- Где вас ожидал Цено Ангелов, когда вы оставили Румена у его матери? - тихо спросил Ганков.
- На той же улице через дорогу. Там находились в состоянии боевой готовности более двадцати полицейских.
- Сколько дней после убийства Румена вы оставались в городе?
- Два.
- И какую задачу перед вами поставила полиция?
- Открыть квартиру Розова. Их цель заключалась в том, чтобы ликвидировать штаб зоны и окружное руководство партии.
- Но и после этого в отряде из-за вашего странного любопытства от вас потребовали объяснений. Как вы смогли обмануть товарищей?
- Все отрицал. Чугун верил мне. И это, возможно, меня тогда и спасло.
- Но теперь уже не спасет, - покачал головой Ганков.
- Он вспомнит, я ведь не жалел себя, сражаясь с полицией и жандармерией.
- Об этом поговорим потом, - прервал его Ганков. - А сейчас расскажите, как вы убили мать Румена.
- Я пошел к ней в больницу. Она лежала в палате одна. В суматохе и панике, в этой путанице, ведь понимаете, о ней никто и не подумал. Я застал ее в полусознательном состоянии, но потом она узнала меня. Попыталась позвать на помощь. Нет, она закричала: "Ты его убил, на тебе его кровь!" И сразу же потеряла сознание. Я испытал леденящее чувство страха, но вокруг не было ни души. Я весь дрожал, не мог владеть собой. Приблизился к кровати. Она опять очнулась. Не помню, что я ей сказал, но она опять что-то проговорила. И это послужило как бы толчком. Я мгновенно зажал ей рот ладонью. Затем поднял ее голову и сильно ударил кулаком по затылку. Потом еще несколько раз. Она сползла с подушки. Я подошел к двери, готовый бежать, но ноги меня не слушались. Никогда я не испытывал такого страха. В горле пересохло. Случайно увидел бутылку с водой. Осушил ее разом. Только тогда пришел в себя.
- И что сделали потом?
- В коридоре встретил какую-то женщину в белом халате. Начал ругаться, кричать, толкать ее в грудь, вытащил пистолет. Чуть было не разрядил обойму в ее голову.
- Для чего вам была необходима эта сцена? - спросил его Ганков.
- Да я и сам не знаю, что-то мне подсказало, что надо разыграть роль человека, возмущенного тем, что они оставили без присмотра женщину и она умерла.
- А после этого?
- Приказал, чтобы сразу же приготовили гроб. Находился в больнице до тех пор, пока ее не положили в гроб и не отправили домой. Похороны прошли почти незаметно.
- А как вы покончили с генералом Яневым? Повесили его?
- Нет.
- Но ведь его нашли повешенным в камере после одного из ваших ночных посещений.
- Да, это так. - Данев поднял голову. - У меня был с ним разговор. Я уже понял, что он знает от Цено Ангелова о его агенте в партизанском отряде. Я предполагал также, что он знает и об унтер-офицере Кочо, и о том злополучном пистолете, который я взял, когда был в полку.
- И что же?
- Ничего. Он был уверен, что существует такой человек, но кто он и где находится в данный момент, ему было неизвестно.
- И несмотря на это, вы ускорили развязку?
- Даже если бы он и остался жив, его ожидал смертный приговор народного суда.
- И все же нам интересно знать подробности.
- Лично я не посягал на его жизнь. Он повесился сам. Вечером я сообщил ему по секрету, что из Москвы получен приказ всех арестованных бывших офицеров отдать на растерзание толпе, чтобы она прибила их камнями. Я дал ему понять, что он не может надеяться ни на милость, ни на пощаду. Он повесился на собственных подтяжках, привязав их к радиатору в своей камере.
- У вас была возможность расправиться с Чугуном, почему вы не сделали этого? - спросил Ганков, закуривая новую сигарету.
- Я вам уже говорил вначале, что испытывал к Чугуну чувство особого уважения. Цено Ангелов поставил задачу одним махом обезглавить окружную партийную организацию, а затем и отряд, но…
- Но, - прервал его Ганков, - это вам не удалось.
- Это все. Делайте теперь со мной что хотите…
Ганков подал ему бумагу и ручку, а сам сел за стол, достал новую папку и погрузился в чтение. Только время от времени он бросал беглый взгляд на Данчо, который быстро и сосредоточенно писал, боясь, казалось, пропустить какую-нибудь важную и значительную подробность…
Свой приговор Данев выслушал с тупым равнодушием. В ушах у него зашумело, он вдруг сразу обмяк и раскис. Ему захотелось что-то сказать, но язык его не слушался, а в горле пересохло.
Выстрелом в упор приговор был приведен в исполнение.
Глава третья
К вечеру часть 1-го батальона прибыла в кокетливое полухорватское-полувенгерское село. Днем светило солнце, снег раскис, но ветер не переставал хлестать солдат по лицам, которые из-за этого сделались красно-синими.
Каждое новое размещение по квартирам сопровождалось шумом, гамом, выкриками.
- Земляк, наша рота в самом конце села!
- Сват, скажи Мечо, чтобы зашел ко мне в желтый дом за кузницей!
- Ох, ног под собой не чую! - охал усатый дядька, входя вслед за своими товарищами в широкий и заботливо прибранный двор.
- Опять нас десятеро в одной комнате, негде будет повернуться, - недовольно бубнил себе под нос какой-то солдат, стоя у забора и вытряхивая из вещмешка крошки хлеба.
- Ложись во дворе, будет просторней, можешь развалиться как твоей душе угодно, - с издевкой ответил ему другой солдат, который стоял с топором, собираясь рубить дрова для печки.
Отставший от других взвод проходил по улице. Низенький поручик устало шагал в стороне от солдат и время от времени покрикивал:
- Идти в ногу! Не забывайте, что вы болгарские солдаты! Для холостых найдутся тут и девчата!
- А для женатых, господин поручик? - в шутку спросил высокий сгорбленный мужчина.
- Много хочешь - мало получишь! - ответил другой.
Рота Слановского первой прибыла в село. Слановский обошел все дома, осмотрел их, на всякий случай предупредил солдат, что ему не хотелось бы слышать потом от хозяев нарекания на постояльцев, и ушел к себе. Сев к теплой печке, с трудом стянул с ног мокрые сапоги. Пожилая сухонькая хорватка суетилась по дому, приглядываясь к нему близорукими глазами, словно боялась что-нибудь упустить и вызвать тем самым недовольство гостя.
- Ничего мне не надо, спасибо за заботу, - обратился к ней Слановский.
- И у тебя есть мать, а у меня сын, вроде тебя, - вздохнула женщина.
- А где ваш сын?
- В армии, партизан он. Ох, дети, не знаете вы материнских мук! В этом доме было полно детей. Один только у меня остался. Защити его, господи, и спаси, святая дева! - набожно перекрестилась она.
В комнату торопливо вошел Луканче, вытянулся по стойке "смирно" у двери и громко доложил:
- Господин подпоручик, прибыла почта. Мне пишут из села, что мои чувствуют себя хорошо. Позавчера бабушка видела вашу Бойку.
Хозяйка вышла на цыпочках. Слановский, улыбаясь, спросил:
- Кто тебе пишет, бабушка Луканица, что ли?
- Так точно.
Слановский замолчал и немного спустя тихо спросил:
- Устроились?
- На этот раз повезло. Разместились свободно. Разрешите идти? - Луканче отдал честь и повернулся на каблуках к двери.
- Отдыхайте, а завтра узнаем, сколько нам здесь стоять…
Фельдфебель Станков шумно высморкался за дверью, поздоровался с хозяйкой и, громко топая, вошел к Слановскому.
- Господин подпоручик, ужин готов! - четко доложил он. - Получил сапоги для замены. Когда прикажете раздать?
- Сапоги - завтра, а ужин - сейчас, - улыбнулся Слановский. - Здесь простоим несколько дней. Пусть ребята постираются и почистятся. Все размещены?
- Так точно, господин подпоручик, - ответил Станков и только хотел доложить о новых похождениях Маджара, как Слановский сказал:
- А вы, фельдфебель Станков, будьте осторожны! Здесь, по моим сведениям, водится ракия…
- Зарекся, господин подпоручик. Честное слово, вином и ракией больше не балуюсь.
- Хорошо, посмотрим, на сколько тебя хватит, - улыбнулся Слановский и разрешил ему идти.
Выйдя из дома, фельдфебель Станков быстрыми шагами направился к ротной кухне. Как раз возле сельской кузницы он встретил Маджара Пирова, который вел на веревке мула по кличке Мургаш.
- Слушай, - скрипнул зубами Станков, едва удерживаясь от искушения ударить Маджара, - повар постоянно жалуется на тебя. Если не исправишься, пеняй на себя. Душу твою поганую вытрясу, а своего добьюсь.
- Да я, господин фельдфебель… - Маджар вытянулся перед ним по стойке "смирно". "Странно, - подумал он, - чем я ему не угодил? Угодничаю перед ним, воду ношу…"
- Если он еще раз на тебя пожалуется, шкуру спущу и барабан сделаю, так и знай! - И фельдфебель пошел дальше.
Мургаш сделал несколько шагов, и как раз перед кузницей ему захотелось показать свой строптивый норов. Маджар хорошо знал капризы своего длинноухого друга, поэтому стал упрашивать его как человека:
- Ну пошел, Мургаш, дам сахару. Ну пошел же, давай! Небось слышал, как ругался ротный фельдфебель? Подведешь меня, и тебе несдобровать, будь уверен. Ты еще меня не знаешь, - продолжал он, и в голосе его звучала просьба и угроза одновременно.
А мул стоял как вкопанный. Занятый им, Маджар не заметил, как из мастерской вышла восемнадцатилетняя девушка в ярко-желтом платье, короткой шерстяной кофте, с большими серьгами в ушах. У нее были черные глаза и сочные, как черешня, губы.
- Хей! - крикнула девушка на мула, и животное вздрогнуло, ожидая удара, и уже без приглашения покорно пошло вперед. Маджар, уставившись на девушку, забыл и о фельдфебеле Станкове, и о ротном поваре, и об упрямстве мула.