Его лицо, похожее на маску смерти, внезапно оживилось и исполнилось странной, неприятной энергии. Это было уже не человеческое существо. Конечно, тогда мне было проще верить именно в это, ведь такой подход облегчал мне всю мою задачу, но и теперь, на холодную голову, я придерживаюсь того же мнения. Пора было ходить с козырей. Я спокойно извлек пачку фотографий из моего внутреннего кармана.
- Речь идёт не о том, что я собираюсь с этим делать, скорее о том, что я уже сделал, - улыбнулся я, наслаждаясь смесью страха и растерянности, отразившейся на его лице.
- На что… на что ты намекаешь?
Я находился на вершине счастья. Волны испуга пробегали по его телу, его иссохший череп раскачивался из стороны в сторону под гнетом роящихся в нем страхов. Он смотрел на фотографии в ужасе, теряясь в догадках о том, какую жуткую тайну они скрывают.
- Догадайся, что я мог сделать для того, чтобы огорчить тебя как можно сильнее, Ал. Затем умножь это на тысячу, и ты даже и близко не подберёшься к тому, что тебе предстоит услышать.
Я скорбно покачал головой и показал фотографию, на которой я был рядом с Фрэнсис. Мы позировали уверенно, с типичной заносчивостью влюбленных, охваченных первым порывом страсти.
- Какого хуя? - пролопотал он, предпринимая жалкие попытки приподняться в постели.
Я толкнул его в грудь, без особого усилия вернув на место. Проделал я это медленно, тщательно смакуя мою власть и его беспомощность.
- Остынь, Ал. Расслабься. Тебе вредно волноваться. Отнесись к этому спокойно. Вспомни, что тебе говорят врачи и медсёстры. Тебе нужен покой.
Я перевернул первую фотографию и показал ему следующую.
- Предыдущую фотографию снял Кевин. Отличный снимок для такого малыша, верно? А вот и он сам, кроха такая.
На следующей фотографии был изображен Кевин, сидящий у меня на плечах в форме шотландской сборной.
- Что ты, сука, там натворил?
Это был скорее некий звук, чем человеческий голос, и произвел его не рот, а какой-то таинственный орган внутри разлагающегося тела Вентерса. Его потустороннее звучание обожгло меня, но я предпринял отчаянные усилия, чтобы сохранить видимую непринужденность.
- А вот что, - сказал я, демонстрируя третий снимок.
На нём Кевин был привязан к кухонному стулу. Его голова тяжело свисала на сторону, а глаза были закрыты. Если Вентерс был в состоянии рассмотреть изображение детально, то он заметил бы, что губы и веки его сына посинели, а лицо своею бледностью напоминало клоунский грим. Но скорее всего Вентерс заметил только глубокие раны на его голове, груди и коленях и кровь, которая сочилась из них, покрывая его тело таким толстым слоем, что сначала трудно было даже понять, что мальчик - голый.
Кровь была повсюду. Она разлилась по линолеуму темной лужей под стулом Кевина. Отдельные брызги её испещрили тонкими росчерками кухонный пол. Набор электроинструментов, включая дрель "Бош" и шлифовальный станок "Блэк энд Деккер" в комплекте с различными острыми ножами и отвертками, был разложен у ног неподвижного тела.
- Нет… нет… только не Кевин… ради всего святого… он никому ничего не сделал… он ни в чем не виноват… нет… - отчаянно завывал Вентерс голосом, в ко тором не осталось уже ничего человеческого.
Я схватил его за поредевшую шевелюру и оторвал его голову от подушки. С извращенным восторгом я отметил, что череп его свободно болтается внутри кожаного мешочка. Я поднес фотографию к самому его носу.
- Мне подумалось, что из юного Кева вырастет такое же дерьмо, как и из его папочки. Поэтому, когда мне надоело трахать его мамочку, я решил немного заняться его, так сказать, профессиональным воспитанием. Я решил, что раз ВИЧ к лицу старшему Вентерсу, то он будет к лицу и младшему.
- Кевин… Кевин… - продолжал завывать Алан.
- К несчастью, дырка в его жопе оказалась мне тесновата, поэтому пришлось её слегка рассверлить при помощи дрели. Увы, я слегка увлёкся и начал сверлить дырки где ни попадя. Дело в том, что он слишком напоминал мне тебя, Ал. Я бы хотел сказать, что это было совсем не больно, но не могу тебе лгать. По крайней мере он умер довольно быстро. Быстрее, чем если бы он гнил заживо в постели. Только двадцать минут кричал и мучился. Ты абсолютно прав, Ал, эта болезнь не щадит никого.
Слёзы катились по его щекам. Он продолжал повторять "нет", но уже тихо, в промежутках между рыданиями. Его голова тряслась в моей руке. Испугавшись, что может войти сестра, я достал одну подушку у него из-под головы.
- Последним словом, которое произнес маленький Кевин, было слово "папа". Это последнее, что сказал твой спиногрыз, Ал. Извини, приятель, папа тебе не поможет - вот что я ему ответил. Папа тебе не поможет.
Я заглянул ему прямо в зрачки и не увидел там ничего, кроме черных дыр, исполненных страха и полной капитуляции. Тогда я отпустил его голову, прижал подушку к его лицу и заглушил ею отвратительные всхлипывания. Я крепко держал подушку, положив на неё сверху голову, и то ли напевал, то ли нашептывал слегка измененные слова допотопного шлягера группы "Бони М": "Прощай, крутой чувак, ты был большой мудак…"
Я пел, пока слабое сопротивление Вентерса не прекратилось полностью.
Продолжая прижимать подушку к его лицу, я вытащил из ящика его тумбочки номер "Пентхауса". Ублюдок в последнее время так ослабел, что, наверное, даже с трудом переворачивал страницы, не говоря уже о том, чтобы дрочить. Однако он всегда был и оставался законченным гомофобом, который постоянно с нелепым пылом подчеркивал правильность своей сексуальной ориентации. Даже гния заживо, он больше всего на свете боялся, как бы никто не посчитал его пидором. Я положил журнал на подушку и лениво пролистал его, перед тем, как пощупать у Вентерса пульс. Пульса не было. Он рассчитался с жизнью. И, что важнее всего, умирал он, испытывая чудовищное горе.
Я убрал подушку с лица покойника, приподняв его уродливую хрупкую голову, а затем позволил ей упасть обратно на неё. Несколько мгновений я изучал его лицо. Глаза были широко открыты, рот тоже. Это была глупая, жестокая карикатура на человеческое существо. Впрочем, наверное, так и полагается выглядеть трупам. Но Вентерс выглядел трупом ещё при жизни.
Моё торжествующее презрение вскоре сменилось приступом тоски. Я перестал понимать, зачем я всё это сделал. Отвернувшись от тела и посидев ещё пару минут, я направился сказать медсестре, что игрок Вентерс покинул поле.
Прощаться с телом Вентерса в крематорий я явился вместе с Фрэнсис, чтобы поддержать её в эту трудную минуту. Впрочем, похоронам этим вряд ли суждено было попасть в Книгу рекордов Гиннесса по числу присутствовавших. Явились только мать и сестра покойного, Том и несколько парней из группы поддержки "Болен СПИДом с бодрым видом".
Поскольку священник не мог сказать об Алане почти ничего хорошего, речь его оказалась краткой и во всех отношениях приятной. Алан сделал много ошибок в своей жизни, сказал он. Никто не стал ему возражать. Как и всех нас, Алана будет судить Бог, который дарует ему прощение. Мысль, не лишенная занятности, но, боюсь, дедушку в белой хламиде ждет крупный геморрой, если этого подонка пустят на небо. А если его всё же пустят, то - уж простите меня покорно - я, пожалуй, попробую счастья в более жарких краях.
Выйдя наружу, я принялся изучать венки. У Вентерса был только один с надписью "Алану от любящей мамы и Сильвии". Насколько мне помнилось, они ни разу не навестили его в хосписе. Очень мудро с их стороны. Некоторых людей легче любить, когда они от тебя далеко. Я пожал руки Тому и всем остальным, а затем отвел Фрэн и Кева в шикарное кафе-мороженое в Муссельберге.
Разумеется, я обманул Вентерса насчет того, что я сделал с Кевином. В отличие от его отца я не был зверем в человеческом облике. Впрочем, я не особо горжусь даже тем немногим, что я действительно сделал. Я не имел права подвергать здоровье ребенка такому риску. Работая в операционной, я многое знал о работе анестезиолога. В отличие от свинских садистов типа Ховисона они поддерживают тебя на плаву. После того как ты отрубаешься после укола, это они следят, чтобы ты оставался под анестетиками в бессознательном состоянии, и следят за системами поддержания твоей жизнедеятельности. Все параметры твоего организма находятся у них под контролем. Об этом тоже заботятся анестезиологи.
Хлороформ намного грубее и намного опаснее. Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая, какому риску я подверг маленького человечка. К счастью, Кевин проснулся, отделавшись только головной болью и обрывками кошмаров, в которых отразилось невольное путешествие на кухню.
Раны я изобразил при помощи кое-каких товаров из магазина розыгрышей и эмалевых красок "Хамброл". Используя косметику, принадлежавшую Фрэн, и обычный тальк, мне удалось превратить лицо Кевина в на редкость убедительную маску смерти. Но самой моей большой удачей было, разумеется, то, что мне удалось похитить три пластиковых мешка с кровью по пинте в каждом. Я украл их из холодильника в патологоанато-мической лаборатории при нашей больнице. Я чуть не сошел с ума - ведь этот козел Ховисон подозрительно посмотрел на меня, когда я прошел по коридору мимо него, но, впрочем, он всегда на меня так смотрит. Думаю, это потому, что я однажды обратился к нему "доктор" вместо обычного "мистер". Он странный тип. Впрочем, большинство хирургов - странные. Без этого на такой работе не выдюжишь. То же самое относится, пожалуй, и к работе типа той, что у Тома.