз - в сентябре сорок второго, когда его, раненого, отнесли к Волге и в полку посчитали, что он погиб.
Но еще два года после Сталинграда Колеганов продолжал воевать и получал боевые награды. А спустя почти два года появилась вторичная запись, обнаруженная в архивных документах. Она гласит, что Василий Колеганов пропал без вести в августе сорок четвертого.
В то же самое время, когда первый батальон полка Елина дрался в районе вокзала, а второй батальон, не сумев пробиться ему на выручку, вернулся в район Соляной пристани, третий батальон Дронова действовал в прибрежной части города.
В двух сотнях метров от горящего нефтесклада, где под прикрытием дымовой завесы причалила баржа с бойцами третьего батальона, на самом берегу под волжской кручей вытянулся безмолвный ряд деревянных хибарок. На однообразных заборчиках - они просвечивались затейливыми узорами, выштампованными на железных штакетниках, - висели обрывки рыбацких сетей. Во дворах валялись перевернутые рассохшиеся лодки. Здесь давно уже не до рыбалок… Одни окна были наглухо заколочены ставнями, в других - безжизненно болтались рамы с разбитыми стеклами. Но почти в каждом домике двери распахнуты настежь - видно, уже побывали здесь непрошеные гости.
Какой знакомой показалась эта улочка командиру пулеметной роты Дорохову, когда он ворвался сюда со своими пулеметчиками! Он вспомнил родную хату на Черниговщине у другой воды, у днепровской, где он родился, где прошло его детство, где умер его отец, плотогон.
Возможно, именно потому, что он был водником по призванию - до армии лоцман Дорохов водил пароходы по Днепру и Десне, - он обратил внимание на длинное каменное строение, в которое упиралась эта славная улочка. На нем весело поблескивала серебристыми буквами вывеска: "Клуб моряков". Своей нетронутой свежестью она напоминала о том времени, когда ни огня, ни смерти, ни разрушительной бури, что бушует сейчас вокруг, еще не было.
Почему-то именно этот дом показался Дорохову наиболее подходящим для пулеметной роты.
И пока командир батальона ходил докладывать в штольню, где обосновался со штабом Елин, пулеметчики успели подтянуть в подвал облюбованного дома свое несложное хозяйстве. Старшина роты Иван Плотник - огромный флегматичный детина - притащил сюда оружие, боеприпасы и продовольствие.
Пулеметчики тут же стали зарываться в землю. Вот киркой и лопатой орудует расчет старшего сержанта Ильи Воронова. Этого высокого, ладно скроенного колхозного парня из Орловщины считают лучшим пулеметчиком не только в третьем батальоне, а пожалуй, и во всем сорок втором полку. И мы еще не раз услышим о его подвигах… Люди работают молча, споро.
Тут же мелькает сутулая фигура политрука роты Вадчика Авагимова. До войны он был бурильщиком и, видать, к труду привык. Все движения его сноровисты, легки, а смуглое худощавое лицо светится в улыбке, которая, казалось, никогда его не покидала.
Многие в батальоне помнили, как геройски вел он себя в бою на Украине: в трудный момент поднялся во весь рост и под пулями повел за собой людей. Запомнился и другой случай - тогда же, на Изюм-Барвенковском направлении. Рота находилась на заросшей весенней травой поляне, надо было занять бугор, но мешал вражеский фланговый пулемет, а кроме того, людей прижимала к земле артиллерия.
- Пойду заткну ему глотку, - как-то просто сказал Авагимов, обращаясь к Жукову, лежавшему рядом в воронке от снаряда.
- Не ходи, - ответил Жуков. В ту пору он был командиром роты. - Пусть артиллерия кончит. Не вечно же они будут…
- Надо, - твердо ответил политрук, выскочил из воронки и побежал на левый фланг. Схватил пулемет, увлек за собой расчет, выбрал огневую позицию, залег и вскоре заставил вражеского пулеметчика умолкнуть. Все это было делом нескольких минут. Рота, до того прижатая к земле, поднялась…
Этот удивительно подвижной человек старался всегда быть там, где труднее. Вот и сейчас, когда рота окапывалась, он вместе с солдатами взялся за кирку.
Вскоре из-за угла показался заместитель командира батальона капитан Жуков. Дорохов, издали узнав его по кубанке - больше никто из офицеров полка такого головного убора не носил, - побежал навстречу.
- Фашистов на берегу уже нет, товарищ капитан, - возбужденно доложил он. И, показывая на "Клуб моряков", добавил: - А тут пулеметная рота. И подвал что надо…