В общем, вышло нечто вроде референдума по нашим дальнейшим отношениям. Инстинкт подсказывал мне, что надо ответить "да", но это означало поссориться с Лиззи, а я круто подсел на койку с ней. Боже, какой это кайф! Особенно если я сзади, а она нежно постанывает на кровати в моей норе, положив свою хорошенькую головку на подушку в желтой шелковой наволочке (у меня таких много - их Кочерыжка стырил в "Бритиш Хоум Сторз" на Принс-стрит и принес в подарок на новоселье). Я знаю, что не обо всем стоит рассказывать, но Лиззи в постели - это так круто, что я все время забываю, что на людях она всегда вела себя как редкостная стерва, Я просто все надеялся, что Лиззи рано или поздно станет везде и всегда такой же хорошей, как в постели.
Я попытался размягчить её сердце извинениями, но она злопамятная и едкая (а нежная и добрая-то она только в койке). У неё на лице всегда такая злоба написана, что красота её увянет задолго до того, как подойдёт срок. Ну, обложила она меня всеми матюгами, какие только в мире существуют, а затем прибавила ещё пару от себя. Бедный, бедный Томми Ган. Был бойцом, а стал овцой.
Игги-то в чём виноват? Он тут совсем ни при чём, прикинь? Откуда ему было знать, когда он включил "Барроуленд" в свой маршрут, что тем самым он доставит некоторым личностям, о существовании которых он даже не подозревал, столько геморроя? Полная фигня, стоит только над этим задуматься. Но именно он и оказался той соломинкой, что сломала горб верблюду. Лиззи - железная женщина. И все же я счастлив. Даже Кайфолом завидует мне. Быть парнем Лиззи - это почетно, хотя, как говорится, за славу приходится платить. К тому времени, как я вышел из паба, у меня уже не оставалось сомнений, что я - говно, а не мужик.
Дома я занюхал дорожку спида и заглотил полбутылки "Мерридауна". Заснуть я не мог, так что я позвонил Ренте и спросил, не хочет ли он заглянуть ко мне и посмотреть фильм с Чаком Норрисом на видео. Рента поутру собирался в Лондон. В последнее время он проводит там больше времени, чем дома. Чего-то там вытворяет с чеками на пособие. Парень состоит в настоящем синдикате с целой группой таких же засранцев - он познакомился с ними давным-давно, ещё когда работал на пароме, который плавает через пролив. Он-то сходит на Игги в столице, когда тот будет играть в "Таун эид Кантри". Мы покурили травки, и нас пробило на ржачку, глядя, как Чак сотнями мудохает красных антихристов, причём всё время с таким страдальческим выражением на лице, словно у него запор уже неделю. По трезвяку смотреть эту чушь невозможно, а по обкурке ещё как канает.
На следующий день у меня весь рот обметалд язвочками. Темпе (это Гэв Темперли), который с некоторых пор живёт со мной вместе, сказал, что поделом. Если ему верить, я убиваю себя спидом. Темпе говорит, что с моим-то образованием мне давно следует найти работу. А я на это говорю Гэву, что он произносит слова, которые может позволить говорить мне только мать, но не друг. Гэва, впрочем, легко понять: он единственный из нас работает, и работает как раз в отделе соцобеспечения, так что все мы постоянно подкатываем к нему. Бедный Темпе. Боюсь, мы с Рентой всю прошлую ночь не давали ему уснуть. Темпе считает, что те, кто сидит на пособии, только всё время и оттягиваются. Все работяги так считают. К тому же Рента каждый день достаёт его бесконечными расспросами на тему оформления заявок и всё такое.
Но наличман на концерт я пойду все-таки клянчить к маме. Мне нужны башли на железнодорожный билет, выпивку и наркотики. Я люблю спид, потому что он хорошо сочетается с бухлом, а побухать я всегда любил. Томми Ган - типичный амфетаминщик.
Моя мама читает мне лекцию о вреде наркотиков, а потом рассказывает о том, как я обломал её и отца, который тоже очень обо мне беспокоится, хотя и молчит. Позже, когда отец приходит с работы, он сообщает мне, пока мать ушла на второй этаж, что, хотя мать и молчит, она очень обо мне беспокоится. Честно говоря, сообщает он мне, он удивлен моим отношением к жизни. Он надеется, что я хотя бы не употребляю наркотиков, говорит он, вглядываясь в мое лицо, словно на нем это написано. Удивительно, я знаю кучу торчков, травяных и спидовых, но самые по жизни съехавшие - это все же обычные пьяницы вроде Грозы. (Гроза - это Рэб Маклафлин, полностью - Гроза Ринга.)
Я беру наличман и нахожу Митча в "Хебзе". Митч по-прежнему встречается с телкой по имени Гэйл. Впрочем, видно, что это ненадолго. Мне достаточно пяти минут беседы с Митчем, чтобы прочесть между строчек, что тому вусмерть хочется нажраться. Я выбиваю из него наличман, мы заглатываем четыре пинты крепкого и садимся, на поезд. За дорогу до Глазго я добавляю четыре банки "Экспорта" и две дорожки спида. Ещё пару пинт мы принимаем в "Сэмми Доу", а затем едем на такси в "Линч". Там история повторяется: после двух, а то и трех пинт и по дорожке спида на брата. В сортире мы поем попурри из песен Игги и перебираемся в "Голову сарацина" напротив "Барроуленда". Там мы пьём сидр и догоняемся вином, а также жадно слизываем солёные крошки спида с алюминиевой фольги.
Когда я выхожу из паба, я ничего не вижу - одни неоновые круги в глазах. Поверь мне, чувак, стоит дубарь, и вот мы бежим на свет и тепло и оказываемся в клубе. Оттуда мы направляемся прямиком в бар, где заказываем ещё бухла, хотя слышим, что Игги уже начал петь. Я рву на себе в клочки мою драную футболку. Митч выкладывает на покрытый пластиком стол дорожки из привезённого из дома спида и кокаина.
И тут что-то случается. Он говорит мне что-то про какие-то деньги, я не догоняю, но возмущаюсь. Мы спорим оживленно, но путано, затем следует обмен ударами, но я не помню, кто ударил первым. Мы не можем ударить друг друга всерьез, потому что не чувствуем силы ни в руках, ни в теле. Слишком уж мы удолбаны. Я встаю из-за стола и вижу, что кровь льется из моего носа на голую грудь и на столешницу. Тогда я хватаю Митча за волосы и пытаюсь расплющить его мордой об стену, но руки меня не слушаются. Кто-то оттягивает меня от Митча и выкидывает из бара в коридор. Я встаю, запеваю и с песней иду на звуки музыки, пока не попадаю в зал, битком набитый потными телами, которые пихают и толкают меня вперёд, к сцене.
Какой-то парень бодает меня головой, но меня несёт дальше - я даже не успеваю рассмотреть обидчика, - в самую давку перед сценой. И вот я скачу перед сценой, всего в нескольких футах от Самого Игги. Они играют "Неоновые джунгли". Кто-то хлопает меня по плечу и кричит:
- Ну ты, чувак, совсем психанутый.
Но я его не слушаю, я скачу себе дальше и извиваюсь точно резиновый.
И тут, когда доходит очередь до строчки "Америка сидит на наркотиках, чтобы не спятить вконец", Игги смотрит на меня и заменяет "Америку" на "Шотландию". В одной этой его строчке о нас сказано больше, чем в тысячах других…
Я прекращаю свою пляску святого Витта и взираю на него в благоговейном восторге, но он уже глядит на кого-то другого.
Кружка
Проблема с Бегби состоит в том, если честно, проблем с Бегби много. Больше всего нас беспокоит то, что в компании с ним невозможно ни на минуту расслабиться, особенно если он уже принял на грудь. В этом состоянии достаточно любого пустяка, чтобы ты превратился из друга и брата в законную жертву. А дальше весь фокус заключался в умении угодить этому баклану, не унижаясь при этом до положения дрожащей твари.
Но даже в этом случае явное хамство дозволялось только в рамках чётко обозначенных границ. Для посторонних границы эти оставались невидимыми, но любой из нашей тусовки каким-то чутьем ощущал их. Разумеется, правила игры постоянно менялись в зависимости от настроения, в котором находился этот мудозвон Бегби. Дружба с Бегби была идеальной подготовкой к совместной жизни с женщиной, она учила внимательности и умению замечать постоянно меняющиеся потребности другого человека. Когда я оказывался с телкой, я обыкновенно вел себя в том же духе - снисходительно и терпимо. До поры до времени, разумеется.
Меня и Бегби пригласили на совершеннолетие Гиб-бо. Это было серьезное мероприятие, надо было подтвердить явку и обязательно прийти с дамой. Я взял с собой Хейзел, а Бегби взял свою подружку, Джун. Джун была сильно не в духе, но старалась этого не показывать. Бегби предложил встретиться в пабе на Роуз-стрит. В этом весь Бегби - только законченные мудаки, обсосы и туристы чувствуют себя как дома на Роуз-стрит.
У нас с Хейзел странные отношения. Мы встречаемся уже четыре года, но не подряд, а какими-то накатами. Мы хорошо уживаемся друг с другом, но как только я начинаю привыкать к Хейзел, как она исчезает. Хейзел со мной удобно, потому что она так же обломалась по жизни, как я, но только вместо того чтобы с этим разобраться, она это изо всех сил отрицает. Правда, обломал её секс, а не наркотики. Мы с Хейзел почти никогда не занимаемся сексом. Это потому, что я обычно удолбан и не интересуюсь подобными глупостями, а Хейзел всё равно, потому что она фригидна. Говорят, что нет фригидных женщин, есть только неумелые мужчины. В каком-то смысле так оно и есть, и я буду наглым пидором, если стану утверждать, что добился выдающихся результатов в постельном спорте - достаточно только вспомнить, сколько лет я не слажу с иглы, чтобы все вопросы сразу отпали.