- Почему это вас так удивляет? Если бы у меня не было интереса, стал бы я так вкалывать день и ночь, доставлять своим клиентам то одно, то другое! Для меня не имеет никакого значения, при какой власти я буду жить. Пусть только она дает мне возможность зарабатывать и жить, как человеку. Вот, например, мой адвокат говорит, что торговля - это узаконенная кража… Извините, - он неожиданно сменил тему, - никак не могу вспомнить, откуда я вас знаю. Мы встречались с вами?
- Очень может быть, - равнодушно ответил Розов.
- У меня неважная память на лица, но не являетесь ли вы братом или родственником одной моей землячки и соседки. Кем вам доводится Богдана?
- У меня есть сестра Богдана, но не знаю, о ней ли идет речь.
- Именно о ней! - оживился спутник. - Ее мужа зовут Спиро, у них сын Борко, сейчас он учится в гимназии. Вот так встреча! - удивленно качал он головой. - Я моложе вас, мы с Богданой ровесники, а вы очень изменились. Должно быть, более двадцати лет прошло с тех пор, как вы покинули наш город. Сколько же вы перенесли за эти годы - тюрьмы, допросы, преследования, Испания, Франция, партизанский отряд! Страдали, но, по крайней мере, и мир увидели. Жена, дети у вас есть?
- Нет.
- Конечно, не до того было. Вы не можете меня вспомнить, но отца моего наверняка помните - Фичо, акцизный пристав.
- Как же, помню, - слегка насупил брови Розов, - ваш дом стоял напротив нашего. Вы потом еще сбежали с дочерью торговца. Как его звали… - напряг Розов пат мять, пытаясь вспомнить его имя.
- Хаджиставрев. Да-а… Молодые были, горячие, - как-то виновато улыбнулся он. - Все же мне удалось хоть что-то от старой фирмы сохранить. Иначе брат жены все спустил бы. Вы его не знаете. Он офицер, проиграл в карты все приданое своей жены.
Розов всегда испытывал отвращение и ненависть к сытым и довольным обывателям. Этот толстяк, сын акцизного пристава, сидел себе за ветхим столом возле венского сейфа тестя. Торговля шла хорошо. Деньги - вот сила, которая сделала его своего рода философом. Деньги к деньгам идут.
- Я завтра же найду Спиро и Богдану, передам им от вас привет. Очень рад, что после стольких лет вижу вас живым и здоровым, - угоднически улыбался торговец. - Опять же извините, если что не так сказал.
Поезд подходил к станции. Розов достал с полки портфель и, приоткрыв немного дверь купе, кивнул на прощанье торговцу, а тот проводил его по коридору до самой двери.
На улице стемнело. Шофер присланной за Розовым машины областного комитета взял портфель из его рук.
- Как, Васил, заждался небось? - спросил Розов.
- Ничего страшного, товарищ Розов, - непринужденно улыбнулся шофер, - прождал всего полтора часа. - Открывая дверцу машины, он добавил: - Товарищ Чугун сказал мне, что будет ждать вас сегодня вечером в комитете. Хочет сообщить вам что-то очень важное.
- Вот как? - остановился на мгновение Розов. - Тогда давай вези прямо к нему.
Через некоторое время машина, скрипнув тормозами, остановилась перед областным комитетом партии. Окна Чугуна светились.
Так он работал каждый день вот уже полтора месяца - до двух-трех часов ночи. Никогда в жизни Чугуну не приходилось так долго заниматься умственной и канцелярской работой. Человек дела, он и в отряде, и в тюрьме не любил пустых разговоров, а когда надо было действовать, воевать, проявлялась его неутомимая энергия. По нескольку дней он мог выдерживать без сна и пищи. А теперь, как секретарь комитета, он должен был отдавать распоряжения, подписывать, накладывать резолюции на письма и другие документы. И насколько сильным и уверенным чувствовал он себя с гранатой и автоматом, карабином или пистолетом, настолько беспомощным казался сам себе с карандашом или ручкой в загрубелых пальцах. Он выслушивал за день множество жалоб - одни жаловались на местных коммунистов, другие начинали враждовать между собой, и он должен был устранять все недоразумения. К нему приходили крестьяне из сел, недовольные отношением к ним некоторых коммунистов, пренебрегающих ими, другие жаловались на то, что ничего не получили от местных комиссаров при распределении товаров, хотя считались сочувствующими или помощниками партизан. Иногда он вынужден был писать небольшие записки приблизительно такого содержания: "Димитр! Бай Вельо - наш человек. Уважайте людей. Ради нас они рисковали жизнью. Дай ткани для его дочери. Отпусти пару ботинок для его сына".
Телефон звонил непрерывно, и Чугун давал распоряжения районным комитетам. Люди ему верили, уважали его, потому что за долгие годы непосильной борьбы он завоевал себе имя подлинно народного защитника.
Но в это утро он был крайне взволнован. Весть о том, что Янев повесился в тюрьме, озадачила его. Хотя ничто не говорило о насильственной смерти, у Чугуна было предчувствие, что здесь дело нечисто.
И когда Розов вошел к нему в комнату, Чугун как раз читал показания генерала. Розов поздоровался, снял фуражку и, положив портфель на край стола, сел на диван напротив Чугуна.
- Что случилось?
Чугун тряхнул головой. Вихор поседевших волос упал ему на лицо.
- Ночью в тюрьме повесился генерал Янев.
- Вот оно что! - удивленно воскликнул Розов.
- Вчера Данчо Данев был у него.
- Ну?
- Янев был в хорошем настроении, не было никаких признаков, что он решится на такой отчаянный шаг.
- Такое впечатление сложилось у Данчо?
- Да.
- Он его допрашивал?
- Да. Уточнял некоторые обстоятельства.
- Что это за обстоятельства? Мне кажется, что Данев чересчур много занимается следствием по делу Янева.
- Вы что-либо имеете в виду?
- Пока ничего конкретного нет, но, по всей вероятности, здесь не обошлось без вражеской руки.
- Отсечем ее! - резко тряхнул волосами Чугун.
- Не опоздать бы, - многозначительно покачал головой Розов и после короткого молчания продолжал: - Когда речь шла об аресте генерала, Данев спросил, не лучше ли будет ликвидировать его по дороге.
- Думаете, что Данев сводит старые счеты?
- Ничего определенного сказать не могу. Где Санди?
- Только что звонил. Позвать его?
- Нет.
- Вот показания Янева. Я их как раз просматривал. - Чугун подвинул толстую папку к краю стола.
- Я их возьму домой. Случай с убийством Румена до сих пор покрыт мраком неизвестности. Данев мне представил показания той женщины, соседки Румена. Она признала, что работала на полицию и следила за квартирой. В ту ночь она, заметив, что в квартиру вошел незнакомый человек, сразу же сообщила об этом в полицию.
- Да, именно это знаю и я.
- Но Санди знает показания одного агента, который находился в засаде. Полиция окружила дом примерно за час до прихода Румена. Тогда что же получается? Выходит, что эта женщина знала о намерении Румена навестить мать и они были предварительно уведомлены, кого им ждать. Я попросил Санди сохранить это в тайне и продолжать свои наблюдения…
В тюрьме Матейчо провел несколько месяцев. Впервые дни пребывания там ему казалось, что он находится среди чужих и враждебных ему людей. Но они его не оставили, особенно когда поняли, что слабовольный деревенский паренек готов подписать капитулянтскую декларацию. Тогда его "обработкой" занялись Божин Шопский и Цоньо Крачунов из общей камеры. Ободренный их словами о том, что в тюрьме им осталось находиться считанные дни, Матейчо оказался очень прилежным и послушным учеником.
Первые дни свободы в Камено-Поле не принесли ему никакой радости. Ему ли было тягаться с Калычем, Чавдаром, Чугуном и Данчо Даневым, на которых было обращено главное внимание! Тогда Матейчо злился на всех, требовал наказать Йончоолу, Денчо Чолаку, Ристо Шишманя и никак не мог понять, почему любой его намек вызывает насмешку.
Но в один теплый солнечный день после короткого колебания Цоньо Крачунов по просьбе и ходатайству Данчо Данева и Божина Шопского подписал приказ о назначении Матейчо милиционером в Камено-Поле.
Это стало некоторой отдушиной для оскорбленной души Матейчо. Он постоянно ходил по селу из конца в конец, встречал и провожал все поезда. В ночное время допоздна скитался по улицам, подслушивал разговоры жителей под дощатыми заборами и воротами.
Из-за Танаса Йончоолу и Денчо Чолаку, которые были активными членами местного земледельческого народного союза, Матейчо стал преследовать и всех остальных членов этой организации.
В один из дней в полдень земледельческий народный союз под бой барабана оповестил жителей, что вечером в зале клуба-читальни состоится собрание, на котором будет выступать Цветков, член областного руководства и секретарь областного комитета Отечественного фронта.
Вечером перед клубом-читальней до начала собрания крестьяне покуривали и говорили о том, о сем, а Матейчо расхаживал среди них и прислушивался к разговору то одной, то другой группы.
- Эй, сват, солдат что пишет? - спросил пожилой крестьянин, очищая перочинным ножиком тонкий прутик. - В газетах написали, что ребята наступают.
Сват с обвисшими усами и небритой щетинистой бородой высекал кремнем огонь, придерживая грязным ногтем отсыревший трут.
- Эх, сват, нас бы на их место, мы бы разнесли этих швабов в пух и прах!
- Наши парни тоже не посрамят нас. Слева от них озабоченно говорили:
- Опять будет реквизиция. Две недели назад уже отвел телку, так теперь требуют еще и двух овец.
- Будем давать, пока можем, - почесывал затылок преждевременно состарившийся крестьянин в изношенном кожухе и замусоленной шапке.