Дорофеев уже хотел дать товарищам знак: уходить тихо. Но приметил меж черными оголенными кустами идущего человека, за ним в поводу - двух лошадей. Желтоватая плащ-палатка, шинель… Наш! Как его сюда занесло? Окликнул негромко:
- Эй, солдат!
Ведущий лошадей обернулся, выпустил повод. Лошади не отошли от него ни на шаг. Перекинул в руки висевший на плече карабин. Из-под капюшона плащ-палатки, из-под косматых с сединой бровей глянули настороженные глаза.
Дорофеев вышел из-за куста.
Глаза солдата округлились. Он опустил карабин. Величайшее изумление выразилось на всем его лице - в глазах под косматыми бровями, в многочисленных стариковских морщинках, в больших, обвисших усах. Он растерянно пошевелил губами, наконец произнес:
- Кого бачу… Повар наш?
- Повара все знают, - Дорофеев подошел ближе. - Однако и ты мне знаком. Вот только фамилию запамятовал.
- Ну як же? Сагуляк я. С обозу, - напомнил солдат. - У вас же на довольствии…
- Как сюда попал?
Сагуляк повесил карабин обратно на плечо, снова взял в руки повод.
- Як и вы… Коней с под огня угнал. А вражина наступае. Дило погано. Я - дали, в лис. Ихаты не можно, подвода застряла. Я ее ветками замаскирував, Гнедка та Лыска выпряг…
- Куда же ведешь?
- А подальше от бою, да своих шукать.
- Как это тебя немцы не пошукали с твоим хозяйством? Сберег тебя конский бог, что ли?
- Який там бог… - Сагуляк улыбнулся в усы. - Я тихесенько, где дороги нема. А теперь мне веселийше с вами.
- С нами-то с нами, только ты свое поголовье оставь. Влипнем с ним.
- Ни. Коней не можу покипуть. Они за мной закрепленные.
- Да пойми ты, чудак! - рассердился Дорофеев. - Тут и без твоих коней пропадешь. Немцы кругом.
- Та де ж? - Сагуляк оставался невозмутимым. - Я нимца знаю. Два года под ним прожил. У нас на Черниговщине тож лесу богато. Нимець по дороге - то да. А в чащобу - ни. По ней я с конями пройду.
Подошли остальные.
- Зачем твой конь? Чтоб немец увидал, да? - вмешался Вартанян. - Я знамя несу, а ты - конь!
- Знамя? - не понял Сагуляк.
Ему объяснили.
- От оно що… - Сагуляк понимающе качнул головой. - Це дило ответственно, розумию… Но мабуть, и с конями пройдем.
- Маньяк! - бросил Прягин.
- Ты мэне не лай! - обиделся Сагуляк. - Я за коней отвечаю. А за знамя - не менш вашого, як положено, по присяге.
- Ну, вот что: оставь лошадей и пошли.
- А ты мне командир, чи шо? - смерил Дорофеева взглядом Сагуляк. - Я тильки командиру транспортного взводу товарищу старшине Барабанцу подчинен. А его приказ: берегти коней, як самого себе. Так я себе сберегу, а коней - ни? Шо тогда старшина скаже?
- Демаскируешь нас, не понимаешь? Черт упрямый! - не выдержал Дорофеев.
- И ты мэне, товарищ повар, тоже не лай. - Сагуляк оставался невозмутимым. - Я же не лаю…
Дорофеев оборвал:
- Хватит разговоры разводить. Или с нами идешь или с лошадьми.
- И с вами, и с конями.
Сколько ни убеждали Сагуляка Дорофеев и остальные, он стоял на своем. В конце концов Дорофеев вышел из терпения и приказал Сагуляку не путаться со своими лошадьми возле них. Он с Вартаняном, Галиевым и Прягиным двинулся дальше. Оглянулся. Сагуляк, с лошадьми в поводу, стоял, молчаливо провожая уходящих взглядом.
Когда прошли немного, Вартанян, шагавший рядом с Дорофеевым, воскликнул:
- Ай, старый, упрямый!
Дорофеев посмотрел назад. Шагах в тридцати следом шел Сагуляк, ведя в поводу своих лошадей.
- Конь большой, немец увидит, все пропадем! - загорячился Вартанян. - Какой человек, этот Загуляк, а? Несознательный, да? Давай - одного коня, другого коня: два патрона всего надо… - Вартанян порывисто тряхнул автоматом.
Может быть, в предложении Вартаняна и был резон. Но Дорофеев сказал:
- Незачем шум подымать. А патроны для немца побереги.
6
Сорока вскрикнула над самым ухом. Саша испуганно открыл глаза. Черно-белые перья мелькнули за хвоей, пропали. Саша глянул вниз. Нет, никого…
Внизу сквозь жидкий, серый туман проглядывают макушки оголенных кустов, крохотных молодых березок… Еще рано. Только светает. Холодно. И как хочется спать… Саша поерзал, глубже втискиваясь спиной в дупло березы, на ветвях которой сидел. Натянул на голову воротник старенького, еще детдомовского бушлатика. Поудобнее поджал ноги, упер их в толстый, в серых наростах, сук. Закрыл глаза, пытаясь вздремнуть.
Ночью Саша спал плохо. Первый раз за тринадцать лет жизни ему пришлось провести одному ночь в лесу. Еще и сейчас в душе мальчика пошевеливались неулегшиеся страхи. Прежде он знал совсем другой лес, лес его довоенного детства.
…Ясное летнее утро. Он рядом с отцом в кузове грузовика, полного принаряженными, веселыми людьми: выехал на массовку завод "Электросила", где работает отец. Проехали длинным Охтенским мостом через сверкающую под солнцем Неву, вот последние кварталы, железнодорожный переезд - и уже по сторонам дороги - веселая зелень. Летят машины, летит с ними песня: "Каховка, Каховка, родная винтовка…" Саша тоже поет вовсю… А потом они с отцом забираются далеко в березняк, находят большущий, с тарелку, груздь…
Каким давнишним все это кажется теперь!
Позапрошлым летом уже не было поездок в лес.
В первый же день войны отца призвали. Сашу он отвел в детдом, потому что оставить его было не с кем - Сашина мать умерла, когда он был совсем маленьким. Вскоре детдом эвакуировали в Краснодар. Но туда пришли немцы. Они оплели ограду детдома колючей проволокой, у ворот поставили полицая.
Когда немцев погнали, они погрузили детдомовцев в эшелон. Ребят то размещали в каком-нибудь городке, то вновь загоняли в вагоны. Недавно их выгрузили где-то за Киевом и повели по шоссе. На ночевку остановились в придорожной деревеньке. Ребят поместили в хате, вповалку на раскиданной по полу соломе. А утром оказалось, что немцев нет.
Ждали - вот-вот придут красноармейцы. Сердобольные хозяйки снабжали ребят картошкой и молоком. Прошло несколько дней. А вчера утром в деревню снова явились немцы.
Саша не хотел больше оставаться у немцев. Решил убежать, найти партизан. Тайком выбрался из деревни, поспешил в глубь леса… Шел, как полагал, на восток. Стало темнеть. Когда-то Саша читал, что путешественники в дебрях устраивались ночевать для безопасности на деревьях, привязывая себя к ним… Саша взобрался на старую, раскидистую березу, с большим дуплом высоко над землей, втиснулся спиной в него - даже привязываться не пришлось.
…Саша вновь открыл глаза. Пошевелил затекшими ногами. Какой уж теперь сон… В лесу посветлело. Меж стволов берез, уже давно лишенных листвы, видно далеко… Внизу почти растаял туман. Надо спускаться и идти. Ночью сквозь сон слышалось, как где-то стреляли пушки. Там фронт, идти надо туда.
Но где это, в какой стороне?
Его внимание отвлеклось на черно-сизого крупного жука, неподвижно сидящего в складке бугристой старой коры у края дупла. Неужели еще не заснул на зиму? Саша тронул жука пальцем. Тот свалился куда-то вниз.
Резкий сорочий крик заставил Сашу вздрогнуть. "Ой, кто это? Немцы!" Вот промелькнул меж берез один, второй, третий…
Саша в страхе зажмурил глаза.
Но тотчас же открыл их. Немцы все ближе. Переднего уже можно разглядеть… Погоны, пилотка, распяленная на широкой голове. А шинель - такая, как у красноармейцев! Но в Красной Армии не носят погон.
На пилотках красные звездочки! Значит, правда, что у красноармейцев теперь погоны? Ну да, он же слышал об этом…
Свои!
Саша от радости чуть не вывалился из дупла, ухватился за ветку, она дрогнула…
А его уже заметили. Передний, большеголовый, в натянутой на уши пилотке, смотрит на него, говорит:
- Что за птица? А ну, слазь!
И вот Саша уже стоит посреди обступивших его бойцов и, торопясь, рассказывает о своих злоключениях.
- Что же нам с тобой, парень, делать? - спрашивает командир.
- Как - что? - не понимает Саша. - Я с вами!
- Нельзя тебе с нами.
- Вы в разведку идете?
- Куда бы ни шли…
Саша понял: боевое задание - военная тайна. Ну, что ж… Если здесь, в лесу, эти бойцы, значит, немцев тут нет. Пусть только покажут дорогу. Он сам дойдет до своих.
Но и командир, и остальные почему-то переглядываются, молчат. Наконец самый старый, с сивыми усами, держащий под уздцы пару лошадей, медленно говорит:
- Негоже хлопчика одного покидать.
- Совершенно верно! - подхватывает другой, тот, что выше всех, с жилистым лицом, с какими-то не то жучками, не то молниями на погонах. - Мы обязаны о мальчике позаботиться. Ребенка подвергать опасности нельзя. Нельзя идти дальше, пока не пристроим его. У местных жителей хотя бы…
- А где они, жители-то? - возражает командир. - Время тратить… Что, Прягин, не знаешь? Спешим.
Совсем молодой боец, у которого шинель странно оттопырена на груди, и на нем почему-то командирская планшетка, большеглазый, чернявый, по лицу - нерусский, наверное с Кавказа, возбужденно размахивая руками, предлагает:
- Пусть мальчик с нами! Нельзя бросать. Кричать будет. Плакать будет. Немец услышит. Его возьмет, нас искать пойдет…
- Не стану я плакать! - обижается Саша. Но чувствует, как глаза набухают слезами.
- Ай, ай, что делать? - медленно покачивает головой до этого не проронивший ни слова, устало прислонившийся к стволу березы солдат. На его смугловатом, скуластом, уже немолодом лице, в черных глубоко посаженных глазах Саша видит явное сочувствие. Впрочем, как и на лицах других. И он снова повторяет:
- Я с вами!