Сюжет этого сценария подсказан авторам кинорежиссером Павлом Чухраем. - Авт.
По улице немецкого города, прямо по разбитой снарядами и гусеницами танков брусчатой мостовой шел человек в серой вермахтовской форме. Офицерские погоны и нашивки были спороты, а на голове у немца довольно нелепо сидела клетчатая штатская кепчонка.
День был летний, солнечный, но над городом висел туман: это держалась в воздухе известковая пыль от зданий, искалеченных недавними боями и вновь потревоженных только что начавшимися ремонтными работами.
Среди руин копошились немцы и советские солдаты - разгребали обломки. Двое солдат оттащили на носилках в сторону что-то длинное, накрытое брезентом. Человек в клетчатой кепке глянул в ту сторону и ускорил шаг.
Возле афишной тумбы, оклеенной поверх фашистских воззваний плакатами, призывающими строить новую свободную Германию, и распоряжениями советской комендатуры, стоял уличный музыкант. Он был в солдатском серо-зеленом кителе и пилотке; на незрячих глазах - синие очки. Слепой играл на флейте "Хорст Всссель лид" - играл громко и словно с вызовом. У ног его дремала тощая овчарка-поводырь и лежал расстеленный носовой платок с горсткой монет.
Перед музыкантом остановился пожилой советский майор, послушал и спросил укоризненно:
- Ты зачем фашистское играешь, а?.. Зачем фашистскую песню? Нельзя!
Прохожий в клетчатой кепке подошел поближе и перевел музыканту слова майора. Слепой буркнул что-то в ответ и снова приложил флейту к губам. Прохожий пожал плечами, перевел, медленно подбирая слова:
- Он сказал, другие песни не знаю.
Майор постоял в нерешительности, потом тоже пожал плечами и пошел своей дорогой…
Немец в клетчатой кепке шагал уже по другой улице, поглядывая на номера домов. После номера "17" почему-то сразу шел "61". В недоумении немец остановился. Он не сразу понял, что это не "61", а "19" - только опрокинутое, повисшее вниз головой на одном гвозде. Дом № 19 как раз и был нужен.
Встав на цыпочки, немец вернул номер в правильное положение и толкнул дверь подъезда.
Поднявшись по засыпанной битым стеклом лестнице, человек в клетчатой кепке постучался. Дверь квартиры открылась не сразу - даже не открылась, а приоткрылась. Через щелку смотрел на посетителя настороженный женский глаз.
- Лейтенант Онезорг, - назвался немец.
Тогда женщина откинула дверную цепочку. На руках она держала грудного младенца.
В комнате, куда женщина провела Онезорга, было трое мужчин. Один запихивал какие-то пожитки в чемодан, второй наскоро брился, поставив тазик с водой на комод красного дерева, а третий молча слушал гостя.
- Я все думаю: а может, рассказать русским? - вполголоса говорил Онезорг. - А? Как тебе кажется?
- Что рассказать?
- Ну… Где и что мы оставили. Наша команда.
Хозяин комнаты не поверил своим ушам.
- Ты меня разыгрываешь?
- Нет, что ты. Просто хочу посоветоваться, обсудить… Если бы, допустим, пойти вдвоем? Вдвоем как-то легче…
- Ты уже совсем спятил? - Хозяин повернулся к женщине, которая с отрешенным лицом покачивала младенца. - Эмма! Слышишь, что он плетет?
Женщина ничего не ответила. Остальные двое будто и не слышали разговора, продолжали заниматься своим делом. Хозяин комнаты схватил Онезорга за плечи, тряхнул:
- Да они тебя сразу в Сибирь! Будешь гнить в тюрьме, пока не подохнешь!
- Ну почему в Сибирь? - неуверенно запротестовал Онезорг. - Я ведь хочу помочь… Чтоб не гибли невинные люди!
- Пускай гибнут! Наших мало погибло? Так и хочется дать по этой дурацкой роже! - Хозяин даже зубами скрипнул, но взял себя в руки. - Мы все трое уходим на Запад. Мой тебе совет - идем с нами.
- Нет, я останусь, мне надо подумать.
- Думай, думай! Кретин…
Посетитель повернулся к двери, но хозяин окликнул его:
- Ну и вид у тебя! Куда дел фуражку?
- Потерял.
- На, возьми мою. А мне отдай кепку. Мне как раз нужна.
Надо сказать, что хозяин и остальные двое были в штатском - в каких-то случайных, с чужого плеча вещах. Онезорг безропотно отдал свою клетчатую кепочку и получил взамен офицерскую фуражку.
Когда он вышел на лестничную площадку, следом за ним выбежала Эмма - по-прежнему с ребенком на руках.
- Онезорг, ты меня помнишь? Я приходила к Вернеру в лазарет.
- Помню, - кивнул Онезорг.
- Я ведь тоже остаюсь. Он не берет меня с собой. У него там жена, в Гамбурге… Знаешь что? Переезжай ко мне.
- Я? К тебе? - растерялся Онезорг.
- Да, да… Ночью они уйдут, и квартира будет совсем пустая, - торопливо шептала женщина, боясь, что Онезорг не захочет слушать или что ее позовут назад в квартиру. - Сейчас так трудно одной, так страшно, просто невозможно!
- Видишь ли, я…
- Тебе же надо стирать, варить, - перебила его женщина, но вдруг остановилась. - Или у тебя кто-то есть?
- Никого, но я…
- Смотри, что он мне оставил! - снова не дала договорить Эмма. Она достала из лифчика носовой платок, завязанный узелком. Развязав узелок зубами, Эмма показала Онезоргу три серых камешка. - Это алмазы! Если огранить, за них дадут большие деньги!..
Она стала завязывать платок, и Онезорг, воспользовавшись паузой, ответил наконец:
- Нет, нет. Ничего не выйдет… Я сам не знаю, где я буду завтра и вообще, что со мной будет.
Он двинулся вниз по лестнице, а женщина, уже без надежды, шептала ему вслед:
- Может быть, ты не хочешь из-за Труди? Но ты же видел, какой она тихий ребенок. Ни разу не заплакала… И ночью не кричит, дает спать до утра…
Опять Онезорг шел по улице, поглядывая на номера домов. Посреди мостовой стояла армейская полевая кухня и два советских солдата раздавали немцам пищу - по черпаку супа и по ломтю черного хлеба. Голодная, но чинная очередь двигалась быстро. В руках у немцев были кастрюльки, миски, но чаще - фаянсовые или фарфоровые супницы из сервизов. Онезорг потянул носом, посмотрел заинтересованно, но задерживаться не стал.
Ои нашел нужный дом и, войдя в подъезд, стал подниматься по лестнице. До площадки третьего этажа оставалось четыре ступеньки, когда Онезорг вдруг остановился. Замерев на месте, он прислушался к чему-то, потом повернулся и быстро, чуть не бегом, стал спускаться вниз.
Дверь квартиры на третьем этаже с шумом распахнулась, на площадку выскочил солдат с автоматом.
- Стой! - закричал он по-русски. - Стой, стрелять буду!
Онезорг помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Загрохотала автоматная очередь - невыносимо громкая в колодце лестничного пролета. Со звоном посыпались разноцветные осколки: это разлетелся витраж в полукруглом окне над первой площадкой. Но немец уже успел выскочить на улицу. Низко пригнувшись, он побежал вдоль домов и нырнул в проходной двор.
На лестничной площадке старший лейтенант выговаривал солдату:
- Ты зачем стрелял? Шибко нервный?
- Так он побежал, - оправдывался солдат.
- Это ж не тот. Тот длинный, хромой.
- А пускай не бегает!
И снова Онезорг стоял перед чужой дверью. Он осторожно постучался, но никто не открыл. Тогда он постучал громче. Изнутри послышалось:
- Заходите! Открыто,
Онезорг толкнул дверь, прошел через неприбранную прихожую и зашел в комнату, освещенную керосиновой лампой. Лампа была старинная, с красивым зеленым абажуром. И вся комната была заставлена старинной дубовой мебелью. В кресле с высокой спинкой сидел молодой человек в таком же, как у Онезорга, офицерском мундире.
- Руди! - обрадовался он вошедшему, но не встал навстречу. - Возьми стул, садись.
Гость садиться не стал.
- К тебе никто не приходил? Я имею в виду русских.
- Нет…
- А у Шнайдера на квартире засада. Я еле убежал.
- Зачем тебя понесло к этой скотине? - нахмурился человек в кресле.
- Хотел попросить у него чертежи, схемы…
- Да на что они тебе?
Онезорг помотал головой, вытер пот со лба.
- Извини. Я волнуюсь и не с того конца начал. Дело в том, что я решил все рассказать русским - про Шнайдера, про нашу работу… Вернее, почти решил. А теперь не знаю, как быть. Ведь если они хотят арестовать его, так значит, и меня могут? А, плевать! Все равно пойду. Меня это давно грызет, еще с того времени. А теперь просто спать не могу. Лежу и думаю, думаю… А если засну, мне снятся взрывы.
- Время бросать камни и время собирать камни, - пробормотал сидящий б кресле.
- Что?
- Нет, это я так… Руди, ты правильно решил. И ничего они тебе не сделают. Наоборот, спасибо должны сказать.
- Так давай пойдем вместе? - обрадовался Онезорг.
Молодой человек невесело улыбнулся:
- Я бы пошел, честное слово… Если бы мог ходить. Помнишь, в ту ночь, в подвале, солдат меня стукнул прикладом по спине?
- Нет, не помню.
- Стукнул. Тогда я и внимания не обратил, а теперь отказали ноги. Никуда не гожусь, даже встать не могу.
- А я и не знал, - огорчился Онезорг. - Слушай, Вилли, а кто за тобой ухаживает?
- Хозяйка. Хорошая старуха.
- Ужасно, ужасно, - пробормотал гость. - Но может, еще пройдет?
- Может, пройдет, - не стал спорить хозяин. - Руди, у тебя нет чего-нибудь поесть? Хлеба?
- Ничего нету… Хочешь, я тебе денег дам?
- Деньги у меня у самого есть.