Боевой наступательный юмор проникал в самые серьезные документы. Немало листовок, к примеру, было сброшено нами к фашистам. Одна из них отличалась особой лаконичностью. Рисунок изображал Нарвские ворота на большом замке. Подпись гласила: "Не смешивать с Бранденбургскими". Мы вспоминали с товарищами об этой листовке, когда в победном девятьсот сорок пятом фотографировались у Бранденбургских ворот в Берлине, по соседству с поверженным рейхстагом. А фашистам постоять на фоне Нарвских ворот не довелось, хотя это у них и было запланировано…
В те блокадные дни фронт вошел в быт. А в быту, как известно, грустят и радуются, плачут и смеются. В быту любят шутника и острослова, а на фронте такого втройне ценят. Сколько их было, Теркиных, в наших подразделениях!
Солдат хозяйственного взвода Григорий Брусов, нахмурившись, жаловался:
- Загнали меня в тыл. Вокруг хомуты одни, про фашистов только в письмах жены читаю. И как мне снова на фронт выбраться - ума не приложу. (А всего-то от хозвзвода до вражеских траншей было меньше полутора километров.)
Неистощимый солдатский юмор находил различные проявления. В одном из блиндажей устроили новогоднюю елку. Ее украсили гранатами разных систем, патронами, стреляными гильзами. А к одной из веточек привязали трофейный парабеллум с запиской: "Подарок от замороженного деда".
На иных участках фронта подчас тише бывало, чем в Ленинграде. И в те часы, когда в городе не рвались бомбы и снаряды, ленинградцы пошучивали:
- У нас сегодня тихо… как на передовой.
А в часы сильных артиллерийских обстрелов девятьсот сорок третьего года, когда блокада была уже прорвана, но еще окончательно не снята, люди говорили:
- Фриц прощается.
* * *
…"Городом без улыбки" называли фашисты осажденный Ленинград, бессмертный подвиг его защитников они бездумно окрестили "отчаянием обреченных". А город и фронт не теряли бодрости духа, веры в хорошее завтра, в наше нынешнее сегодня. И улыбка была оружием.
СТЕНЫ ГОРОДА
Этот разговор происходил в небольшом немецком городке Нойштадте в конце мая 1945 года. На одной из улиц к нам подошла пожилая немка.
- Могу я обратиться к господам офицерам с вопросом?
- Да, конечно. Спрашивайте.
Местное население в те дни нередко обращалось к нам с вопросами. Скоро ли немецких женщин и детей начнут отправлять в Сибирь? Будут ли русские расстреливать только эсэсовцев или подряд всех, кто служил в немецкой армии?.. И еще в таком же духе - геббельсовские пропагандисты не зря ели свой хлеб.
Эта немка заговорила о другом. Она поинтересовалась: нет ли среди нас кого-либо из тех, кто защищал Ленинград. Я ответил ей, что все, кого она здесь видит, - ленинградцы. Кстати, на груди у каждого медаль "За оборону Ленинграда".
- Значит, вы все - защитники Ленинграда? - Женщина была явно взволнована. Она попросила разрешения дотронуться до медали и долго рассматривала ее.
- Почему вас так интересуют ленинградцы? - спросили мы. - Вы были в Ленинграде?
И тогда она рассказала, что один из ее сыновей, взятых в армию Гитлера, прислал ей осенью сорок первого года письмо, которое начиналось словами: "Мы уже на окраинах Ленинграда. Завтра или послезавтра будем на Невском проспекте". Но уже недели через две он написал, что вступление в город задерживается по стратегическим соображениям. А еще через месяц - полтора пришла короткая весточка, в которой Курт сообщал, что вокруг Ленинграда выстроены такие стены, которые обычными пушками взять невозможно. Скоро фюрер пришлет специальные орудия, и тогда город будет занят.
- А потом, уже в сорок втором году, - продолжала немка, - я получила извещение в траурной рамке. Мне сообщили, что мой сын погиб на подступах к Ленинграду… Вот я и хотела узнать, как же вы смогли построить вокруг своего города такие стены, которые не боялись ни танков, ни пушек, ни самолетов?
Эта любознательная фрау явно не хотела верить, что каменных стен вокруг города не было. А стояла могучая, нерушимая, бесстрашная стена защитников города и проходила эта стена по всей стране.
Впрочем, "стены Ленинграда" не Курт выдумал. Именно так пыталась одно время фашистская пропаганда объяснить неудачи на этом участке фронта.
- А если не было стен, то что же? - спрашивала нас нойштадтская жительница.
К женщине приблизился старший лейтенант Бирюков.
- Переведите ей, - попросил он. - Мы защищали свою землю, а фашисты пришли как захватчики. Мы - народ-созидатель, а гитлеровцы сеяли смерть, гибель, истребление.
* * *
История Великой Отечественной войны сохранила интересный документ - протокол собрания партизанского отряда, воевавшего где-то на юге.
"Слушали: сообщение фашистской газетки о взятии немцами Ленинграда.
Постановили: считать, что Ленинград не взят и не может быть взят никогда".
Леонид Шестаков
СЕКРЕТАРЬ
Рассказ
С головой укрывшись двумя ватными одеялами, ковром и тюфяком, на широкой пружинной кровати спал Славка. Вернее он уже проснулся. От холода.
Проснулся и первым делом вспомнил, что сегодня еще только вторник, а мама придет лишь в субботу вечером. И может быть, опять принесет в газете маленький, насквозь промороженный комочек гороховой каши. Хорошо бы! Тогда они разогреют кашу на жестяной печурке, разделят поровну и съедят. Славка, обжигаясь, проглотит свою порцию одним духом, а мама будет есть медленно, как бы нехотя, и еще чуть-чуть оставит на сковородке. Но Славка откажется. Разве ж он не понимает… Это в прошлый раз как-то случилось, что он съел сгоряча и свою порцию и половину маминой.
Темно. Булочные еще не открылись, а Славке хочется есть. Очень хочется. До тошноты. Если б можно было выкупить по карточке хлеб за неделю вперед, он съел бы его весь в один присест. Но так нельзя. И сегодня, и завтра, и послезавтра он выкупит хлеб всего на один-единственный день и съест его не сразу, а разрежет на три неравные части. Утром и вечером съест по маленькому, с палец, кусочку, а в обед - чуть побольше. Так велела мама. Иначе никак, иначе - смерть…
Мама велела не есть хлеб всухомятку, а запивать его кипятком. Для этого Славке надо сбегать на чердак с топором, отколоть кусок доски или стропила. А еще ему надо сходить с чайником за водой. Это близко, на Неву. Полный чайник приносить нет смысла - все равно вода замерзнет в квартире. Нет, он зачерпнет примерно полчайника, и ему как раз хватит на завтрак, обед и ужин. Умываться ни к чему. Умоешься, так потом будет не согреться в ледяной квартире.
Легко сказать: сбегать на чердак, принести воды… А попробуй-ка ты сбегать, если совсем обессилел, если обутые в огромные валенки ноги непослушны, как у старика, хоть Славке всего неполных одиннадцать.
Славке не хочется вставать. Когда лежишь, словно не так тошнит и не так голова кружится. А встанешь - ее и поведет, поведет куда-то…
Он еще полежал с четверть часа, потом вылез из-под одеял. Одеваться Славке не надо, потому что ушанку, валенки и пальто, подпоясанное ремнем, он уже давно не снимает, в них и спит.
Надев меховые рукавицы, Славка нашарил в темноте топор и, ежась от холода, отворил дверь на лестницу. Сегодня он принесет раму чердачного окна. Все равно она только на дрова и годится - ни одного стекла!
На чердаке было посветлее. Это от снега, который лежал высоким сугробом под самым окном. Славка полез на сугроб. Провалился раз, провалился второй. Чуть не потерял валенок. Наконец долез до рамы, начал отгибать лезвием топора ржавые гвозди… Несколько раз он терял топор, разыскивал его в снегу, закладывал лезвие в щель, наваливаясь на топорище. И вот черная, закоптелая рама вышла из своего гнезда, неслышно упала на сугроб. Славка попятился, зацепил раму топором, подтащил. Еще попятился, еще подтащил.
Пока отдирал, пока волок по лестнице тяжелую раму, Славка порядком устал. Но зато теперь у него большой запас дров, можно хоть целое ведро вскипятить!
Тем временем начало рассветать - самая пора идти за водой. Взял он зеленый эмалированный чайник и начал спускаться по заледенелой лестнице.
Держась за перила, одолел один лестничный марш, половину второго и вдруг увидел, что на площадке пятого этажа кто-то стоит у окна. Славка остановился. Что за человек?
- Вот положение! - ни к кому не обращаясь, промолвил тот. - Хоть погибай…
Славка спустился пониже и увидел перед собой высокого седого человека с бородкой, в богатой шубе, в валенках с калошами. В руках он держал алюминиевый бидончик.
- Вы заболели, дедушка, да? - спросил Славка, силясь вспомнить, где он видел этого старика.
Человек повернулся на голос и тихо ответил:
- Хуже, я ослеп… Наступил в темноте на собственные очки.
Славка помолчал и снова спросил:
- Вы где живете? Хотите, я принесу вам воды?
- Вот здесь я живу, - кивнул старик на дверь. - А ты где?
- Я в девятой квартире, как раз над вами. Мы с мамой теперь во всей квартире одни остались. Даже один я, потому что мама приходит только по субботам с Выборгской, с завода… Так принести водички? Давайте вашу посудину.
- Ну, принеси, пожалуйста… Ты один, и я тоже один. Помоги, брат…
Понравился Славке этот незнакомый старик. Ему даже как-то повеселее стало. Думал, что никого на всей лестнице, а тут, оказывается, сосед. "Надо ж, какая беда - разбил очки! Это же никуда теперь: ни за водой, ни в булочную. Хорошо, что на меня напал".