Я уже отчетливо видела их звериные рожи, волосатые руки, небритые подбородки. Казалось, вот-вот бандиты захлестнут наши редкие цепи. Не выдержала, закричала: "Дима, огонь!" И комсорг застрочил с рассеиванием на всю ширину их рядов. Фланкирующий огонь самый губительный, да еще с близкого расстояния. Фашисты заметались. А тут и еще два наших (соседних) пулемета яростно заклекотали. "Психи" не выдержали. Залегли, огрызаясь автоматным огнем, хоть и неприцельным, но зато невероятной плотности. Совсем рядом с нашей позицией разорвалась мина. Дима был ранен осколком в голову. Рана на Диминой макушке была небольшой, но глубокой. Кровь заливала Димины голубые глазищи. Он отфыркивался, как раненый морж в воде, и все торопил меня: "Скорее, чертов Чижик! Не копайся!" - и все рвался к пулемету. Так и не дал перевязать как следует. Опять залег за "максимку". Но тут хищная пуля, ворвавшись в прорезь бронированного щита, клюнула Диму в левый карман гимнастерки, да так, что на секунду материя задымилась. Дима охнул, выплюнул кровавую пену и сполз на дно окопа, судорожно цепляясь руками за обгоревшую траву.
"Психи" снова поднялись во весь рост. Теперь стреляла я. Стреляла до тех пор, пока не закипела вода в кожухе. Из пароотводной трубки хлестал пар. Обжигая пальцы, я с трудом отвернула пробку трубки и спустила из кожуха кипяток. Вставила в приемник новую ленту, перезарядила, но стрелять было нельзя: раскаленный пулемет изрыгает не пули, а бесполезные сгустки свинца. Воды! Во что бы то ни стало воды! Охладить кожух.
Пользуясь минутным затишьем ("психи" выдохлись) я оглядывалась по сторонам, ища помощи. И тут прибежал ординарец комиссара Юртаева комсомолец Петя Ластовой. Из ближайшей канавы он принес в двух касках мутную жижу. Ее мы вылили на кожух сверху.
Я взмолилась:
- Петенька, надо еще!
Он молча принес вторую порцию такой же "воды". С сомнением спросил:
- А можно ли этакое заливать в кожух?
- Лей! Некогда разбираться.
Петя по приказанию комиссара полка остался со мной.
- Петя, набивай ленту. Я комсорга осмотрю.
С трудом перевернула тяжелого Диму на спину. Он был без сознания. Пульс прощупывался едва-едва. Но я обрадовалась: жив. Перевязать не успела. Прибежал пожилой санитар. С моей помощью уложил Диму на плащ-палатку, потащил в тыл.
- Контратака! Готовьсь!..
Я очень волновалась. Не от страха, а из боязни, что пулемет откажет. "Максим" капризный, чуть что не так - замолчит. Такие капризы называются "задержками". По уставу задержек насчитывается пятнадцать. Да плюс шесть неуставных. А я знала и умела устранять только две: перекос патрона и поперечный разрыв гильзы. Петя же и вовсе пулемета не знал. И я вдруг помимо своей воли начала заклинать вслух, как шаман, отгоняющий злых духов от стойбища:
- "Максимушка", "максинька", не выдай! Родной, не откажи! Ради бога, не откажи!
Я даже, кажется, перекрестилась машинально, потому что Петя вдруг поглядел на меня с немым изумлением. Потом упрекнул:
- Эх ты, фронтовик!..
Я не помню, как была ранена. Очнулась уже в медсанбате. В ту же ночь меня эвакуировали в полевой госпиталь.
Лечусь одна среди мужчин. Полеживаю, как барыня, в солдатской палате за ширмой из плащ-палатки. От скуки "Боевые уставы" почитываю. "Максимку" своего изучаю.
Но все равно скучища зеленая. И вдруг выздоравливающие солдаты подняли в палате неистовый хохот. Я отдернула плащ-палатку и спрашиваю по-свойски:
- Эй, братцы-кролики, какая вас муха укусила? В чем дело?
- Слушай, пулеметчица, - отвечают хором, - мы тебя на курсы записали.
- Это на какие еще курсы?
- На армейские. Младших лейтенантов, командиров взводов.
- Ошалели! Да какой из меня командир? Да и кто же меня примет?
- Ха-ха-ха! А мы тебя лейтенанту Широкову, который записывал, всучили, как парня!
- Еще не легче. Да вы что, ребята, в самом деле? А если он не поверит и сюда придет?..
- Не придет. Поверил! И бумажку тебе, как парню, выдал. Держи.
…Командир учебной пулеметной роты капитан Бунчиков держит в обеих руках мою "мужскую бумажку", глядит на меня с ехидным подозрением и говорит своему заместителю:
- Лейтенант Широков рехнулся. Девку парнем завербовал.
Мне стало очень обидно.
- Выбирайте, - говорю, - выражения, товарищ капитан! Что значит "завербовал", и какая я вам девка?
- А кто ж ты? Парень, что ли? Надела солдатское галифе, так думаешь и мужчина? Да и не в том дело, что женщина, хотя мы вашего брата и в принципе и по приказу на курсы не принимаем. А тебя и тем более. Погляди на себя: двухпудовый пулеметный станок на себя как взвалишь?
- Обязательно станок, а тело пулемета или, скажем, щит нельзя? Они же легче. К тому же в бою "максимка" на колесах, катится как по маслу…
- На колесах!.. - передразнил ротный. - Что это тебе - телега? Не колеса у пулемета, а катки.
- Да знаю. Это я просто так.
Тут вмешался молчавший до сих пор заместитель командира роты:
- До свидания, милое создание. Привет тому юмористу, который тебя сюда направил. А нам некогда. Делом надо заниматься.
Вот тут-то меня и осенило. Уж очень вдруг захотелось на курсы попасть.
- Хорошо, - говорю, - так и передам генералу-лейтенанту Поленову. Это он меня сюда послал. "Иди, - говорит, - а я брякну". Не верите? Звоните ему сами (шутка ли: по такому пустяку самого командарма беспокоить? Позвони-ка, попробуй. Ха-ха-ха!..).
Признаться, я нашего командарма и в глаза не видела. Только слышала, что генерал-лейтенант Поленов всем генералам генерал. И все его боятся. Уж так строг, так требователен, что и сказать нельзя. Солдат не обижает. Зато с командиров за самую малость шкуру спускает.
Смутились мои мучители. Стали шептаться. И позвонили не командарму, а начальнику курсов и ему напомнили о генерале Поленове. Не знаю, что ответил начальник.
Командир роты все еще с кислой миной, но уже без прежней уверенности говорит мне:
- Да ты и пулемета-то не знаешь…
- То есть как это не знаю, когда я ранена за пулеметом! Знаю. Что хотите спросите - отвечу. - А про себя: "Пронеси и помилуй! Только б не про "задержки"…"
Но ротный, не желая принимать меня всерьез, отмахнулся хмуро. Шумно вздохнул. Не хотелось командиру роты меня принимать. Ох, как не хотелось! Его заместитель развел руками: дескать, сие от нас не зависит. Он так резюмировал наши затянувшиеся переговоры:
- Чего хочет женщина - того хочет сам черт. Предупреждаем: ни поблажек, ни скидок, ни особых условий не будет. В случае жалобы на тебя или от тебя вылетишь пробкой туда, откуда свалилась на наши бедные головы. Ясно?
- Так точно! - гаркнула я, не помня себя от радости.
Так я стала курсантом. А на курсах три учебных роты: стрелки, разведчики, пулеметчики. В каждой роте по три взвода, в каждом взводе по тридцать три штыка, и только в нашем, пулеметном, для ровного счета - я в придачу. Однокурсники приняли меня довольно добродушно: чего, дескать, не случается на войне. Иные удивлялись: "И куда ты, пигалица этакая, лезешь? Перевязывала бы своих раненых на здоровье". Иные посмеивались: "Как в кино "Сто мужчин и одна девушка". Я отшучивалась: "Если бы да кабы только сто!" Впрочем, мне было безразлично, ведь и в родном полку, находясь одна среди мужчин, я чувствовала себя вполне в своей тарелке. И очень не любила, когда мои однополчане меня жалели или уж слишком опекали. Так и тут. Я старалась ничем не выделяться среди своих новых товарищей, но ни в чем и не уступала. Держалась на равных. Одним словом: курсант как курсант. Но у старшины пулеметной учебной роты, видимо, мнение на сей счет было иное. Это он - Нецветаев - кадровик-сверхсрочник: плечи - косая сажень, усы, как у Буденного, грудь колесом, - каждое утро кричит спозаранок под окнами нашей взводной казармы-сарая:
- Тридцать три с "недоразумением", выходи на перекличку!
Тридцать три - мои товарищи - курсанты. А недоразумение - это, по мнению старшины, я. Он был абсолютно уверен, что никакого командира из меня не получится, что это просто блажь и пустая трата времени и казенных денег. Но все-таки на всякий случай осторожный и требовательный службист почти каждый вечер после отбоя дрессировал меня на плацу при луне.
- Смир-р-но! На пле-чо! К ноге! Довернуть приклад! Не заваливай штык - ты ж не баба! Кру-го-ом! Отставить! Раз тебе выпала мужская планида - мужчиной и будь…
С последним доводом товарища старшины я вполне согласна и потому в ответ на все его замечания и ехидства - ни гугу.
…Перед наскоро отрытыми полупрофильными окопами стоят во весь рост "вооруженные до зубов фашисты" - куклы, вылепленные из мокрой глины. Мы отрабатываем учебный штыковой бой.
- Длинным коли!
Колю, колю проклятого глиняного урода, колю так, что штык трещит. Ребята осторожно похохатывают. Физрук наш тоже смеется. Не обидно: наверное, и в самом деле со стороны смешно глядеть на мои старания. Он даже меня утешает:
- Ладно. Не горюй. Зачет поставлю. Что с тебя взять, когда винтовка больше тебя. Ты ж не стрелок, а пулеметчик, обойдешься и без рукопашной. Ну, а коли и доведется попасть в свалку, на то есть ловкость и пистолет.